— А ты такая же упрямая, как и твоя мать, — произнес Торн с нежностью в голосе. — У меня нет времени спорить с тобой и рассказывать, как я исполняю свои трюки. Я пришел к тебе совсем по другому поводу. Уматывай из моего дома, и чем скорей, тем лучше, пока не очутилась на сковородке со всем своим рационализмом в заднице. Кем ты себя возомнила? Ты не Ганс Хольцер. И запомни, моя милая, ты не чья-нибудь, а моя дочь.

Очень трудно оставаться напуганной после заданной покойным отцом ласковой взбучки, да еще с использованием слов, характерных для не слишком высоких слоев общества. Труф протянула руку к столику и дрожащей рукой надавила на кнопку ночника. Лампа зажглась, Труф медленно повернула голову к креслу.

В нем никого не было.

А кто такой этот Ганс Хольцер?

В комнате было темно, болезненно-бледное освещение давал только экран телевизора и счетчик видеомагнитофона.

"…и я благодарю вас, будущие жители нового зона, за то, что вы пришли послушать меня. Клею, что мы тут собрались все, с нами Эд, и скоро мы отправимся в давно запланированное далекое космическое путешествие".

С покрасневшими от бессонницы глазами Труф сидела в комнате, где находилась коллекция, и смотрела видеозаписи выступлений своего отца.

"Я пришел сказать тебе, чтобы ты уматывала из моего дома, пока не очутилась на сковородке со всем своим рационализмом…"

Эту пленку она смотрела уже пятый раз. Здесь были записи выступлений Торна, показанных по телевизору, откуда они и были сделаны. Блэкберн появлялся ненадолго, но частенько. Его видели в телевизионных шоу и на рок-фестивалях. Он даже выступал в Вудстоке. Если бы кто-нибудь сказал Труф, что она будет вот так сидеть и смотреть на своего отца, она бы никогда не поверила этому, настолько велико было ее отвращение к нему. Но сейчас она не могла отвести от Блэкберна глаз.

Он был таким молодым, ему едва исполнилось двадцать. В то время, после поразительного всплеска рождаемости, молодежи подобного так называемого "взрывного возраста" появилось невероятно много, и они быстро подмяли под себя всю поп-культуру нации от музыки до моды. Засилье юности, "британское нашествие". Легкий ливерпульский акцент отца был очень заметен, если слушать пленки внимательно и знать, что ищешь. Хотя Торн иногда и очень старался говорить голосом ровным и бесцветным, какой бывает у дикторов, уныло сообщающих программу радиопередач. А может быть, этот акцент наигранный, просто последствие повального увлечения всем британским, охватившим Америку в начале шестидесятых? Правда, ни один из биографов Торна Блэкберна не указывал точно его национальность. Труф только казалось, что он должен быть американцем.

Но, как теперь она выяснила, ей слишком многое казалось.

После появления Торна в ее комнате, несмотря на сильную усталость, заснуть Труф уже не могла. Почти час она ворочалась в постели, ломая голову: что делать? Первым желанием было побыстрее одеться, схватить ключи от машины и последовать совету Блэкберна. Труф победила это желание без особого труда.

"Бежать без Лайт? А куда? И зачем? Ты же никогда ни от кого и ни от чего не убегала. Только от сознания, что ты дочь Торна Блэкберна".

Труф отбросила мысль о немедленном побеге. Она оделась и пришла сюда в надежде найти доказательства. Она включила видеомагнитофон и начала просматривать все собранные Джулианом записи. И везде был Торн Блэкберн.

"Но кто такой этот Ганс Хольцер?"

Труф напрягала память, пытаясь вспомнить, где она слышала это имя.

Вспомнила! Ганс Хольцер был довольно известным ученым, автором нескольких книг по оккультизму, привидениям и всякого рода наваждениям. Он часто выступал с лекциями. Торна Блэкберна он не переваривал за его дилетантский подход к миру ирреального и сверхъестественного. Видимо, поэтому, а может быть, и по каким-то другим причинам его книги имелись в коллекции Джулиана. Труф слышала имя Хольцера, но только не помнила от кого. Должно быть, от Дилана или еще от кого-нибудь. Не Блэкберн же рассказывал ей о нем, это просто невероятно.

