«Осторожно, двери закрываются…» Я успел вскочить в вагон. Двери закрылись за моей спиной, публика передо мной раздалась в стороны. Поезд тронулся, я шагнул вперед, народ подался назад. Видимо, людей смутил запах. Девушка, заметив сколопендру, завизжала.

Я кашлянул и зычным голосом, стараясь перекрыть и девушку, и шум поезда, закричал:

— Господа, простите, что обращаюсь к вам. Но я три дня не ел (что было почти правдой). Мне пришлось бежать из Крыма от бесчинствующих большевицких орд генерала Юденича. Я бывший депутат государственной думы. Господа! Подайте на пропитание депутату. Не дайте подохнуть с голоду. Помогите, кто сколько сможет, несколько рублей на крошку-картошку.

В вагоне засмеялись. Кто-то полез в карман за мелочью. Я двинулся с протянутой рукой. Мальчик, сидевший рядом с хорошо одетой женщиной, очевидно мамой, показав пальцем на сколопендру, спросил:

— А она ученая?

— Ученая, ученая, — ответил я, нависая над ним своим брюхом. — Можешь с ней сфоткаться.

Я было попытался снять сколопендру с плеча, но тут вагон тряхнуло и сколопендра, заверещав, упала на женщину и скатилась ей за воротник. Бедная тетка закричала, подпрыгнула и принялась хлопать себя по шее, одновременно пытаясь сорвать шарф.

— Не беспокойтесь, мадам, она не кусается, — попытался я успокоить даму, ловя бегающую по ее спине сколопендру.

В вагоне закричали, тут поезд подошел к станции, и мужики с матом вытолкали меня взашей. Я рассыпал поданную мелочь и еле успел сунуть спасенную сколопендру в карман. Кто-то сзади грубо выругался и больно ударил меня по спине. Я шарахнулся в сторону, потом опустился на лавочку на платформе.

Сколопендра высунулась из кармана, в жвалах у нее что-то блеснуло. Я протянул руку, и она опустила мне на ладонь золотую сережку с прозрачным камнем.

«Бли-ин, — подумал я, — наверняка бриллиант, вряд ли эта баба носит фианиты».

— Ну, ты даешь! — сказал я сколопендре. — Даже слов нет.

Та смущенно пожала плечиками. Всеми сразу.

Я вспомнил о бриллианте, который купил ей. Купил в те две недели, когда мы реально общались. Хотел сделать кольцо на день рождения. Мою Прелесть. Белое золото, если не ставить пробу, легко можно выдать за бижутерию. Мог быть вполне безопасный подарок, мама бы не догадалась, что и от кого.

Бриллиантик был небольшой, но удивительно чистый. Цвет/чистота — 1/1. Очень высокие характеристики для того ширпотреба, что можно купить в магазине. Коробочка с камнем до сих пор валялась у меня в багажнике, спрятанная в пакете с тряпками. Выбросить его я пока не решался, а как-то использовать не хотел. Интересно, найдут его менты?

Однако жизнь продолжалась. Мне были нужны ботинки, хотелось пить, да и сколопендру, наверное, надо было бы покормить, вряд ли зимой в Москве ей где-нибудь попадутся кузнечики.

Я взглянул на станционные часы, на них горели цифры: 16–37. Еще бы сориентироваться, какое сегодня число, а то я немного потерялся в этих подземельях.

Когда-то на Речном вокзале был дешевый рынок, и можно попытаться там скинуть барахло и найти ботинки.

Дорогу от Белорусской до Речного посвятил нищенству. Оказалось на удивление прибыльное дело. За те полчаса, что шел поезд, я насобирал около ста пятидесяти рублей. Обалдеть. Правда, мне помогала сколопендра. Она… или он? Плясала русскую у меня на плече. Публика визжала. В прямом смысле.

Выйдя из метро, я обнаружил, что рынка на Речном больше не было. В чудом сохранившемся киоске купил бутылку воды, и сердобольная продавщица посоветовала мне поехать на Коптевский вьетнамский рынок недалеко от Войковской.

Из крышки от бутылки напоил сколопендру и снова спустился в метро, доходы позволяли.

Однако на платформе меня уже ждали. Ко мне подошли два здоровых амбала. Словно революционные комиссары, они были одеты в черную кожу. Один молча сунул мне кулаком в живот, другой, когда я согнулся, ловя открытым ртом воздух, наклонился и прошептал на ухо:

— Слушай, пидор, еще раз тебя заметим, убьем на х… В метро без прописки не работают. Понял?

