На письменном столе громко зазвонил телефон. Секунду Марш колебался, снимать ли трубку, и тут понял – звонят по его частному номеру. Лишь очень немногие знали его и пользовались только в экстренных случаях.

Марш поднял трубку.

– Похоже, вы вынуждаете меня прибегнуть к мерам, оговоренным в контракте, – сообщил бесстрастный голос Раймонда Торреса.

– Как к вам попал этот номер телефона?

– Он попал ко мне, доктор Лонсдейл, в ту самую минуту, когда я согласился заниматься вашим сыном, – голос Торреса был лишен всякой интонации. – Но не это важно сейчас. Важно только одно – сегодня ваша жена должна была привезти ко мне Алекса.

– Боюсь, это вряд ли возможно, доктор Торрес, – ответил Марш. – Мы с ней все обсудили и решили, что больше вы ничего не сможете сделать для Алекса. Так что к вам он вряд ли приедет.

Возникла долгая пауза. В голосе Торреса наконец появилось выражение – он стал жестким.

– А я боюсь, что не вам, доктор Лонсдейл, принимать подобного рода решения.

– Тем не менее, – заверил Марш, – это решение принял именно я. И я бы не советовал вам приезжать и пытаться... м-м... заполучить как-либо моего сына. Или присылать кого-либо для этого. Я отец Алекса, доктор Торрес, и, несмотря ни на какие контракты, знаю свои права.

– Это я вижу. – Маршу послышалось, что в трубке раздался вздох. – Хорошо, предлагаю вам компромисс. Приведите сегодня Алекса, и я во всех подробностях объясню вам, в чем состояли – вплоть до сегодняшнего дня – методы моего лечения. А заодно – и почему я считаю необходимым стационарно обследовать его.

– Меня это не устраивает, доктор. Пока я не получу объяснений, вы не увидите Алекса.

Раймонд Торрес устало откинулся на спинку кресла. Двое суток почти без сна сделали свое дело – голова была мутной, он плохо соображал. Тем не менее одно он понимал четко – он совершил непростительную ошибку, отпустив Алекса. Каковы бы ни были последствия, он должен получить его назад. Должен.

– Хорошо, – произнес он в трубку. – В котором часу вас ждать?

Марш взглянул на настольный календарь.

– Через пару часов вас устроит?

– Вполне. Поймите, доктор: после того, что вы от меня услышите, вы наверняка согласитесь привезти Алекса ко мне. – С этими словами Торрес повесил трубку.

Задержавшись у ворот сада, Алекс рассматривал зеленый ковер виноградных лоз, взбиравшихся по стенам, отделявшим внутренний двор от улицы. Словно что-то решив, он быстрым шагом направился к дому. Дома не было никого – именно на это он и рассчитывал. Войдя в гараж, он принялся рыться в ящиках, стоявших в ряд у задней стены. Ему не понадобилось много времени.

Садовые ножницы он обнаружил в крайнем. Вынимая их из-под груды других инструментов, Алекс в последний раз спросил себя, правильно ли он делает. Но ему необходимо было еще кое-что узнать. Виноградные лозы тоже были частью схемы – и он должен был убедиться, что выстроил ее правильно.

Может быть, ошибалась та старая книга...

Крепко сжимая рукой ножницы, он вышел из гаража во двор, затем на улицу и подошел к стене сада. Медленно, основательно он принялся подрезать лозы у самого основания, толстые стебли с трудом поддавались ему. Спустя полчаса все было кончено – зеленый ковер грудой лежал у подножия стены, на уличном тротуаре. Отойдя на несколько шагов, Алекс взглянул на результаты своих трудов.

Плитки остались – треснувшие, с отколовшимися краями, покрытые многолетней грязью и пылью, но сохранившиеся, пережившие всех хозяев этого дома.

Стена выглядела в точности так, как должна была – такой, какой он увидел ее, когда вернулся домой из Института мозга...

Вернувшись в гараж, Алекс открыл другой, дальний ящик. Да, отцовское ружье здесь, на самом верху, тщательно упакованное. Открыв футляр, Алекс принялся методично подгонять друг к другу покрытые смазкой части. Собрав ружье, он взял из коробки, находившейся в том же ящике, пять патронов и сунул их в карман джинсов. Положив ружье на согнутую левую руку, он вышел из гаража во двор, со двора – на улицу и быстро зашагал по направлению к холму, на котором белело здание гасиенды.

