Жанна подняла на Сэнтина полные слез глаза.

— А бабушка заслуживает любви гораздо больше, чем любой другой человек, которого я встречала.

— У нее есть ты, — ласково напомнил Сэнтин.

— Моей бабушке уже почти семь десятков лет, — ответила Жанна. — И большую часть этого срока она оставалась совершенно одна. Она надеялась, что, покинув резервацию, станет свободной, однако довольно скоро она поняла, что поменяла одну тюрьму на другую.

— И ты полна решимости не повторить ее судьбу, — подвел итог Сэнтин. — Ни привязанностей, ни обязательств, никаких сильных чувств, которые могут заставить тебя посту питься хотя бы частью твоей драгоценной свободы… — Он удивленно покачал головой. — А я-то считал сильным себя! Но послушай, я вовсе не требую, чтобы ты от чего-то отказывалась! Если хочешь, можешь продолжать работать в своем заповеднике — я что-нибудь придумаю, чтобы тебе ничто не мешало. Я даже не прошу тебя выйти за меня замуж! Я прошу тебя только об одном: останься со мной, пока не пройдет наваждение. Неужели это так много?

Жанна покачнулась от острого приступа боли. Боже, он действительно просил слишком многого! Если она еще не полюбила Сэнтина, то была настолько близка к этому, что это было почти одно и то же. Чем дольше она пробудет с ним, тем сильнее станет ее чувство, и Жанна знала, что это наваждение не пройдет для нее никогда, хотя со временем волшебство, быть может, потускнеет и рассеется для Рафа.

Но она не решалась обменять свою независимость на что бы то ни было, что мог предложить ей Сэнтин.

— Прости, — прошептала она с тоской, поднимая на него свои погрустневшие глаза. — Я просто не могу сделать того, о чем ты меня просишь…

Выражение лица Рафа стало еще более мрачным, хотя Жанна не представляла себе, как это возможно.

— Ты имеешь в виду — ты не хочешь… — медленно, с угрозой проговорил Сэнтин, выпуская ее плечи, и его руки бессильно повисли. — Ну что ж, по крайней мере, у меня еще остается несколько недель… За этот срок, каким бы малым он ни казался, настойчивый и предприимчивый человек может добиться поразительных результатов.

Он махнул рукой, указывая на вход в усадьбу.

— Может быть, поужинаем?

Жанна бросила на него осторожный взгляд исподлобья, но Сэнтин перехватил его и ответил сардонической усмешкой.

— Неужели ты думала, что я так легко сдаюсь? — спросил он, шагая впереди нее по звенящим плитам двора. — Нет, скорее всего нет, — ответил он сам себе, галантно поддерживая Жанну под локоть. — Ты же умная женщина и понимаешь, что я все еще намерен получить то, чего мне хочется. И даже если ты не захочешь дать мне этого, я возьму сам.

Он с горечью улыбнулся.

— Я это умею, — добавил он спокойно. — У меня большой опыт, как ты, наверняка, догадываешься. Мне не следовало даже спрашивать твоего согласия, коль скоро я знаю, что известное изречение — «Просящему — дается» — не срабатывает, когда речь идет о реальном, а не о выдуманном мире.

Под этой горькой насмешкой Жанна без труда различила его боль и разочарование, от которых ее собственное сердце болезненно сжалось.

— Ты не можешь заставить меня остаться, — негромко возразила она. — Тут уж ничего не поделаешь.

— Ошибаешься, — веско возразил Сэнтин ледяным тоном. — Безвыходных положений не бывает. Всегда находится камешек, на который можно опереться, ниточка, за которую можно потянуть. Ты нужна мне, Жанна. Никогда и ничего я не хотел так сильно. И я найду способ добиться своего!

В его голосе прозвучала такая уверенность, что Жанна невольно вздрогнула. Вместе с тем взгляд Сэнтина, брошенный на нее из-под тяжелых век, странно противоречил его словам.

— К исходу обговоренного срока, — небрежно сказал он, заметив ее недоумение, — ты можешь обнаружить нечто такое, что существенно ограничит твою свободу. И это явится для тебя полной неожиданностью.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Жанна, чье недоумение только возросло.

