Я только отмахнулась.

– Поверь, ты намного превосходишь все мои ожидания, – и я поспешно прокашлялась, осознав, что сейчас сказала. Однако парень не выглядел ни смущенным, ни удивленным. – Гм, ладно. Если этот вопрос улажен, может, пойдем поищем ближайшую колесницу до Каира?

Покупка билетов стала отдельным испытанием – правда, не для Амона, а для меня: работница за стойкой чуть не сожрала его взглядом. Ни денег, ни документов с нас почему-то не спросили. Пока мы таким же загадочным образом проходили паспортный контроль и таможню, нам вслед развернулась минимум дюжина дамских голов. Похоже, Амон оказывал подобный эффект не только на стюардесс, но и на всех представительниц прекрасного пола в радиусе километра.

Он был силен, красив и буквально лучился властью – а в моих глазах еще светом и теплом. Я мимолетно задумалась, был ли он таким с рождения, или это дар египетских богов. Рядом с ним мы казались подсолнухами, которые безвольно поворачиваются вслед солнцу. Эта мысль вызвала у меня раздражение. Как следует покопавшись в своих чувствах, я поняла, что в корне их лежит банальный эгоизм. Мне хотелось, чтобы сияние Амона принадлежало мне одной.

Поднявшись по трапу, парень снова оказался в центре внимания. За первый час полета каждая из четырех бортпроводниц подошла к нам минимум дважды. Наконец я не выдержала и, дождавшись очередного нашествия поклонниц, холодно отчеканила:

– Спасибо, нам ничего не надо, – а затем наклонилась к Амону и прошипела ему на ухо: – Лучше бы ты оставался с бритой головой!

Парень отреагировал так, будто в жизни не слышал шутки смешнее. В ответ я сердито вытащила из-под кресла подушку, засунула ее себе за голову и, скрестив руки, закрыла глаза, чтобы хоть так избавиться от нескончаемого зрелища его фанаток.

Все еще хихикая, Амон попросил одеяло у стюардессы, чьи духи, по его недавнему признанию, чрезвычайно напоминали любимые благовония царицы Оморозы, укутал меня им чуть не до носа и мягко сказал:

– Негоже царской лилии ревновать к простым фиалкам.

Я из принципа решила ничего не отвечать – и постепенно задремала, убаюканная мерным гулом турбин.

Разбудило меня звяканье чайных ложечек и нестройный хор голосов. Открыв глаза, я увидела через проход грузного мужчину, который с энтузиазмом поглощал самолетный обед. Эта картина наконец вернула меня в реальность. Я потерла глаза ладонями и задумалась, а не могли ли приключения двух последних дней тоже быть сном.

– Прошу прощения, – пропела стюардесса, чуть не впечатав свой необъятный бюст мне в лицо при попытке добраться до Амона. А нет, это не сон.

Амон принялся подробно излагать бортпроводнице, что хочет на обед, и я, закатив глаза, постучала ее по плечу.

– Извините, мне надо выйти.

– О конечно!

Оказавшись в уборной, я намочила бумажное полотенце и как следует умыла лицо. Из зеркала на меня взглянула почти незнакомая девушка – дальняя родственница обычной Лилианы Янг. Куда делась царственная осанка, гордо расправленные плечи? Меня словно надломили изнутри. Кожа приобрела болезненный серый оттенок, и, что еще хуже, ее покрывала масляная пленка пота. Обычно глянцевые каштановые пряди свисали безвольными сосульками, будто я неделю пренебрегала душем; макияж безнадежно размазался, а круги под глазами могли поспорить по цвету со вчерашними чайными пакетиками.

Я вытащила из рюкзака косметичку, которую, по счастью, догадалась с собой прихватить, быстро изобразила на лице нечто приличное и собрала волосы в свободный «конский хвост». Во что ты ввязалась, Лили? На секунду я осознала весь абсурд своего положения – лететь в Египет в компании ожившей мумии! – и поддалась панике. Помогла фраза «что сделано, то сделано», которую я на разные лады повторила своему отражению не менее десятка раз.

Немного успокоившись, я вернулась в салон – и с удивлением обнаружила, что мое место уже занято какой-то дамой средних лет. Она доверительно наклонилась к Амону и забрасывала его вопросами о Египте. Заметив меня, Амон мягко, но твердо сказал ей:

– Моя Лилия вернулась, и нам пора обедать. Мы могли бы побеседовать позже.