Потом он наподдал ногой уроненный мною мешок. Шмотки разлетелись по всей станции. Объяснив ситуацию, комиссары отошли. Отдышавшись, я принялся ползать по платформе, собирать вещи. Шедший мимо народ брезгливо меня обходил.

Вроде ничего не пропало, но что-то испачкалось, что-то помялось. Да и запихивал я в водолазку в спешке и не слишком аккуратно. Словом, товарный вид был потерян.

Карьера профессионального нищего меня не привлекала, поэтому я не стал догонять комиссаров, чтобы узнать условия прописки, а смирно доехал до Войковской, сидя в конце вагона. Доехал вполне комфортно, пространство вокруг людьми не заполнялось, хоть запах дерьма и повыветрился немного.

Выйдя из метро, я автоматически поднял руку, чтобы поймать тачку, и тут же опустил. У меня теперь новая жизнь, и такси в ней места нет. Меня не пустили даже в маршрутку, хоть я честно собирался отдать последние тридцать рублей за проезд. Единственное, что мне удалось, — проехать пару остановок на автобусе, толкаясь на передней площадке. Потом, правда, выгнали и оттуда. Остаток пути я пробежал трусцой. Температура начала резко падать, и в тапочках стало невыносимо холодно.

Рынок уже закрывался. При входе мне в нос ударил пьянящий запах шаурмы и кур гриль. Живот тут же отозвался спазмом. Я торопливо проскочил мимо.

Я прошел несколько палаток и уткнулся в металлоремонт, в перечне услуг которого значился и ремонт ювелирных украшений. Положил на прилавок серьгу. Хозяин киоска, айзер, кинув быстрый взгляд на меня и мою добычу, коротко спросил:

— Украл?

— Нашел, — признался я.

— Пятьсот рублей, — прозвучал приговор.

— Это же настоящий бриллиант, — я попытался торговаться.

— Позвать полицию? — спросил айзер.

— Окей, — согласился я. — Давай пятьсот.

Айзер взял сережку, достал лупу, внимательно рассмотрел, вынул из кармана тысячу, показал мне и спросил:

— Сдача есть?

Я отрицательно покачал головой. Айзер покопался в деньгах и протянул мне четыре сотенные бумажки.

— Извини, брат, тогда только так. Других нет.

— А разменять? — спросил я.

— Не могу покинуть пост, вдруг клиент подойдет, — улыбнулся он золотой фиксой.

Я вздохнул:

— Ладно, давай.

За четыреста тридцать рублей мне удалось купить вполне приличные ботинки и даже носки в придачу. Правда, пришлось еще отдать пару бенеттоновских кофточек.

До закрытия я успел избавиться от всего стокового товара и стать счастливым обладателем вязаных перчаток, теплого шарфа и шерстяной шапки. Был период в моей жизни, когда я торговал вразнос барахлом на улицах Москвы. Коммивояжер с понтом. Трудовой навык оказался непотерянным, и я впарил вьетнамским торговцам все, и грязное, и мятое, и даже водолазку, служившую мешком. Дешево, правда, но бешеная сумма в 780 рублей после завершения операции у меня осталась.

Стемнело, я брел среди обшарпанных палаток умирающего рынка. При входе висело объявление о его скором закрытии и сносе. Есть хотелось нещадно. Худение худением, но призрак голодной смерти уже весело щурился мне в лицо. Последний банан вместе с мимоходом украденным с прилавка яблоком был съеден еще в процессе торговли.

Вдруг мое внимание привлекли звуки китайской (она же вьетнамская) музыки. Плакат с изображением монады и иероглифов, запах готовящейся еды и свет из освещенной витрины. (Опять освещенный свет, значит воображение где-то поблизости).

толкнул дверь вьетнамского кафе. Интерьер заставил вспомнить советские времена. Большой зал, освещенный газосветными лампами, стены, покрашенные светло-салатовой масляной краской, длинные, прямоугольные столы, застеленные клеенками, дешевые металлические стулья с фанерными сиденьями. Судя по всему, средний счет в заведении не превысит размер моего капитала.

Редкие вьетнамские посетители и такие же вьетнамские официантки. Здесь был туалет, и мне удалось умыться и помыть руки, правда, без мыла и холодной водой. Я даже помыл ноги. Закинуть их в умывальник пытаться не стал, помыл в унитазе. Дерьмо к дерьму. И с мокрыми ногами вышел в зал.