Я хлопнул в ладоши, активируя куклу.

— Ну что, мой толстячок, соскучился по своей плохой деффчонке? — засмеялась КН, залезая ко мне на колени.

— Сколько раз я тебя просил не называть меня «толстячком», — недовольно сказал я, целуя ее волосы.

— У меня так мало возможностей сделать тебе что-нибудь неприятное, толстячок, — шепнула она мне в ухо, прижимаясь щекой к моей щеке. — О, я вижу, ты побрился! Хорошо, а то в прошлый раз своей щетиной ободрал мне весь живот. Толстячок! У меня он весь красный до сих пор. Хочешь посмотреть, как ты сделал больно своей девочке? — воскликнула она, соскочив с моих колен и начав расстегивать платье.

— Не ври! У тебя все давно прошло. У тебя за сутки восстанавливаются ножевые порезы и вывернутые суставы. Наследник хорошо испытал тебя на прочность.

Кукла надула губки и отвернулась.

— Подлец! — бросила она в сторону. Потом снова прыгнула на меня и горячо зашептала:

— А давай посмотрим, как у него будут восстанавливаться ножевые порезы и вывернутые суставы, выколотые глаза и сожженные волосы? Давай его убьем. Ну что тебе стоит? Он ведь лишил меня невинности в особо извращенной манере и с помощью посторонних предметов. И я тебе досталась уже не девочкой. Давай накажем подонка.

— Неправда, — улыбнулся я, целуя ее глазки и прижимая к себе хрупкую фигурку. — Ты всегда невинна, твой гимен восстанавливается через 20 минут после дефлорации. Мы же проверяли.

— Все равно! Я хочу убить его! Он нанес мне глубочайшую психологическую травму! Ну пожалуйста! — попросила кукла, начиная расстегивать мою рубашку.

Я погладил ее по спинке и залез к ней под платье.

— Ну какая травма, солнышко, у тебя мозги позитронные, перепрограммировали — и все, и нет никакой травмы.

— Все равно, все равно, все равно. Я хочу, я хочу, я хочу, — шептала она, страстно целуя мою жирную волосатую грудь, одновременно демонстрируя полную фригидность — сухую промежность и невставшие соски ее чудесных маленьких грудок.

«А ведь добьется своего, правда, придется убить парня, — подумал я. — Или настройки менять. Нет, менять не буду, скорее убью».

— Хорошо, детка, я подумаю, что можно сделать, — сдался я.

— Ой, правда? — она отшатнулась от меня и радостно хлопнула в ладоши. С сосками теперь у нее все было в порядке, это было видно сквозь тонкое шелковое платьице.

— Мне раздеться, — спросила она, — или ты сам? Или порвешь одежду прямо на мне? Мне нравится, когда ты так делаешь. Та одежда, которую ты потом покупаешь, всегда бывает лучше прежней.

Я зарычал…

красный, мокрый, вспотевший, с одышкой и тахикардией я выключил куклу. Убрал ее в шкаф и, подойдя к стене, слегка коснулся виртуальных губ моей настоящей девочки.

Потом трясущимися руками набрал из разных коробочек и упаковок пригоршню таблеток. Немного отдышавшись, я сел за компьютер писать смешной ответ на ее категоричное «НЕТ».

Я нахожусь в переписке с Цыпленком уже около пяти лет, с того момента, когда вдруг совершенно случайно обнаружил ее на просторах интернета. Искал «ВКонтакте» пост кого-то из друзей дочери и неожиданно попал на ее страничку. Попал, вышел, задумался и снова вошел. Тот случайный тычок в клавиатуру сломал мою жизнь.

Как бы попошлее сказать? Ее глаза поразили меня в самое сердце. Приблизительно так.

С аватарки мне улыбалось милое личико девочки. Симпатичной, с родинкой над верхней губкой. Умненькой, достаточно наивной, хорошей девочки лет двенадцати.

И все! Абсолютно ничего особенного!

Кто я, кто она? Мне это стало совершенно все равно. Я нашел свою старую фотографию, со студенческого, кажется, оцифровал, раскрасил и влепил аватаркой на новорожденную страничку «ВКонтакте». Придумал имя, биографию, скачал музыки, видео и фоток. Обзавелся друзьями и через месяц постучался к ней.

Ей польстило внимание студента медицинского института. Она приняла заявку, и полгода мы были в активной переписке.