– С удовольствием! – пылко ответила женщина и, одарив его лучезарной улыбкой, вернулась на свое место через проход.

Я нахмурилась и, плюхнувшись в кресло, кое-как затолкала рюкзак под сиденье. Амон тут же принялся застегивать на мне ремень безопасности.

– Капитан сказал, что мы должны быть привязаны все время, пока он не разрешит прогуливаться по колеснице.

Я отвела его руки.

– Да-да. Кстати, с чего ты взял, будто я твоя Лилия?

Амон любезно сделал вид, что не расслышал вопроса.

– Ты знаешь, как опустить столик?

– Вообще-то я родилась в этом веке.

Казалось, мой сарказм его одновременно развеселил и смутил. Я и сама не знала, отчего вдруг стала такой злючкой. Неужели мои эмоции опять вышли из-под контроля?

Стоило мне закрепить столик, как возле наших кресел нарисовалась стюардесса с тележкой. Удивительно, как она не споткнулась по дороге – учитывая, что смотрела она только на Амона, причем на лице ее застыла блаженно-глуповатая улыбка. Я сузила глаза – и тут же вздрогнула, осознав свои эмоции. Я испытывала к Амону… собственнические чувства.

Я выразительно прочистила горло, и стюардесса, с трудом оторвав взгляд от моего спутника, принялась выгружать тяжелые подносы. Затем она спросила Амона, не желает ли он чего-нибудь еще; он не желал, и она наконец оставила нас в покое.

Перед нами стояло не одно, не два, а целых три блюда.

– Что это? – удивилась я.

– Пир. Наилучший, какой Глория сумела устроить – учитывая обстоятельства.

Развернув фольгу, я обнаружила на подносах вегетарианскую лазанью, жареного цыпленка и мясной салат – и это не считая тарелок с сырной нарезкой и фруктами.

– Десерт она принесет позже, – объяснил Амон и, подняв виноградную гроздь, принялся откусывать ягоды прямо с ветви, словно Дионис на полотне эпохи Возрождения.

Я покачала головой и постаралась сохранить серьезный вид – однако наивное обращение Амона с фруктами просто не могло не вызвать улыбку.

– Это делается не так, – прошептала я и, отщипнув от грозди несколько ягод, положила их себе в рот. Несколько секунд парень сосредоточенно следил за моими губами, так что я последовательно испытала растерянность, замешательство, смущение – и наконец облегчение, когда он переключил внимание на лазанью.

Амон оказался способным учеником. Он старательно копировал все мои движения, когда я орудовала ножом и вилкой, открывала маленькие контейнеры с солью и перцем и поливала салат соусом. Стоило мне накрыть поднос салфеткой, как он отложил приборы и с тревогой провел пальцем по моей щеке – древнеегипетская разновидность рентгена:

– Тебе нездоровится?

– Нет, – я с усилием отвела взгляд от его ореховых глаз. – Просто устала.

– Тогда почему ты не ешь?

Я пожала плечами.

– Мне не нужно столько еды. Я же говорила, помнишь?

– Да.

Амон вернулся было к обеду, но вскоре тоже отодвинул поднос – оставив добрую половину еды на тарелках.

– В одиночку не пируют, – пояснил он в ответ на мое удивление. – Это время празднования и возрождения. Если ты не хочешь разделить со мной трапезу, я тоже к ней не притронусь.

– И что же, позволь спросить, мы празднуем?

– Жизнь, – ответил он просто.

– Не понимаю.

Стюардесса забрала наши не сильно полегчавшие подносы и заново наполнила стаканы. Перепробовав все имеющиеся на борту негазированные напитки, Амон остановил выбор на апельсиновом соке – что вполне вписывалось в его образ солнечного бога. Парень с подозрением наблюдал, как я потягиваю диетический имбирный эль.

– Так что именно ты празднуешь? – напомнила я, отставив стакан.

– Когда я… пробуждаюсь, то испытываю невероятный голод по жизни. Все дни перед церемонией я пирую. Танцую. Окружаю себя… – и он пропустил через пальцы мой «хвостик», – красотой. Наслаждаюсь каждым моментом жизни. Коплю воспоминания, которые смогут согреть меня в последующие годы темноты.