Это были финансовые отчеты, копии счетов, разобраться в которых было непросто. Но одно было понятно нам уже через несколько минут. Благодаря этим бумагам кое-кто из весьма уважаемых в губернии людей мог лишиться своих постов, а то и загреметь под суд. Документы эти в основном относились ко времени службы Павла в Петербурге и, как я поняла позднее имели отношение, а может быть, и являлись основной причиной его последующего увольнения. Только теперь я поняла истинный смысл характеристики, которую дал ему Петр Петрович. Он не просто умел находить себе врагов, но умудрялся отыскивать их исключительно среди сильных мира сего. И тем это явно не нравилось.

Отдельно лежала тоненькая тетрадочка, едва открыв которую, я поняла, что это нечто вроде дневника. А как выяснилось немного позже – дневника секретного, в который Павел Семенович заносил только самые важные записи, которые не предназначались для посторонних глаз. Там были и записи личного характера, но о них я говорить не буду. Хотя многое в жизни Павла Синицына для меня открылось с совершенно новой, неизвестной доселе стороны, и это позволило совершенно по-новому взглянуть на историю его несчастной любви, да и всей жизни.

Но главным его содержанием было другое: это была история войны. Войны, которую молодой романтически настроенный юноша объявил… я не поверила своим глазам. И даже захлопнула тетрадку, как только поняла, о ком там пойдет речь. Главным своим врагом в течение многих лет он считал князя Орловского – одного из самых влиятельных и богатых людей губернии. Документы, обличающие часть его преступной деятельности, однажды попали к нему в руки и надолго лишили покоя.

Как выяснилось, до этой минуты я и понятия не имела об истинных масштабов этих преступлений. Все, что касается его любовных похождений, насилий и даже убийств – было только крохотной вершиной айсберга. А главная его деятельность простиралась на иные сферы, в основном экономического, точнее – коммерческого характера. Незаконные откупы, спекуляция на военных заказах, подкуп должностных лиц, шантаж – вот основные методы, позволившие получить несметные барыши, ставшие основой его громадного состояния.

А войну ему объявил молоденький чиновник, не имевший в кармане лишнего гроша, совершенно запутавшийся в личной жизни, и снимающий маленькую квартирку на Васильевском острове.

И тем не менее Павел, уподобясь рыцарю печального образа, бросился в бой с открытым забралом и самоуверенностью юности.

И как ни странно – добился определенных успехов. И если бы не могучая поддержка высокопоставленных особ – Орловский наверняка бы оказался под судом, и кто знает – не накаторге ли он провел бы в этом случае остаток жизни.

Но, заплатив отступного, он отделался легким испугом. Всего-навсего уйдя в тень, да и то – лишь на короткое время. А вот Павлу Семеновичу пришлось уйти со службы. Его немногочисленные единомышленники не осмелились поддержать его в трудную минуту, а враги – потешились вдоволь.

Так по иронии судьбы, являясь кровными врагами, они с Орловским оказались ближайшими соседями. Так как имения их находились в непосредственной близости друг от друга.

Но и уйдя в отставку, Павел Семенович не успокоился. Уже частным порядком он продолжал контролировать деятельность князя. В это самое время в Саратовской губернии появляется новый губернатор, с которым князь Орловский был знаком много лет назад, а теперь нашел в его лице единомышленника и сообщника по своим темным махинациям. Преступный опыт и связи Орловского в сочетании с губернаторской властью дали ошеломляющие результаты…

И у Синицына появляется второй, еще более могущественный и беспощадный враг – губернатор Алексей Дмитриевич Игнатьев.

У меня дух захватило перед открывшейся передо мною бездной…

И снова в который уже раз я заподозрил тетушку в… не хочется произносить этого слова, но придется. На сей раз я заподозрил ее в клевете на известного и уважаемого человека. Губернатор – это вам не какой-нибудь Федька Крюк. И даже не Орловский. Эк, думаю, загнула старушка… И чтобы убедиться в этом – отправился в библиотеки и городской архив. И снова был посрамлен своей замечательной родственницей. Вот характеристика, данная Алексею Дмитриевичу Игнатьеву, тогдашнему губернатору Саратовской области одним из самых авторитетных сегодня историков:

«Действительный статский советник Алексей Дмитриевич Игнатьев злоупотреблял своей властью, покрывал насильников, получал „свои особые паи“ с откупщиков виноторговли» и т. д.

