Вижу, как она простирает руки вверх, обнажая кожу, и смотрит в небо.

- Я ненавижу погоду твоего Техаса, Оуэн. Она идиотская. Днем жарко, ночью холодно, а в остальное время она просто непредсказуема.

Я хочу отметить, что день и ночь вместе практически не оставляют места для «остального времени». Но не думаю, что сейчас хорошее время, чтобы вдаваться в подробности.

Она продолжает тянуть меня в другом от моей студии направлении, что значит не в мою квартиру.

- Куда мы идем?

Она бросает мою руку и замедляется, пока мы не идем рядом друг с другом.

Хочу придержать ее рукой, чтобы она не споткнулась из-за «каблуков», но думаю, что к ней, вероятно, медленно приходит отрезвление, а я очень жду, что в ближайшее время она придет в чувство. Сомневаюсь, что она хочет, чтобы я шел рядом с ней, и уж тем более, с моей рукой на талии.

- Мы уже почти пришли, - сообщает она, роясь в сумочке.

Она спотыкается несколько раз, и каждый раз, мои руки взлетают, готовясь прервать ее падение, но почему-то ей всегда удается восстановить равновесие.

Она вытягивает руку из кошелька и держит, покачивая, набор ключей близко к моему лицу так, что они касаются носа.

- Ключи, - изрекает она. - Нашла их.

Она улыбается, гордясь собой, я тоже улыбаюсь в ответ. Она прижимает руку к моей груди, и я перестаю двигаться.

Она указывает на салон красоты перед нами, и моя рука сразу хватается за волосы в защитной реакции.

Она вставляет ключ в замок и, к сожалению, дверь открывается с легкостью. Она толкает ее и пропускает меня вперед.

- Свет слева от двери, - сообщает она.

Я поворачиваюсь налево, и она стонет:

- Нет, Оуэн. Другое лево.

Сдерживаю улыбку, тянусь направо и включаю свет. Смотрю, как она целенаправленно шагает к одной из стоек, роняет кошелек на прилавок, затем хватает кресло за спинку и поворачивает ко мне.

- Садись.

Это так ужасно.

Какой парень позволит пьяной девушке подойти к нему с ножницами?

Парень, который бросил эту пьяную девушку и чувствует себя очень виноватым.

Я нервно выдыхаю и занимаю место. Она поворачивает кресло, пока я не оказываюсь лицом к зеркалу. Ее рука замирает, выбирая из набора расчесок и ножниц, словно она - хирург, решающий каким инструментом меня разрезать.

- Если честно, ты можешь уйти, - предупреждает она, берет гребень, становится передо мной и концентрируется на моих волосах, начиная расчесывать их.

- Ты вообще принимаешь душ?

Я пожимаю плечами:

- Время от времени.

Она разочарованно качает головой и тянется за ножницами. Ее лицо сосредоточено, ее внимание на мне. Как только ножницы начинают приближаться ко мне, я паникую и пытаюсь встать.

- Оуэн, прекрати, - приказывает она, нажимая на плечи, усаживая обратно. Я стараюсь мягко отодвинуть ее в сторону так, чтобы встать, но она снова толкает меня в кресло.

Ножницы по-прежнему в левой руке, я знаю, что это непреднамеренно, но они слишком близко к моему горлу. Что весьма дискомфортно.

Она прижимает свои руки к моей груди, и могу сказать, что только что разгневал ее своей неудачной попыткой побега.

- Тебе нужно постричься, Оуэн, - заявляет она. - Все нормально. Я не буду брать за это плату. Мне нужна практика.

Она поднимает одну ногу вверх и кладет ее на мое бедро, затем делает то же самое другой ногой.

- Не двигайся.

Теперь, фактически привязав меня к креслу, она приподнимается и начинает возиться с моими волосами.

Ей теперь не приходится беспокоиться о моей попытке к бегству, ведь она у меня на коленях. Ничего не произойдет.

Ее грудь прямо передо мной, и хотя, ее расстегнутая пуговица на рубашке вовсе не предоставляет обзора, то, что я нахожусь так близко к такой интимной части ее тела, заставляет меня просто приклеиться к креслу.

Я осторожно поднимаю руки к талии, чтобы помочь ей держаться ровно.

Когда я касаюсь ее, она делает паузу и смотрит на меня сверху вниз.

