— Уймите бесноватую. Царю покорные невесты нужны, а не эта бестолочь сварливая. Молчи. Хорош орать. Рот запечатаю звука не издашь.

Палкой-посохом о землю ударила, и мои стражи назад от нее шарахнулись. А сама вокруг меня ходит туда-сюда, осматривает с ног до головы.

— Буйная, но краса дивная. Не здешняя. Чужая краса. Волосы цвет свой меняют, как и положено в мире нашем. Сутки пройдут, Врожка, и надобно будет прятать лицо ее и косы даже от стражников. С ума она их сведет.

— Ты, ведьма старая, гадать мне не захотела. Видела я тебя. Ты меня им сдала. Ты, да? Ты что натворила? За что? Что я тебе сделала?

Я дергалась в руках стражников, а карлик и гадина даже не смотрели в мою сторону. Шептались, но мне все слышно было. Они это делали нарочито громко. И от этого страшно становилось.

— От Лиха ее схоронить надобно, чтоб не узрел, чудище похотливое, не то утянет лапами своими крюкастыми. Выкуп за проезд все равно давать-то надо.

Подошла ко мне. Грудь пощупала, лицо покрутила в разные стороны, живот потрогала, бедра, ягодицы..

— А ну придержите ее, уложите на траву и ноги раздвиньте.

Меня, как травинку, пополам перегнули, навзничь опрокинули и колени в стороны развели. Я заверещала так громко, что самой уши заложило, а ведьма надо мной наклонилась и рукой между ног пошарила.

— Исцарапаю, глаза тебе выколю, змеюка. Не трогай меня, — от ужаса даже скулы свело и пальцы скрючило, вывернутые стражниками. Старуха на них лицо подняла и шепчет хрипло, жутко губами шершавыми даже на вид.

— Трава с мхом смешается, цветы в землю врастут лепестками, солнце померкнет… глаза видеть перестанут, уши слышать перестанут, уста говорить перестанут. Замрите.

И посохом по земле трижды ударила. Пальцы стражников окаменели на моих коленях мертвой хваткой.

— Впусти, не то испорчу, коли девка. И по рукам пойдешь, а не во дворец царский. Я убедиться должна, что товар хороший.

— Я тебе… аааа… не товар. Не тронь, меня, ведьма проклятая.

Пелагея лицо, испещренное морщинами, ко мне склонила.

— Угомонись. Тебе же лучше будет. Не твой это мир, законы иные, и не люди мы все. Избрана ты. И судьба твоя сейчас решается в дороге этой. Отбор естественный жесткий — у меня таких чертова дюжина, и далеко не все доедут до дворца царского. В земле схоронят их — кого целиком, а кого по частям. Хочешь себе доли такой? Помереть в Межземелье бесславной человечкой без рода и без имени? Али попробуешь трон занять рядом с царем нашим? Не желаю зла тебе и больно не сделаю.

Трон мне ваш на фиг не нужен, а вот умирать не хотелось. Совсем. Страшно она говорила так, что по коже паутина липкая ужаса растягивалась. И глаза ее черные красными точками в зрачках светились, как у волчицы дьявольской в ночи. Но от чего-то поверила я ей, что зла не причинит, и перестала биться, и позволила ей себя ощупать, губу закусила, когда ее холодный палец внутрь скользнул. А ведьма с колен поднялась и к воде пошла, руки сполоснула.

— Девка она. Веди к остальным, пусть вымоется да переоденется. Голубое ей все приготовь, золотом расшитое. Лазурянка ее назовем. Гляди, волосы какие становятся. Цвет свой меняют.

— Не Лазурянка… Ждана я.

Ведьма глазами зыркнула, и снова зрачки красным сполохнули.

— Умная какая выискалась. Кто сказал, что имя сама себе выбрать может?

Врожка пожал плечами.

— Ждана так Ждана. Уводите.

И я наконец-то увидала девушек, о которых все говорили, и так странно стало, что раньше ни звука от них не слышала и не видела ни разу, а оказывается, они совсем рядом в воде плескались голышом. Едва меня завидев, замолчали, рассматривая. Странно рассматривая, словно я чем-то от них от всех сильно отличаюсь. Зашептались и снова смотрят. Приветствовать не торопятся, а мне и не надо. Я не из тех, что друзей везде ищут. Я больше любила в одиночестве, с Лизкой тоже случайно сдружилась, и то она нашу дружбу и поддерживала. Не умею я дружить. Слушать могу, рядом быть, а веселиться и развлекать плохо умею, иногда невпопад смеюсь, иногда говорю лишнее в глаза.

