— Вы знаете такую игру «Макао»? — спросил я. — Это игра в карты, — пояснил я, когда Адам отрицательно покачал головой. — Я покажу, забавная. Колода карт у вас найдется?

— Вы очень интересный человек, — сказал старпом. — Я рад, что вы плывете с нами. Да, карты у нас есть.

Когда мы остались одни в каюте, Асука робко присела на кровать и спросила:

— Что это такое?

— Это кровать, наньмань на этом спят. Надеюсь, что без клопов.

Я скинул гэта и повалился на койку.

— Мягкая, — сказал я.

Асука встала и медленно обошла каюту, осторожно дотрагиваясь до мебели.

— А это что такое? — показала она на кресло.

— Это стул, они на этом сидят, вы называете это «сидеть, повесив кости».

Вы? — переспросила Асука. — Я не поняла.

Я встал, сел в кресло и притянул к себе девочку, посадив ее на колени:

— Вот так они сидят. А на столе стоят тарелки и лежит еда, и они едят.

Асука подобрала ноги, забравшись ко мне на колени с ногами.

— Так сидеть неудобно, — сказала она.

— Дело привычки, — пожал я плечами. — А вот с катаной сидеть точно неудобно, — сказал я, отстегивая ножны.

Асука положила голову мне на грудь. Провела пальцем по моему кимоно.

— Ты так уверенно говорил с этим наньмань. Шутил, он смеялся. Здесь знаешь все. Ты как будто вернулся домой. Мне страшно.

— Нет, — покачал я головой, — мой дом очень далеко отсюда.

— А это еще страшнее, — девочка подняла голову и посмотрела на меня. — Ты ведь меня не бросишь? Не умрешь?

— Ни за что, — обнял я ее.

За окном каюты послышался звон цепи.

— Что это? — Асука вскочила.

— Это поднимают якоря, мы отплываем, — я тоже встал, открыл окно и выглянул наружу.

Где-то звенела невидимая цепь и скрипела лебедка. За кормой на волнах качалась привязанная на канате шлюпка, ее палуба была затянута кожаным кожухом, чтобы внутрь не попадала вода. Я вспомнил, что еще две шлюпки были закреплены посередине палубы галеона, между мачтами.

«Шлюпок, как обычно, на всех не хватит», — подумал я.

Послышались крики команд, по палубе затопали ноги.

— Ой! — сказала Асука. Разворачивающийся корабль качнуло на волне.

Я запер дверь каюты.

— Иди ко мне, — позвал я девочку, — до завтрака у нас есть время. И ничего не бойся, я с тобой буду всегда.

И был завтрак, и был обед. Я наконец-то ел ножом и вилкой, а не этими дурацкими палочками. Асука мучилась. Мне приходилось помогать ей, чуть не кормить с ложечки.

Английский за столом понимали почти все. А считается, что в 16–17 веках международным языком был испанский. No, English! Учите, господа, английский! Нигде не пропадете, даже в Японии. Правда, это был староанглийский язык Шекспира. Хрен поймешь! Но японский самурай помогал себе жестами, латинскими глаголами, которые еще помнил с института. Выручали даже «хенде хох и Гитлер капут», которыми исчерпывалось мое знание немецкого.

За столом я был звездой! Пересказал свою историю изучения английского, добавив массу подробностей. Рассказывал смешные случаи из японской жизни. Пытался, в меру языковых возможностей, познакомить голландских моряков с тонкостями японской культуры, философии и кулинарии. Звездил, словом.

На вопрос, почему для путешествия в Китай я выбрал голландский корабль, а не японский или китайский, которые после недавней отмены «морского запрета» тоже начали осваивать международные пути, ответил, что у наньмань меня точно не станут искать.

— Вы диссидент? — спросил капитан.

— Нет, уголовник, — ответил я, чем вызвал бурю смеха, объяснимую количеством выпитых за обедом напитков.

Я был доволен. Определенную программу по налаживанию контактов мне удалось выполнить, и у меня появилась надежда, что нас довезут до места, а не прирежут, забрав золото и жемчуг, а трупы выбросят акулам.

Кстати, об акулах. Из окна каюты был постоянно виден треугольный плавник, мелькавший рядом с буксируемой шлюпкой.

«Чувствует она что-то, что ли?» — тревожно думал я.

Первый труп появился утром. Умер матрос, чихавший рядом со старпомом, когда мы поднялись на борт. Еще несколько человек заболело.