Начало дня выдалось для Эллен тяжелым. Пока она медленно ехала по запруженной машинами дороге на Гасиенда-драйв, она в который уже за сегодня раз задавала себе странный вопрос – удастся ли ей дожить до конца недели.

Утро она провела с Кэрол, в доме Кокрэнов, и разговор с подругой тоже оказался тяжелым. Какое-то время они просто плакали, прижавшись друг к другу, потом пытались обсуждать какие-то детали, связанные с похоронами Валери... И все это время за их спинами словно стояла тень неведомого убийцы.

А потом Кэрол задала этот странный вопрос про Алекса.

– А ему... действительно становится лучше? Потому что Лайза все время рассказывает мне о каких-то странных вещах... Нет, о чем именно, я точно не помню, – в этот момент Эллен подумала, что Кэрол пытается что-то скрыть от нее. – Но Лайза, по-моему, чем-то очень обеспокоена. Ты знаешь, мне кажется... она немножко боится Алекса.

Эллен вдруг – уже не в первый раз – показалось, что после похорон Валери Бенсон отношения между семьями Кокрэнов и Лонсдейлов станут уже не такими близкими.

Свернув в последний раз, она въехала на дорогу, ведущую к воротам дома... и тут же с силой надавила на тормоза. У стены сада, почти завалив тротуар, лежали безжизненной грудой ее любимые виноградные лозы, безжалостно срезанные кем-то с садовой стены.

– Не могу поверить... – прошептала Эллен, словно боясь, что ее услышат, хотя в машине она сидела одна. Неожиданно сзади послышался гудок автомобиля, и, опомнившись, она нажала, на газ и подала вправо, чтобы освободить проезд. Еще несколько минут она, словно лишившись способности двигаться, сидела, бессильно положив руки на руль, затем с трудом вышла из машины и подошла к тротуару, беспомощно глядя на груду вянущей зеленой листвы.

Кто мог сделать это? Это же совершенно непостижимо... потому что лишено какого бы то ни было смысла. А чтобы они снова выросли, потребуется по меньшей мере с десяток лет... Взгляд Эллен рассеянно блуждал по стене, машинально фиксируя потрескавшуюся штукатурку и побитые, местами отколовшиеся плитки, которыми некогда была выложена стена между перемычками.

Звук человеческого голоса заставил ее обернуться. Позади нее стояла женщина, жившая в одном из соседних домов, и с сочувствием взирала на распростертый у ног Эллен зеленый хаос. Эллен нахмурилась, силясь припомнить имя соседки, и наконец вспомнила. Шейла. Шейла Розенберг.

– Ш-шейла... – в растерянности вымолвила Эллен, и неожиданно вся боль, копившаяся в душе последние несколько дней, заставила ее вскрикнуть: – Посмотри на это! Только посмотри!..

Шейла покачала головой.

– Уж эти дети...

– Дети? – Эллен недоуменно прищурилась, лицо ее стало жестким. – Ты хочешь сказать – это сделали дети?

Недоумение читалось теперь и в глазах Шейлы Розенберг.

– Я имею в виду – вечно не доделают до конца. – Она смущенно улыбнулась. – Вам, безусловно, виднее... но все-таки жалко, такой чудесный виноград. Особенно летом было красиво – стену будто ковром застелили, ни дать ни взять...

– Мне виднее? – не веря, переспросила Эллен. – Шейла, объясни ради Бога, о чем ты таком говоришь?

Улыбка разом исчезла с лица соседки.

– То есть как... об Алексе, – голос ее был полон растерянности. – Разве не вы велели ему срезать ваш виноград?

Алекс? Эллен стояла пораженная. Алекс сделал это? Но... для чего? Плохо сознавая, что делает, она вновь обвела взглядом стены и наконец поняла – этих плиток она никогда раньше не видела.

– Шейла... а ты знала, что стена выложена плиткой?

Соседка отрицательно покачала головой.

– Да откуда же? Виноград был толщиной фута в два. Эту стену никто уже лет тридцать не видел. – Она тоже обвела стену взглядом. – А знаете, может быть, вы и правы. Если починить плитку, а вместо винограда пустить, например, вьюнок – очень красиво получится.