Мы оба молчим, но я знаю, что она это тоже чувствует. Я слишком близко к ее груди, чтобы не заметить ее реакцию. Ее дыхание прерывается, как мое.

Она нервно отводит взгляд в сторону после зрительного контакта, и начинает отрезать мне волосы.

Могу сказать честно, так мне еще не стригли волосы. В парикмахерских не настолько услужливы.

Чувствую, как ножницы пилят мои волосы, и она фыркает.

- У тебя очень густые волосы, Оуэн.

Она произносит это так, словно это моя вина и это ее раздражает.

- Разве ты не должна намочить их сначала?

Ее руки застывают в моих волосах, как только я задаю этот вопрос.

Она расслабляется и оседает, ее бедра прижимаются к моим. Сейчас мы смотрим друг другу в глаза. Мои руки все еще находятся на ее талии, она по-прежнему на моих коленях, и я наслаждаюсь способом этой спонтанной стрижки, но по ее внезапно трепещущей нижней губе, вижу, что я - единственный, кому это нравится.

Ее руки безвольно опадают, она бросает ножницы и расческу на пол.

Я вижу наворачивающиеся слезы и не знаю, что делать, чтобы остановить их, так как не понимаю, что стало их причиной.

- Я забыла намочить их, - огорчается она побеждено и начинает трясти головой. - Я - худший парикмахер во всем мире, Оуэн.

И теперь, она плачет. Закрывает лицо руками, пытаясь скрыть слезы или смущение, или то и другое. Я наклоняюсь и оттягиваю ее руки в стороны от лица.

- Оберн.

Она открывает глаза и смотрит на меня. Сидит с опущенной головой и трясет ею, отказываясь отвечать.

- Оберн, - повторяю я, на этот раз, обхватывая руками ее щеки.

Я держу ее лицо в руках и поражаюсь насколько она мягкая на ощупь. Словно в ладонях сочетание шелка, атласа и греха.

Боже, я ненавижу, что так жестко с ней обошелся! Я ненавижу, что не знаю, как это исправить.

Притягиваю ее к себе и, на удивление, она мне это позволяет. Ее руки все еще висят по бокам, а лицо покоится на моей шее.

Ну почему я просрал все, Оберн?

Кладу руку ей на затылок и приближаю губы к ее уху.

Мне нужно, чтобы она простила меня, но не уверен, сможет ли она, без объяснения причин.

Проблема в том, что я тот, кто читает признания. Не тот, кто их пишет, и уж точно не тот, кто говорит их вслух.

Мне нужно, чтоб она знала, как я хочу, чтобы то, что сейчас происходит было по-другому. Я хочу, чтобы все было по-другому и три недели назад.

Я крепко держусь за нее, давая ей почувствовать искренность моих слов.

- Я очень жалею, что не появился тогда.

Она сразу же застывает в моих руках, как будто мое извинение отрезвило ее. Не знаю, хорошо это или плохо.

Внимательно слежу, как она медленно отстраняется.

Я жду ответа, хоть какой-то реакции, но она замыкается.

Я не виню ее. Она мне ничего не должна.

Она поворачивает голову влево, тем самым сбрасывая мою руку со своего затылка. Я убираю ее.

Схватившись за подлокотники, она отталкивается и встает.

- Ты получил мою исповедь, Оуэн?

Голос жесткий, несмотря на недавние слезы. Она встает, вытирая влагу под глазами пальцами.

- Да.

Она кивает, сжав губы. Находит взглядом свой кошелек, хватает его и свои ключи.

- Это хорошо.

Она идет в сторону двери. Я медленно встаю, боясь взглянуть в зеркало на неоконченную стрижку. К счастью, гаснет свет, мне не предоставляется шанс увидеть себя.

- Я иду домой, - чеканит она, удерживая дверь открытой. - Я себя плохо чувствую

Глава 9

Оберн

У меня есть родные братья и сестры в возрасте от шести до двенадцати лет.

Когда я появилась на этот свет, мои родители еще учились в старшей школе, после этого они еще очень нескоро решились родить детей.

Ни мама, ни папа так и не пошли в колледж, отец с восемнадцати лет работает на промышленную компанию. И потому мы экономили. Очень сильно экономили. Так, что не могли спать с включенным кондиционером. «Для этого существуют окна», говорил мой отец, когда кто-нибудь начинал жаловаться.