Отошла от них и воду на себя из ковша вылила. Вокруг ног водоросли обмотались, но я решила в панику не впадать. Мелко здесь и девушки рядом. Ничего не случится со мной. Не утащат на дно.

— Царь, как космы ее страшные увидит, тут же ее в яму бросит. Тоже мне конкурентка. Врожка, как всегда, пугал нас.

— Та ну, неправда. Красивая она. Волосы голубые, как у русалок рисуют, и тело белое, солнцем нетронутое.

Ярко-рыжая девушка бросила на меня быстрый взгляд. А я нахмурилась и в воду посмотрела. Наверное, я вскрикнула, потому что они расхохотались.

— О, волосы свои увидела. Эй, человечка, так всегда бывает. Вы тут страшными становитесь. Не светят тебе царские объятия.

— Забава. Прекрати.

А я на свое отражение смотрю и губами шевелю, пальцы волосы трогают, и в груди дыхание застряло — ни вдох, ни выдох сделать не могу. Еще несколько часов назад они были золотистыми, а сейчас светло-голубыми, почти белыми, я к лицу пряди поднесла, рассматривая, намочила, потерла и снова смотрю — цвет стал ярче и насыщенней. О боже, что ж это за место такое, неужели мне, и правда, все это не снится?

Бросилась за кусты, чтоб они не смотрели на меня и не смеялись.

— Эй. Человечка. Мойся быстрее, а то скоро Врожка с воды выгонит. Так и будешь тиной вонять.

Я осмотрелась по сторонам и снова ополоснулась водой. И чем мне мыться, у меня только ковш. Ни мыла, ни шампуня. Только подумала, по воде бутыль подплыла. Да, Пелагея давала с собой, а я, когда раздевалась, на берегу оставила.

"Ждана". Сама не знаю, зачем именем этим назвалась, оно в голове прозвучало в этот момент, и я его и сказала. Снилось оно мне. Открутила крышку с бутыли, понюхала жидкость — цветами пахнет диковинными. Щиколотки снова опутали водоросли, но я уже и внимания не обратила, на голову из бутыли жидкость вылила, моля бога, чтоб дурацкая голубая краска смылась. Как вдруг ощутила скольжение по телу прямо под водой. Замерла с поднятыми к голове руками, и глаза открыть не могу, мыло зайдет. Сзади всплеск послышался, словно что-то большое из-под воды вынырнуло. От страха дышать стало нечем.

— Так и стой, и глаза не открывай.

Голос зазвучал внутри головы, а не в ушах. Тот самый, что имя мне придумал. Хотела вскрикнут и не смогла, словно удавкой горло стянуло и ни звука не вышло. Тяжело дыша, застыла вся в мыле, дрожащая от страха и от ощущения полной беспомощности. По ноге кто-то ладонью ведет, и я сама дыхание сзади слышу. По ягодицам вверх к пояснице чем-то острым, по позвоночнику к затылку.

"Рук не опускай… Да, вот так. Не шевелись, Ждана".

И голос этот дрожь во всем теле вызывает, вибрирует где-то внутри струнами тонкими, и в тот же момент сбросить чары хочется, и страх сковывает все тело. Пальцы скользят по талии к груди прохладные, дразнят соски. Внизу живота начинает трепыхаться что-то невиданно острое и мощное, оно отдает к скрещенным и сжатым ногам.

"Красивая, Ждана, смертельно красивая человечка с лазурными волосами. Ты меняешься и еще краше становишься. Так бы и смотрел вечность на тебя"

"Кто ты?"

"Не важно… тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе?"

"Нет"

"Лжешь, маленькая человечка. Тебе нравится. Особенно вот так"

Сжал соски, и я приоткрыла рот. От кончиков груди резким прострелом возбуждения вниз так, что запульсировала плоть.

"Маленькие, острые, тугие".

"Не смей"

"А кто мне запретит? Ты?"

Пальцы скользнули между ног и, раздвинув складки, погладили, и я внутренне взвилась вся, а тело заныло от попытки пошевелиться. Тщетной, как и попытка вскрикнуть.

Трение прохладной кожи подушечки пальца о выпирающий острый клитор, и я чувствую, как под закрытыми веками жжет то ли от мыла, то ли от слез.

"Мерзко… мерзко мне. Не прикасайся"