Рассматривая маленькую, подвижную фигуру, навеки запечатленную на видеопленке, Труф не переставая удивлялась происшедшему. Она действительно видела Торна или он ей приснился? Если это сон, тогда человек, явившийся к ней в комнату, был в самом деле Торном Блэкберном.

"И запомни, моя милая, ты не чья-нибудь, а моя дочь".

Голос, лицо, манера двигаться — все было его. Хотя до того момента Труф не видела ни одной из этих пленок и сознание ее не могло обратиться к ним, все равно материалов она изучила предостаточно, и на их основании у нее в мозгу мог сложиться вполне правдоподобный образ. А в полусне она приняла его за реально существующий.

"Но тогда как ты расценишь запись? И от имени кого вещает Лайт? А человек, выходивший из комнаты Айрин? Куда отнести все это?"

Труф закрыла лицо руками. Она была беспомощна и, ненавидя, поверила.

"Черт подери, — шептала она. — Будь ты проклят, отец".

Сделав первый шаг в пропасть иррационального, Труф сразу оказалась в тупике, она не представляла, как ей нужно поступать дальше. Истинно верующий, предполагала она, сняв с себя узду реальности, будет ждать знаков, знамений или чудес, каковые явления укажут ему путь в новой сфере. Но Труф не нуждалась в дополнительных доказательствах, она была сыта ими по горло.

"Хорошо хотя бы, что не нужно верить в магию", — в отчаянии успокаивала она себя. Требовалось только одно — поверить в реальность увиденного и услышанного и продолжать верить дальше. Не исключено, что придется разговаривать с привидениями. Или с одним привидением? Да теперь уже какая разница?

Иметь дело с призраками Труф никогда не доводилось, они отстояли слишком далеко от разумного, стерильного мира клинической парапсихологии и еще дальше от статистических отчетов и хорошо освещенных экспериментальных лабораторий.

Труф боялась только, что привидения — лишь начало, ведь она попала в таинственную страну теней, расположенную между магией и наукой, где не действуют никакие законы. А теперь еще Торн Блэкберн требует, чтобы она немедленно уезжала из Врат Тени.

"Пока не обгорела моя рациональная задница. Но я уже не та рационалистка, какой была раньше. Была, да вся вышла. Не так ли, отец? И я уже не маленькая девочка, не папенькина дочка".

Ей хотелось плакать, но слезы не шли на ее сухие, уставшие глаза. Труф казалось, что она уже все их выплакала. Она устало покачала головой.

Раздавшийся щелчок вывел ее из забытья. Пленка снова кончилась. Труф нажала на перемотку и встала с кресла. Она медленно потянулась и пошла включать светильники. Сидение в темноте ничего не принесло ей. Лампы залили комнату ярким светом. Труф посмотрела на часы, было почти пять утра. Долго же она просидела здесь.

"Все, то есть и Торн, и Майкл — а это то же самое, что сказать «все», — хотят, чтобы я уехала отсюда Но они требуют этого не потому, что я подвергаю себя опасности. Они не об этом говорят".

Труф попыталась сконцентрироваться на том сумасшедшем, неоконченном разговоре с Майклом. Она начала вспоминать его интригующие слова.

"Нет, он говорил не об опасностях, а о том, что я могу узнать нечто такое, чего мне знать не следует. Что же такое можно здесь узнать?"

Недоверие к Торну Блэкберну, которое Труф испытывала всю свою жизнь, во всей своей силе снова вернулось к ней. Неужели это он хочет помешать ей постичь то, к чему она так бессознательно и упорно стремится?

Задумавшись, Труф стояла, держа руку на кнопке выключателя. Внезапно дверь открылась, и в комнату вошла Айрин.