Иногда такая ночь, подогретая прелестным вином и задушевными разговорами, заканчивалась, уже под утро, близостью. А бывало, если не случалось настроения, – заканчивалась ничем. Но при любом исходе оба все равно оставались довольны общением.

Оказавшись во Франции, Таня поняла, что она очень скучает по Диме.

Точнее – не по нему самому. Она скучала по своей потребности излить ему душу.

Говорить, о чем думаешь. Не подбирая слова и не задумываясь над формулировками.

Дима был самым лучшим слушателем в ее жизни. Иными словами – лучшим другом.

Когда Таня подъезжала к Диминому дому, у нее на секунду возникло искушение рассказать ему о тех необыкновенных приключениях, которые ей довелось, уже в одиночку, пережить в мае. Не для печати, конечно – просто поделиться. Но, сделав усилие над собой, она все-таки решила: всю правду могут знать только три человека – отчим, мама и Том. А Дима услышит от нее, так сказать, официальную версию: на Таню нежданно-негаданно свалилось во Франции грандиозное наследство.

Дима жил в новом семнадцатиэтажном доме неподалеку от кольцевой автодороги. Вокруг шеренгами стояли столь же огромные многоэтажные дома. Таня на секунду ужаснулась такой скученности. Живут в буквальном смысле на головах друг у друга. И она двадцать пять лет прожила именно так. И радовалась однокомнатной клетушке – маленькой, но своей…

Поневоле будешь ценить виллу в Антибе.

Во дворе лежала тень от дома и было прохладно. Заходящее солнце горело в окнах дома напротив.

Таня вошла в темный подъезд. В лифте пахло собаками. Стенки его были исписаны фломастером. Вместе с Таней в лифт зашла худенькая, провинциального вида женщина лет сорока. Она, как и Таня, ехала на восьмой этаж.

– А вы к кому? – с деревенским любопытством поинтересовалась тетка.

– Не к вам, – отрезала Таня.

Дима жил в однокомнатной квартире. У тетки из лифта квартира оказалась рядом с ним. Она намеренно долго возилась со своим замком, пока Таня звонила Диме в дверь.

Дима отчего-то долго не открывал. Потом распахнул дверь, увидел Таню с тортиком и смутился.

– А, это ты… – проговорил он с непонятной интонацией и посторонился, пропуская Таню в квартиру.

Таня прошла в прихожую и сунула Диме тортик.

Квартира была маленькой и неухоженной. В единственной комнате – дверь, ведущая в нее из прихожей, была раскрыта – стоял неприбранный диван и стенка, полная книг. У окна ютился письменный стол с горами бумаг и недопитой бутылкой пива.

А из кухни навстречу Тане выходила девушка. Таня мгновенно оценила ее.

Было той лет семнадцать. Короткая юбчонка едва прикрывала розовые трусишки.

Тельце обтягивала маечка с турецкого рынка. Под маечкой не было лифчика.

Топорщились маленькие грудки. Волосы стянуты в пучок копеечной заколкой.

Типичная пэтэушница.

– Знакомьтесь, девочки, – пробормотал из-за Таниной спины Дима. – Это – Оля, моя… – легкая заминка, – подруга. Таня, э-э, моя старая знакомая.

– Так, значит, старая знакомая, – нахально проговорила девица, глядя в глаза Тани бесстыжими своими бур калами. Конечно, для нее двадцатишестилетняя Таня была старой. – Очень приятно. – Девица сунула Тане влажную ладошку.

Ничего не оставалось делать, как пожать ее.

– Здравствуй, девонька, – чуть насмешливо проговорила Таня.

– Девочки, – увещевающе проговорил Дима. – Пойдемте на кухню, попьем чайку.

Он заметно смущался. Тане тоже было не по себе.

А пэтэушница чувствовала себя как рыба в воде.

– О, тортик! – вскричала она. – Люблю я сладенькое! Особенно перед сладеньким. Да, Димочка?

Дима еще больше смутился, не ответил и занялся чайником.

Таня без приглашения уселась на кухонную табуретку.

Она кипела от возмущения. Она, конечно же, не ревновала Диму. Много чести! Собрался потрахаться с крошкой – ради бога! Но зачем было приглашать ее, Таню? Зачем ее, взрослую, богатую и почти замужнюю женщину, ставить в неловкое положение? «Я, может, только ради того, чтобы поговорить с тобой, прилетела из Франции – а ты не в силах разобраться со своей очередной потаскушкой! Хотя бы избавиться от нее к моему приходу!»

