После миссий, всегда после миссий, я просто шла побродить по округе, пока не натыкалась на него. У нас никогда не было назначено ни времени, ни места. Всё происходило жёстко, быстро, где-нибудь, где нас никто никогда не поймает. Иногда это было у стены, мои ноги обхватывали его за талию, и я, стиснув зубы, откидывала голову назад, пока он пожирал жадными губами мою шею. Иногда он толкал меня на четвереньки на пол, нависая надо мной, я чувствовала его горячее дыхание и то, как пот стекал по моей спине, его пальцы впивались в мои бёдра, вдавливая меня в землю. Несколько раз — и это было незабываемо — мы были как настоящие любовники: в моей постели, полностью обнажённые, и всё происходило медленнее, чем обычно. Но всё так же молча: без слов, без чувств. Ничего, кроме удовлетворения потребности, потом мы оба вставали и расходились в разные стороны.

Это звучит холодно и бессмысленно. Это звучит так, как будто всё дело было в сексе.

Но это не так.

Это было наше.

Это было что-то хорошее, что было только нашим, что-то, на что мы могли рассчитывать и чего с нетерпением ждали, что-то, что не было связано с ненавистью или болью. Лучше всего то, что это заставляло нас обоих чувствовать себя нужными, что оно позволяло нам чувствовать себя важными для кого-то другого, и в то же время давало нам кого-то, в ком мы нуждались, за кого цеплялись, когда всё становилось невыносимым. Это не были отношения, это не было ничем, это не поддавалось классификации, но для меня это было более значимым, чем большинство отношений, которые у меня были за всю мою жизнь.

Я сказала, что не было слов, но их не было, потому что они были не нужны, он утешал меня своим телом. Не было никаких чувств, потому что мы оба знали, что умрём, и я не хотела плакать о нём так же, как я не хотела, чтобы он плакал обо мне. Не было ничего, кроме освобождения, потому что мы оба были так молоды, я не думаю, что кто-то из нас знал, как всё это пережить.

Но нам это было нужно. Мерлин, нам было это нужно.

Рон и Гарри так и не узнали, не потому, что я пыталась это скрыть — я не пыталась, — просто это было недостаточно важно, чтобы об этом упоминать.

Потом война закончилась, и мы тоже. Я понятия не имела, что делать с собой в те первые несколько месяцев мира. Я думаю, мы все были немного растеряны. И мы с ним просто никогда не оглядывались назад. Не думаю, что мне этого хотелось. Словно ничего никогда и не было, и я думаю, что в этой реальности, здесь и сейчас, где я всего лишь тихий стажёр, этого бы никогда не произошло.

Мы увиделись только два года спустя, и то случайно. Встреча за дружеским обедом. Я была там, чтобы увидеть Мэнди Броклхерст, ныне Мэнди Корнер, и Майкла Корнера. Драко появился с Миллисент и Терри Бутом. Ни один из нас никак не поприветствовал другого. Это действительно выглядело так, будто между нами ничего никогда не происходило, как будто мы были совершенно незнакомыми людьми, встретившимися в первый раз. Я искренне наслаждалась дружеской встречей за обедом и хорошо провела время, болтая со всеми. И когда я встала из-за стола, чтобы пораньше уйти на запланированную встречу, и стала прощаться со всеми, он сунул мне в руку сложенную салфетку с запиской, написанной синими чернилами.

«Я хочу увидеть тебя снова».

Каким-то образом я знала, что он не имел в виду быстрый трах у стены.

Мы встретились на следующий день на той же скамейке в парке, и мы просто… мы просто провели день вместе, занимаясь банальными вещами, например, прогуливались, держась за руки. И мы говорили о вещах, которых никто, кроме нас, не понимал. И я грелась в его объятиях, когда мы любовались закатом. А потом мы без всякой причины нарядились и пошли в дорогой ресторан на ужин, и ели лосось, шоколадные трюфели и финики, фаршированные горгондзолой. И когда он провожал меня до дома… он целомудренно поцеловал меня на прощание. Такого сладкого поцелуя на первом свидании у меня никогда ещё не было, и он был лучше, чём идеальный: сладкий, тёплый, со вкусом шоколадного десерта, который мы разделили в ресторане. И я клянусь, что мои ноги стали ватными, а моё сердце слегка зашлось. Уходя, он попытался одарить меня самой сокрушительной улыбкой, но она превратилась в нелепую кривую ухмылку. И я просто взлетела вверх по лестнице, а его обещание увидеться снова на следующий день всё ещё звенело у меня в голове.