Как вам это покажется? И это при том, что ученый пытается выдержать бесстрастный академический стиль.

Но дальше больше: «Только после нескольких публикаций А.И. Герцена о злодействе Игнатьева он был снят с должности губернатора».

Вот так-то. «Герцен просто так в колокол звонить не будет», – подумал я. Не поленился и разыскал эти публикации. И убедился в том, что человек этот был не просто злодеем, а настоящим графом Дракулой Саратовской губернии. Кому интересно – может сам прочитать и убедиться. Так что да простит меня дорогая тетушка на том свете. Зарекаюсь отныне сомневаться в чем-либо ею написанном. О чем торжественно заявляю перед лицом читателей!

Когда я показала эти строчки Петру Анатольевичу, он присвистнул, как делал это всегда, выражая восхищение по тому или иному поводу.

– Вот теперь я понимаю, Катенька, – как никогда прежде серьезно сказал он, – кто отныне наш с вами главный враг.

Я подняла на него глаза и прошептала:

– Совершенный мастер…

Петр нахмурился, так как это словосочетание ему ни о чем не говорило.

– Что вы имеете в виду, Катенька? – спросил он.

– Как-нибудь обязательно расскажу. Но не сейчас. Насколько я понимаю, у нас теперь мало времени. Одно могу сказать наверняка – этот орешек нам с вами не по зубам.

Мы снова погрузились в чтение этих документов. Петр взял на себя финансовые отчеты, а я – от корки до корки прочитала заветный дневник. На его страницах чаще других упоминалось имя Петра Петровича, он тогда был одним из немногих, кто разделял взгляды Павла Семеновича, но был недостаточно силен, чтобы защитить его в лихой час.

Это натолкнуло меня на счастливую мысль.

– Нам срочно нужно возвращаться к нашей милой Ксении Георгиевне, – решительно сказала я, и Петр Анатольевич посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.

– Зачем?

– Она сейчас – единственный человек, на которого мы можем положиться. Кроме того – у меня появился план…

Мне уже не сиделось на месте, и я нетерпеливо махнула рукой:

– Объясню по дороге.

В этот самый момент вернулась Анфиса. У меня не было с собой часов, но, судя по всему, она появилась ровно через час.

Анфиса мельком посмотрела на заветную икону, одобрительно кивнула и без лишних слов стала собирать нас в дорогу.

– А вам, барин, хорошо бы мужское платье теперь, – снова удивила нас она. Уже не тем, что откровенно признала в Петре мужчину, а советом, более напоминавшим распоряжение.

– Так… оно можно, – потерял весь свой дар красноречия Петр, – только где же его взять?

Анфиса кивком головы пригласила его за занавеску, откуда Петр вышел через минуту вышел с увесистым узлом в руках.

Я еще не понимала, зачем нам это нужно, с моей точки зрения отказываться от нашей «конспирации» было еще рановато, но спорить с Анфисой не стала. Она была чрезвычайно убедительна сегодня.

«Кто знает, может быть, это на самом деле необходимо?» – пожала я плечами. И как выяснилось в самое ближайшее время, Анфиса этим оказала нам чрезвычайно уместную услугу, избавив от многих проблем в недалеком будущем.

Я совсем было собралась покинуть Лисицыно, но оказалось, что программа Анфисы на этом не закончилась.

– Хорошо бы вам еще одного человека навестить, – сказала она, едва мы покинули ее избу.

– Какого… человека? – неуверенно спросила я, поскольку окончательно почувствовала себя… как бы это лучше сказать… игрушкой в ее руках? Пожалуй, только без оскорбительного оттенка. Но как бы то ни было – ощущение было не самым приятным.