Я не понимал, зачем я это делаю. Зачем морочу голову ребенку, с которым я никогда не смогу даже увидеться. Но остановиться не мог. Я рассказывал ей про себя (выдуманного), шутил, расспрашивал о ее жизни, интересах, подружках, школе, давал советы с высоты недосягаемых для нее восемнадцати лет. Вешал на стену музыку, которая мне нравилась, смешные сюжеты из «Ютуба» и писал ей стихи. Не свои — настоящие.

это были мои самые счастливые полгода с тех самых студенческих пор. Я стучал по клавиатуре, забыв о своем возрасте, весе и курятнике. Я превращался в этого самого влюбленного мальчишку с первого курса.

А потом она вдруг резко замолчала. Видимо, я чем-то ее испугал. Наверное, мой настоящий возраст и взгляды все-таки пробились сквозь наброшенный юношеский флер и она что-то почувствовала. Из друзей не выкинула, но отвечать перестала. Ограничила мой доступ на свою страничку, а потом забросила ее вовсе и открыла себе новую под другим именем. И я с большим трудом ее отыскал, лазая по ее друзьям.

Диалог превратился в монолог. Четыре года я вешал себе на стену придуманные для нее сказки и истории, рассказывал смешные случаи из своей студенческой жизни и делился впечатлениями о прочитанных книгах и виденных фильмах.

Мне трудно сказать, насколько все это было ей интересно. Следов посещения моей страницы она не оставляла, но в ее друзьях я числился по-прежнему.

Я наблюдал, как она росла. С болью и мукой ревности следил за ее первыми романами, разворачивающимися передо мной на этой ее странице «ВКонтакте». С грустью отмечал появляющуюся в ней вульгарность, все чаще обнаруживаемую на фотографиях. Переживал, когда понял, что она начала курить.

казалось бы, что мне за дело? Я же обречен никогда ее даже не увидеть, не говоря о чем-то еще.

Впрочем, нет. Одно время я ее видел и довольно часто. Когда ей было четырнадцать, я, зная, где летом они с матерью живут на даче, снял дом поблизости и ухитрялся иногда там бывать, вырываясь из своего курятника. И я даже познакомился с ее матерью. Но из-за своей толщины не вызвал у той ни малейшего интереса. Так что господина Гумберта из меня не получилось.

А потом они перестали снимать дачу вообще. Я даже вздохнул с облегчением. Это было крайне мучительно, видеть ее и не иметь возможности… ну, никакой не иметь возможности. Я за то лето даже похудел немного.

Почему все это произошло со мной? За что мне такое наказание? Где, в какой своей прошлой жизни я в чем-то прокололся и теперь мотаю срок за совершенную тогда ошибку или преступление? Нет ответа. Единственное, что я могу сказать: теперь я безумен. Вполне. Это диагноз. И здесь хочется вставить смайлик.

И вот она выросла, ей скоро семнадцать. И она вдруг вспомнила про меня. Не пойму, что у нее там сейчас с мальчиками, может, глухо. Она неожиданно появилась на моей странице, прокомментировала какое-то мое сообщение и любезно согласилась остаться.

Бедная девочка, она-то думает, что я кончаю институт, а я его закончил ой сколько лет назад.

я безумен! И в своем безумии я предложил ей встретиться. Правда, получил вполне определенное «нет», хоть и смягченное улыбкой.

Я сидел, тупо глядя на экран. Ничего остроумного не придумывалось. Рядом, понурясь, сидело воображение.

— Мне за тебя стыдно, — сказал я ему. — Девушка в кои-то веки нам ответила, а мы ни хрена веселого не можем придумать. Может, циклодольчика? Или покурим чего? Чтоб ты раскрепостилось. Или чего покруче?

Воображение не ответило, а я сказал:

— Фу-у.

Вздохнул и настучал: «На нет и суда нет». Поставил точку и отправил. «Скучно», — поморщился я. «Может, попробовать поиграть?» — подумал и набрал: «Завтра, когда ты выйдешь из квартиры, на стене будет мое новое предложение». Потом еще подумал и заменил «предложение» на «сообщение». «Пусть это будет квест», — улыбнулся я.

Воображение спросило:

— Ну, придумал?

— Вроде да. Может, прокатит?

— Не факт, — оно пожало плечами. — Как-то раз пытался уже, не прокатило.

— Помню, — согласился я. — А что еще делать? Только пробовать, — и я в свою очередь пожал плечами. — Ладно, на подготовку потребуются минимум сутки, а то и двое.