Я была просто на седьмом небе от счастья. И, когда мне позвонил Гарри, я рассказала ему, что провела день с Драко, и хихикала при этом, как глупая влюблённая школьница.

Гарри был взбешён. Вне себя от злости. Он наговорил мне таких вещей, за которые я не уверена, что когда-нибудь прощу его, даже зная, что они были вызваны горем. А потом он рассказал мне правду о Джинни, ту, что знали только он, Рон и Драко, и держали её при себе, чтобы избежать смуты среди состава. Он рассказал мне, как Джинни умерла из-за Малфоя, что это была его вина. Он не выполнил свою работу в качестве командира подразделения, и она заплатила за это. Он даже намекнул, что если бы я была рядом в тот день, этого могло и не произойти.

— Если он предатель, Гарри, то почему он тогда не умер? — плакала я.

— Он был нам нужен, — последовал простой, отрывистый ответ.

— Ты хочешь, чтобы я убила его? — спросила я совершенно серьёзно. Не имело значения, что я думала, что уже без памяти влюбилась в него. Не имело значения, что я так сильно хотела увидеть его снова, что мне было больно.

— Нет, он слишком крупная фигура.

— Я больше никогда с ним не встречусь, Гарри. Я обещаю.

Видимо этого было недостаточно, потому что всего через пятнадцать минут ко мне ворвался Рон с самым боевым настроем, крича на меня за мою глупость. В конце концов, я стала умолять его о прощении, умолять Джинни о прощении. Рон закончил свою отповедь тем, что заявил, что если он когда-нибудь поймает меня с Малфоем, то я буду считаться предательницей.

И на этом всё.

Я никогда не рассказывал им о том, что я была с Драко во время войны, и я никогда не говорила им, что именно он поддерживал меня в здравом рассудке и что он обнимал меня в самые худшие ночи. Я стыдилась этого. Я знала, что они возненавидят меня, если когда-нибудь узнают, но больше меня останавливало не это, а то, что Джинни возненавидела бы меня за то, что я её предаю.

Я думаю, это был худший момент. Момент, когда я поняла, что всё ещё люблю его. Он убил Джинни, и я продолжала любить его. С тех пор я не могла смотреть миссис Уизли в лицо. В особенно чёрные дни я даже не могу смотреть на себя в зеркало.

На следующий день, когда Драко прибыл с дюжиной роз в руках и улыбкой на лице, я с ледяным спокойствием обвинила его в смерти Джинни и сказала, что с радостью убью его, если Гарри или Рон хотя бы намекнут на это.

Драко плохо воспринял такой поворот событий, но, по крайней мере, он не кричал на меня. Он просто никогда не давал мне забыть. А это было единственным, чего я хотела. Я хотела забыть всё это.

Так иронично. Я дважды спасала жизнь Джинни. Я боролась за неё, обманула смерть, чтобы сохранить ей жизнь, и победила. Потом она смеялась и называла меня своим ангелом-хранителем. А потом, два месяца спустя, она умерла от рук одного из наших. Почему я смогла спасти её, если ей всё равно было суждено умереть? Неужели так и должно было случиться? Неужели судьба берегла её, только потому, что ей было суждено умереть по вине Драко?

Моя лучшая подруга и мой любимый — я лишилась обоих разом по злой иронии судьбы.

И теперь всё прощено…

Я не думаю, что смогу встретиться с Драко лицом к лицу. Я не смогу. Не после всего, что я с ним сделала, после того, как я с ним обошлась. Это само по себе было предательством. Я не уверена, что смогу с этим жить, но я знаю, что не смогу забыть.

Может быть, Драко прав. Может быть, пришло время похоронить это.

С застывшим лицом я медленно и тщательно упаковываю кристалл обратно в коробку, заворачиваю его в бархат и завязываю. Мои пальцы холодные, но твёрдые. Я голыми руками рою яму в твёрдой могильной почве, срывая ногти и пачкая кожу могильной грязью. И я закапываю коробку. Я хороню своё прошлое. Я хороню всё своё глупое лицемерие и труса, которым я, кажется, стала. Я хороню всё это и молюсь за Джинни. После этого я использую очищающие чары и аппарирую домой. Какая-то часть меня просто тихо рада, что все испытания закончились.