— Я не знал, что ты девственница, и не подумал о мерах предосторожности, — сказал Сэнтин вкрадчиво. — Не то чтобы это могло меня остановить… — небрежно добавил он и хитро поглядел на нее. — Сегодняшние скачки на сеновале тоже застали меня врасплох. Сначала я намеревался оберегать тебя от возможных последствий, но, учитывая сложившуюся ситуацию, я решил положиться на судьбу. Откровенно говоря, Жанна, я очень рассчитываю на то, что ты не будешь так торопиться покинуть меня, если я сделаю тебе ребенка, если этого уже не произошло.

Жанна остановилась и неуверенно поглядела на него.

— Ты шутишь! — воскликнула она и с беспокойством прикусила губу. — Ты не можешь хотеть этого больше, чем я. Ты — очень эгоистичный человек, Раф, и ты не выдержишь, если я не поддамся на этот шантаж и не только уйду сама, но и заберу ребенка.

Сэнтин с силой сжал ее локоть.

— Ты совершенно права: я не выдержу. Поэтому тебе придется выйти за меня замуж. Я не хочу, чтобы мой ребенок всю свою жизнь прожил с клеймом незаконнорожденного.

Взгляд Сэнтина пронзил Жанну словно раскаленный клинок. — Если ты станешь задумываться об аборте, то напрасно. Я этого не допущу. И любой шаг в этом направлении может еще сильнее ограничить твою драгоценную свободу. Подумай как следует, Жанна, не лучше ли сдаться сейчас и позволить мне позаботиться о тебе?

— Ты ведь считаешь себя беспринципным, неразборчивым в средствах человеком, который умеет добиваться своего любыми средствами, так ведь? — осведомилась Жанна и поглядела на него широко раскрытыми от боли и недоумения глазами.

— Не надо на меня так смотреть! — выпалил в ответ Сэнтин. — Да, черт возьми, я умею быть безжалостным, но я не хотел поступать жестоко с тобой. Я хотел быть ласковым, нежным…

— Но твое намерение исчезло так же быстро, как и появилось, — закончила за него Жанна, и голос ее прозвучал тускло, словно она смертельно устала.

— Нет… Я думаю — нет, — неуверенно ответил Сэнтин, и его лицо также отразило крайнюю степень усталости. — Возможно, мне просто следовало начать с чего-то менее значительного, но… Я не отпущу тебя. И постарайся привыкнуть к этой мысли. Так или иначе, ты будешь принадлежать мне!

Жанна покачала головой.

— Нет, Раф, нет!

Сэнтин шагнул вперед и, отворив перед нею отделанную латунью дверь, отступил в сторону, давая ей пройти.

— Да, Жанна, — твердо сказал он. — Определенно, да…

По подушке дрожал голубоватый отсвет цифрового табло стоящих на ночном столике электронных часов. От этого темнота в комнате казалась не такой плотной и чуть-чуть голубоватой, но до рассвета было еще далеко. Жанне незачем было смотреть на часы — она и так знала, что сейчас только начало четвертого утра.

Легла она в десять. С тех пор Жанна ни разу не поглядела на часы, но мерцающие цифры были как будто выгравированы у нее на внутренней поверхности век. О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи, и она беспокойно вертелась с боку на бок, чувствуя себя особенно одинокой в огромной двуспальной кровати. Со времени болезненного и неприятного для обоих разговора у фонтана прошло четыре дня. За все это время Раф ни разу не разделил с нею это ложе и не позвал ее в свою спальню. Как ни странно, но Жанне показалось, что он полагает это неудобным. Собственно говоря, она почти не видела его и днем…

В тот самый первый день после их размолвки («Какой размолвки?» — тут же перебила себя Жанна. Ведь они же не ссорились!) он покинул ее сразу после ужина и уединился с Доусоном в библиотеке. Жанна не знала даже, где он спит и спит ли вообще, так как за прошедшие четверо суток он почти не выходил из библиотеки. Изредка она видела Доусона, который спешил в свой кабинет, чтобы взять оттуда папку с необходимыми документами, но поговорить им не удавалось. Ей, однако, показалось, что Пэт выглядит изможденным и усталым. Очевидно, Раф был исполнен решимости довести себя и Доусона до изнеможения, но Жанна не видела в этом никакого смысла.