Обед прошел в тягостном молчании и тревоге. Асука есть не пошла, у нее заболел живот. Я еще надеялся, что, возможно, от непривычной европейской кухни.

К вечеру умерло еще двое. Это не грипп, понял я. Это чума. Легочная форма.

Я запер дверь в каюту. Разрезал простыню на полосы, связал их и привязал к поясу. Асука с удивлением следила за моими приготовлениями.

— На корабле чума, — объяснил я ей. — Отсюда надо выбираться. Я сейчас прыгну на канат, к которому прицеплена шлюпка. Подтяну шлюпку к окну, и ты сможешь по канату спуститься в нее.

— Надеюсь, что весла, запас воды, спасательные жилеты, сигнальные ракеты и радиомаяк в ней имеются, — проговорил я.

— Хорошо, — сказала Асука, пошла ко мне, споткнулась и села на пол.

— Я сейчас, только посижу чуть-чуть. Голова очень кружится, и пить хочется.

Я шагнул к ней. Обнял и опустился рядом на пол. Сердце у меня упало. Девочка горела. Температура явно за сорок. Поздно.

Я поцеловал ее. Она все поняла. Попыталась высвободиться.

— Иди один. Ты здоров. Я не хочу, чтобы ты умер из-за меня.

Я только крепче ее обнял.

— Не говори ерунды, жизнь без тебя совершенно бессмысленна. Да и выбираться отсюда все равно как-то надо.

Я поднял ее и положил на кровать.

— Полежи. Я сейчас принесу попить, — и отвязал ненужные тряпки.

«Значит, ее не выдали замуж, а она умерла, — подумал я про эту свою жизнь. — Да, с судьбой не поспоришь. Что на роду написано, хрен изменишь. Но, по крайней мере, она провела этот год, не стоя на пирсе и выглядывая парус одинокий в тумане моря голубом».

Я вышел на палубу. Трупов стало больше, и заболевших прибавилось. Паники пока не было, но, судя по выражению на лицах, она должна была вот-вот начаться.

Священник читал молитвы над умершими. Акулы плясали вокруг корабля и хлопали в ладоши.

Я поднялся на мостик. Рядом с капитаном стоял корабельный лекарь, он был очень бледен.

— Капитан, это чума, — сказал я. — Прикажите поднять на палубу бочонки с ромом или с чем есть покрепче. Пусть все пьют и постоянно протирают руки и лицо. Хоть какая-то, но защита. Вино не поможет, только крепкие напитки. Трупы сразу за борт, чтобы не лежали. Святой отец пусть читает молитвы над волнами. Заболевших лучше тоже за борт, хоть это и не гуманно.

— Как ваш мальчик? — спросил капитан, демонстрируя спокойствие и изрядную выдержку.

— Заболел, — ответил я. — Думаю, к утру умрет.

— Вы мужественный человек, — сказал капитан.

— Кодекс самурая, — улыбнулся я. — И поторопитесь с ромом. Начнется паника, все поубивают друг друга, и шансов не будет никаких. А под алкоголем и умирать легче.

— Почему вы думаете, что ром может помочь? — спросил врач.

— Чуму вызывают очень маленькие живые существа. Вроде насекомых. Но они такие мелкие, что глазом их не видно. Живут в крови. Их разносят крысы, даже не крысы, а блохи, которые живут на крысах. Блоха кусает человека, и эти твари попадают в кровь. А потом зараза передается от человека к человеку, и очень быстро. Спирт и карболовая кислота их убивает, ну и еще огонь. Если выживете, эти знания вам пригодятся, док.

— Да, — продолжил я. — Мне нужна бутылка сладкого вина. Хороший порт, или мускат, или кипрская коммандария.

— Вы очень много знаете, — задумчиво сказал капитан. — Кто вы?

— Во многой мудрости много печали, — развел я руками.

— Пойдемте, — сказал врач, — у меня есть вино.

— Удачи, кэп, — я поклонился и сделал рукой движение, как будто снял шляпу и махнул ею у своих ног. Капитан только крякнул мне вслед.

Когда я вернулся в каюту, Асука металась на кровати.

— Я принес тебе попить, — сказал я, разбавляя вино водой. У бедной девочки зубы стучали о край стакана, когда она пила.

Перелил разбавленное вино во фляжку, завернул девочку в одеяло и поднялся с ней на палубу.