— Святой отец, я сказал вам все, что знал об убийстве, кроме лишь одного. Вам известна моя осведомленность во всяких травах. На шляпе, которую я нынче вечером доставил сюда и передал шерифу, я нашел растение, по моим сведениям чрезвычайно редкое даже в Уэльсе, где оно встречается лишь в некоторых местах. Здесь же я раньше вообще не встречал его. Тем не менее Юон де Домвиль в свою последнюю ночь в этом мире посетил место, где растет такое растение. Святой отец, я думаю, сие обстоятельство исключительно важно, и я желал бы найти то место и выяснить, что за дело привело туда барона в канун его свадьбы. Я уверен: оно связано с его смертью, и с тем, кто стал ее причиной.

На ладони монаха лежал завядший букетик из тонких стеблей с нитевидными зелеными листьями и поникшими звездоподобными цветками, все еще на удивление голубыми.

— Покажи мне, — сказал настоятель, недоуменно и внимательно разглядывая букет, — И ты можешь сказать, где такое растет, а где нет?

— Оно растет в немногих, очень немногих местах — там, где мел или известняк выходят на поверхность. В Англии я доныне ни разу не видел подобной травы.

— И ты веришь, что с ее помощью сможешь узнать, где провел ночь убитый?

— Мы знаем тропу, по которой он возвращался. По той же тропе он наверняка и отправился после того, как расстался у ворот со своим приближенным. Я бы желал, если вы дадите добро, пройтись по тропе и попытаться найти это растение. Я верю: жизни людей, не повинных ни в чем, кроме молодости, безрассудства и вспыльчивости, могут всецело зависеть от такой мелочи.

— Подобное уже случалось бессчетное число раз, — произнес настоятель Радульфус — Наша цель — справедливость, а милость в руке Божьей. Ты можешь, брат Кадфаэль, продолжать поиски столько времени, сколько потребуется. Я облекаю тебя доверием.

— Видит Бог; я ценю его, — искренне сказал Кадфаэль. — Я тоже вам доверяю и буду доверять впредь. Что бы я ни нашел, я передам это вам.

— А не шерифу? — с улыбкой спросил Радульфус.

— Разумеется ему. Но через вас, святой отец.

Брат Кадфаэль отправился к себе, лег в постель и проспал, как невинный, покойно укачиваемый младенец, до тех пор, пока колокол не оповестил о заутрене.

Когда на следующее утро Кадфаэль вышел из церкви, Прескот уже давно занимался расстановкой сил, стремясь скорее возобновить охоту — на этот раз в северной части Форгейта. Они намеревались прочесать огромный участок протяженностью примерно в три мили — медленно и так тщательно, чтобы даже ласка или заяц не смогли выскользнуть из подобной сети. Шериф был полон решимости надеть на жертву оковы, равно как и твердой уверенности в том, что беглец не успел пока пробраться сквозь наряды охранников, за ночь к тому же усиленные. Пикар прибыл во главе отряда, состоявшего из всех мужчин его дома; каноник Эудо, вероятно, обретался сейчас в доме епископа, выгоняя людей Домвиля на эту подневольную службу. И хотя многие, конечно же, отправлялись на нее без большого желания, все же постепенно люди заражались азартом охоты, и большинство нерадивых загонщиков заулюлюкали бы вовсю, почуй они только свою добычу.

Не в первый раз уже брат Кадфаэль от души пожалел, что здесь нет сейчас Хью Берингара: тот бы несколько нарушил невозмутимую прямолинейность прескотовских методов ведения дела. Помощник шерифа был не настолько глуп, чтобы все принимать на веру, поэтому он неизменно и упорно относился подозрительно к тому, что другим представлялось заведомой истиной. Но Хью Берингар нынче на севере графства, в своем имении Мэзбери, и, понятное дело, не согласится выехать оттуда в течение нескольких ближайших недель: его жена на сносях, и он ждет первенца, а это наиважнейшее событие для всякого молодого мужчины. Делать нечего, на сей раз все доведут до конца под руководством Жильбера Прескота.

