Молли не могла не почувствовать этого. Резкая перемена, произошедшая в Сэме, напугала ее. Он, всего час назад такой веселый, стал мрачным и молчаливым.
Они лежали вечером в постели и смотрели телевизор, когда Молли, наконец, решила выяснить, что же все-таки его так встревожило.
– С тобой все в порядке? – Осторожно начала она. Ей казалось, что Сэм совершенно не видит того, что происходит на экране. Он вздрогнул, оторвавшись от каких-то своих невеселых мыслей, и медленно сказал:
– Да. Все хорошо. Все нормально. – Ему не хотелось портить ей настроение своими рассказами о внезапном недобром предчувствии.
– Тогда в чем дело? – Продолжала допытываться она.
– Ни в чем. – Просто ответил Сэм, не желая тревожить ее. Да и как бы он смог описать словами черную глухую пустоту внутри. Равнодушную и без ликую, бессильную тоску перед тем, что ДОЛЖНО случиться и что исправить не во власти людей. Перед судьбой. Перед РОКОМ.
– Переживаешь, дадут ли тебе повышение? – У Молли были свои понятия о причинах плохого настроения. – Да нет, не особенно.
Она поняла, что это, действительно, так. Голос Сэма звучал так равнодушно, что Молли опять стало не по себе.
Какими же мелкими показались ему вопросы, волновавшие Молли. Нелепая суета перед всесильным ликом безразличной СМЕРТИ. Ей все равно, кто перед ней. Молодой или старый, сильный или слабый. Отговорка: «Все умрем когда-нибудь», -сомнительное утешение для человека, ощутившего ее могильное дыхание на своем лице.
– Ну, а что же тогда? Боишься, сможем ли мы жить вместе?
– Да нет. – Вздохнул Сэм. – Не знаю. Много вещей меня беспокоит. – Попытался отговориться он. – Я иногда думаю, вдруг все исчезнет? Знаешь, когда в жизни происходит что-нибудь хорошее, всегда страшно: не сон ли это. Я боюсь это потерять. И Молли, глядя ему в глаза, сказала: – Я люблю тебя, Сэм. Я, правда, тебя люблю. Сэм несколько секунд смотрел на нее, и тоска, заполнявшая сердце, начала оттаивать от тепла этих двух, таких простых, фраз. Он еле заметно улыбнулся и шутливо добавил:
– Брось ты, правда что ль?
И тут же стал прежним Сэмом. Внимательным и добрым. Лишь темное пятнышко печали спряталось в его спокойных карих глазах. Молли нежно обняла его за шею и поцеловала в сухие жесткие губы. Внезапно ожив, заверещал телевизор: «…Еще одна катастрофа на внутренних авиалиниях. Причиной послужили неполадки в двигателе. Погибли все пассажиры и экипаж. Среди пассажиров находились женщины и дети…»
– Господи, еще один… – прошептал Сэм. На экране бушевал пожар. Мигали «маячки» пожарных машин, истошно орали сирены «скорой помощи», закопченные пожарные заливали пылающие ярким, почти белым пламенем, остатки авиалайнера. Прямо перед камерой двое санитаров тащили на носилках нечто, бывшее когда-то человеком, а теперь ставшее чем-то обугленным и потерявшим форму, накрытое окровавленной белой простыней.
– Не смотри на это. – Сказала Молли, пытаясь закрыть его глаза ладонью.
– Да нет. На это надо смотреть! – Мягко отстраняя ее руку, ответил Сэм. – Это лишний раз подтверждает мои страхи.
– Сэм, давай серьезно. – Начала Молли. – У нас с тобой все нормально…
Казалось, он не слышал ее. Словно отвечая каким-то своим потайным мыслям, завороженно глядя на пожар, бушующий на экране, Сэм сказал:
– Подумать только, все так просто. Какая-то ерунда с двигателем, и столько людей погибло…
Ему снился кошмар. Статуя, падающая вниз из окна. Она переворачивалась в воздухе, и крылья, отрываясь от спины ангела, летели вниз отдельно от тела и, ударившись о тротуар, рассыпались на мелкие кусочки.
Сэм вскрикнул и проснулся. Он лежал на широкой постели -ИХ постели – дома. Осторожно, стараясь не потревожить Молли, Сэм повернул голову и обнаружил, что Молли спит, с головой накрывшись одеялом. Он потянул одеяло на себя, и оно легко сползло с ее головы, обнажив… деревянное, застывшее со смиренным выражением лицо ангела.
Молли вдруг возникла с другой стороны кровати. Она протянула к нему руку и тихим серьезным голосом произнесла: -Не оставляй меня, Сэм.