На кухонном столе стояли две недопитые бутылки пива. Валялись раскрытые пакеты из-под чипсов. Тарелками и стаканами здесь себя не утруждали.

У батареи примостились еще четыре пивные бутылки – уже пустые. «Эх, Дима-Димочка, – подумала Таня, – тряпка ты. Не можешь никому сказать „нет“ – даже этой ссыкухе подъездной. Был бы ты бабой – ходить бы тебе всю жизнь беременной! Да из тебя все кому не лень будут веревки вить. Вот поэтому-то я – не с тобой. Понял?»

Ярость Тани потихоньку улеглась. Она стала смотреть на эту ситуацию словно со стороны. Ей было весело наблюдать, как суетится Дима, тщетно пытаясь навести порядок на столе и в их отношениях.

– Олечка, порежь, пожалуйста, тортик, – сладко-сладеньким голосом попросил Дима.

– Пусть она режет, – мотнула головой пэтэушница. – Я не умею.

– А что ты вообще умеешь? – доброжелательно поинтересовалась Таня.

– Не твое дело! Не волнуйся! Что надо – умею. Получше тебя! Правда, Дима?

– Девочки-девочки, – невпопад проговорил Дима.

Эта Оля отчего-то имела над ним странную власть.

Таня резала тортик. Дура, еще выбирала, чтоб Димке понравился. Ей было смешно и стыдно наблюдать за девицей. Неужели Дима мог клюнуть на такое убожество?

– Ну, Димочка, – язвительно начала она, чтоб не молчать и хоть как-то уесть девку, – расскажи, над чем ты работаешь? Наверно, собираешь материал для очерка о трущобах? О детях городского дна?

Девица въехала в намек и ощерилась:

– Сама ты помойка!

Ну что ты будешь делать! Как с такой прикажете сражаться? Все равно, как если бы ты наносила изящный фехтовальный укол, а тебя в ответ – дубиной!

– Но-но, ты у меня потише тут! – Дима вдруг возвысил голос на девицу.

Та сразу сникла.

– И вообще! – вдруг выкрикнул Дима. – Шла бы ты лучше домой! Шалава!

Тут произошло то, чего меньше всего могла ожидать Таня. Девица сползла с табуретки и бухнулась перед Димой на колени. В глазах ее заблистали слезы.

– Димочка! Миленький! – взмолилась она. – Не гони меня! Радость моя!

Хочешь, я извинюсь перед ней? Хочешь? Простите меня, госпожа хорд-шая!

Простите, солнце наше! Хочешь, Димочка, я ей ручки поцелую? Хочешь? – Она потянулась к Таниной руке. – Хочешь, мы тебя с ней вдвоем ублажим? Хочешь?

Таня с удивлением и брезгливостью наблюдала за этой комедией.

– Встань! – страшным шепотом проговорил Дима. – Заткнись!

Девица послушно уселась на табуретку. В глазах ее, устремленных на Диму, было немое обожание.

– Прости меня, Танечка, – сказал Дима. – Я не ждал ее и… и…

– Ладно, Димка. Я пойду.

– А чайку? Я налью!

– Ладно, дорогой. Я не люблю Достоевского. Разбирайся с ней без меня.

Она решительно встала и прошла в прихожую. Дима бросился то ли останавливать, то ли провожать ее.

– Простите меня, Таня! – пронзительно закричала из кухни девушка.

«Не люблю пьяных», – подумала Татьяна. В дверях она обернулась. У Димы был виноватый вид.

– Мы еще увидимся? – пробормотал он.

– Конечно – спокойно сказала она. – Но ты только смотри, предохраняйся.

Не дай бог гонорея.

И она захлопнула за собой дверь.

…Назавтра, в час дня, ее арестовали по подозрению в убийстве.

– …назавтра, в час дня, меня арестовали по подозрению в убийстве. В убийстве этой Ольги, – закончила свой рассказ девушка.

Я был потрясен. Вот в чем, оказывается, ее обвиняют.

Я видел репортаж об убийстве в «Дорожном патруле». В Орехове-Борисове девушку нашли мертвой на квартире у молодого человека. Значит, это была та самая Оля.

Она, помнится, лежала в кровати с перерезанным горлом. Рядом валялся окровавленный нож. Камера показала тогда перебутыренные окровавленные простыни.