Тем не менее, честно отметил про себя Кадфаэль, мы удачливее множества графств. Все-таки шериф — человек справедливый и беспристрастный, пусть он даже чересчур скор на принятие безотлагательных решений и поспешное правосудие и не слишком склонен заглядывать за грань очевидного. Однако, если ему предъявить неоспоримые доказательства, он их не отвергнет. Неоспоримые доказательства — вот что нам нужно.

Размышляя таким образом, травник не забыл позаботиться о выдаче брату Освину задания на день. Всего неделю назад Кадфаэль нашел бы достаточно дел, наподобие вскапывания и еще какой-нибудь грубой работы на воздухе, чтобы занять время парня, и всей душой помолился бы, чтобы у этого величайшего неумехи не возникло нужды даже ступить на порог сарайчика. Теперь же монах поручил Освину не только заняться предзимней подрезкой некоторых ветвей, но и присмотреть за поведением вина, как раз забродившего, а также приготовить мазь для приюта. Они один раз готовили такую мазь вместе, и Кадфаэль по ходу дела все подробно объяснил. Благородно воздержавшись от того, чтобы вновь все описывать и делать упор на особенности каждой стадии, он лишь вкратце и доверительно напомнил брату Освину основные моменты.

— Я оставляю все здесь на твое попечение, — твердо сказал Кадфаэль. — Я всецело доверяю тебе.

— И да простит мне Бог эту ложь, — пробормотал он себе под нос, удалившись за пределы слышимости, — и да обратит Он ее в правду. Или, по крайней мере, зачтет мне ее как добродетель, а не как грех. Ежели все дело в том, что ты стучал зубами от страха передо мной, друг мой брат Освин, так теперь тебе дана возможность расправить крылья и действовать самостоятельно. Воспользуйся же ею как можно лучше!

Теперь в распоряжении Кадфаэля был весь день, и начать предстояло с места гибели Домвиля. Монах отправился туда напрямик рискованной и малохоженой тропой, которой он иногда пользовался, бродя по собственным, менее серьезным делам. Меол на том участке, где он окаймлял поля и сады аббатства, можно было переходить вброд всегда, за исключением времени паводков. Правда, требовалось хорошо знать русло, но Кадфаэль уже изучил его досконально. Таким образом, он сократил кружной путь, которым повели бы его дороги, и отделался только необходимостью подоткнуть рясу выше колен, ну а из сандалий вода вылилась так же быстро, как и натекла в них. К тому времени, как в аббатстве окончилось собрание капитула, монах уже находился на тропе, где барона подстерегала смерть, и скорым шагом продвигался по ней дальше.

Он знал эту часть тропы: здесь она шла по прямой, пересекая большую излучину петляющего ручья. Кадфаэль подходил уже ко второму броду, за которым тропа, вырвавшись из объятий ручья, вела через леса и поля в сторону Саттона и Бейстана — малонаселенной местности, примыкавшей к вытянутой опушке Долгого леса. Травник не думал, что Домвиль мог заехать на много миль вперед или что он ночевал на открытом воздухе. Барон бы достаточно крепким мужчиной, чтобы вынести и то и другое, да и худшее, ежели надобно, но, когда все шло хорошо, он любил комфорт.

Перед деревней Саттон Стрендж лес расступился, и открылись поля. Кадфаэль обсудил с крестьянином, чьих детей он лечил когда-то от сыпи, который может быть час, и поинтересовался, дошли ли до деревни новости о смерти Домвиля. Оказалось, дошли и уже служили главной темой пересудов на целые мили вокруг. Жители деревни ожидали, что на следующий день охота за убийцей в худшем случае может затронуть даже их дома и хлева.

— Я слышал, у него был охотничий домик где-то в здешних краях, — сказал Кадфаэль. — Мне говорили — на краю леса, но это ведь может быть добрых десять миль туда-сюда. Ты не знаешь, где стоит дом?

— А, тот самый, за Бейстаном, — ответил крестьянин, удобно опершись на изгородь. — У барона есть право охотиться здесь в лесу, да только он приезжал сюда редко: чтоб следили за домом, между его наездами, он держит там управляющим одного местного парня, с ним его мать-старушка. Чаще всего они там одни. Видно, в других местах охота у барона идет лучше. Шла! Похоже, нынче кто-то поставил силки на него самого.