Он закричал и… проснулся. Тишина. Ночник отбрасывал слабый свет на кровать. Молли не было.
– Молли? – Позвал Сэм, пытаясь сообразить, что это за странные звуки доносятся снизу, с первого этажа. Некоторое время он вслушивался, пока, наконец, с облегчением не осознал, что это всего лишь «джук-бокс», выводящий замысловатую мелодию. Сэм услышал, как закончилась пластинка и автоматически скользнула на ее место новая. Лиричные мягкие звуки блюза поплыли по квартире, заползая во все уголки, унося прочь тревоги, навевая воспоминания, и успокаивая.
Великий Пресли пел о неразделенной любви. Молли, сидя на полу у вращающегося гончарного круга, заканчивала свою новую работу – высокую, тонкошеюю глиняную вазу. Она уже была почти готова, но Молли раз за разом что-то переделывала и дополняла, придавая глине новую форму. Под ее тонкими сильными пальцами ваза то удлинялась, то, наоборот, становилась чуть короче. Возможно, кому-то ваза понравилась бы именно такой, какой она была в данный момент, но Молли казалось, что она недостаточно точно выражает ее душевное состояние. Ей хотелось, чтобы эта ваза несла в себе то волнение, которое она – Молли -чувствовала весь сегодняшний вечер.
Увлекшись работой, она не слышала, как Сэм тихо спустился вниз и встал за ее спиной, с удивлением разглядывая вращающуюся на круге, хранящую бороздки от пальцев влажную блестящую глину.
В этой вазе было что-то тревожное, порождающее неясные ассоциации, вызывающие приступ легкого беспокойства, словно глядя на нее, ты прикасаешься к чему-то запретному, очень личному.
– Что ты делаешь? – Тихо спросил он. От звука его голоса Молли вздрогнула, чуть не смяв пальцами почти завершенную, уже нравящуюся ей работу.
Она повернула голову, посмотрев снизу вверх на стоящего за спиной Сэма.
– Я что-то не могу заснуть. – Пояснила она. – Почему? – Поинтересовался Сэм. – Уже час ночи. Поздно.
Молли совсем уже хотела было рассказать о волнении, охватившем ее, о странном предчувствии чего-то плохого, но вместо этого просто сказала:
– Все хорошо.
Сэм кивнул, соглашаясь, и присел позади нее, коснувшись ладонями ее обнаженных нежных рук. Ему вдруг показалось, что, если смять эту вазу, превратить в ком бесформенной глины, уйдет та щемящая тоска, которая занозой засела в сердце. Непроходимая темная тоска. Она становилась то меньше, то больше, иногда почти пропадая, но вскоре снова возвращалась глухой черной волной. Сэм, вроде бы и не нарочно, осторожно коснулся пальцем высокого тонкого горлышка – и… вазы не стало. Ее голова вдруг резко завалилась в сторону, переломившись под острым углом, и, повинуясь какому-то мгновенному импульсу, Сэм пальцем сжал ее вращающийся, сочащийся водой мягкий бок. Он засмеялся, как бы извиняясь, и виновато пробормотал:
– О, нет… – И глядя в удивленное лицо Молли, оправдываясь, пояснил: – Но ведь она с самого начала не была шедевром, верно?
– А уж тем более сейчас, – вздохнув, согласилась Молли.
Она вновь собрала глину в сырую вращающуюся на круге горку и начала осторожно придавать ей новую форму.
– Могу я помочь? – Пытаясь сгладить вину за свой труднообъяснимый поступок, спросил он, обнимая ее с двух сторон за плечи.
– Смотря чем. – Пожала она плечами, давая понять, что простила его.
Сэм с готовностью взялся за глину, и правильные округлые формы тут же поплыли в сторону, принимая какой-то безумно растекающийся вид. «Как на картинах Дали». – Решила Молли и посоветовала:
– Держи крепче пальцы.
Ладони Молли обняли глину, выравнивая ее, исправляя и сглаживая неровности, придавая ей правильную форму. Их пальцы встретились и сплелись в один клубок. Чуть повернув голову, Молли смотрела на Сэма и думала о том, как же она любит этого красивого, доброго, смелого парня. ЕЕ СЭМА. Он наклонил голову и осторожно коснулся ее чуть приоткрытых губ своими губами. Ее глаза закрылись, и их тела слились в одном мгновенном страстном порыве, соединяясь в одно целое на теплом мягком ковре. Стонал блюзом «джук-бокс», унося их вдаль на волнах мягкой плавной мелодии.
