Александр Золотько

ПРОКЛЯТИЕ ТЕМНОЙ ДОРОГИ

Глава 1

Войско двигалось с неторопливой грацией змеи. От горизонта к горизонту. Отливающая сталью масса все тянулась, тянулась, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно, что гигантская змея настигла свой собственный хвост, впилась в него зубами, замкнула круг, и теперь это живое кольцо будет вечно шуршать, шипеть, позвякивать чешуей…

Или то была гигантская сколопендра, которая вырвалась из старых сказок, обрела вдруг плоть и теперь устремилась к западу наперегонки с солнцем, вознамерившись добраться до огненных ворот раньше небесного светила и сожрать его.

Сколопендра казалась огромной, ног у нее было тысячи, сотни тысяч, и подкованы подошвы этих ног сталью и бронзой, дыхание этой болотной твари туманом окутывало всю долину Рубежной реки, а пыль, поднимаемая ногами сколопендры, липла к небу, застилала его, норовя превратить день в ночь.

Что-то нечеловеческое было в том, с какой невозмутимостью проходили войска мимо брошенных хозяевами хуторов, мимо сотен мертвых тел, не удосуживаясь даже обобрать покойников.

Латники и арбалетчики, за ними — колышущийся лес копий бронированной конницы, потом — пестрая толпа наемных варваров, но даже варвары, готовые обычно устроить потасовку за мало-мальски ценную побрякушку, сейчас шли в общем строю, не пытаясь отклониться в сторону.

На хуторе, что находился от Старого торгового тракта всего в половине полета стрелы, мычала корова, будто специально призывая на свою рогатую голову беду, но в колонне словно никто ничего не слышал.

Войска не собирались здесь останавливаться, а тем более идти в Последнюю Долину. Барс был прав, когда уговаривал, умолял старейшин отменить решение и не отправлять ополчение к Броду на Рубежной реке.

Барс даже готов был отказаться от знака вожака, если бы это могло повлиять на стариков, из умудренных опытом старейшин в одночасье превратившихся в толпу неумных крикунов.

Но ему сразу сказали, что он может и не идти, если струсил. Может остаться в своих Семихатках или вообще уходить в дикие земли, к своим любимым кентаврам.

Лучше пусть у ополчения вообще не будет предводителя, кричал Дарень из Моховки. Пусть свободные жители Последней Долины бьются за свободу каждый своей волей, вторил ему Старый Укор, все лучше, чем выполнять приказы труса…

Наверное, тогда и нужно было отказаться, встать с камня возле Очага Совета, бросить обезумевшим старцам что-нибудь обидное, выйти к людям и сказать, что… Ну хотя бы то, что он не верит в победу, что не хочет вести на верную смерть своих соплеменников, которых защищает уже почти десять лет. Может быть, нужно было показать свои шрамы, напомнить, как отбил почти сотню детей, захваченных работорговцами из диких земель, как день за днем сдерживал натиск кочевых, как неоднократно водил малую дружину в бой, как очертя голову бросался на зов самого крохотного хутора Последней Долины…

Может быть, это и помогло бы. Может быть.

Но он не ушел с Совета, не сорвал с себя серебряную цепь и не швырнул ее в огонь Очага. Тогда ему показалось, что еще есть надежда. Еще можно было спасти этих безумцев, даже вопреки их воле. Нужно было просто сдаться.

Это тогда, во время Совета, мальчишки, получившие надежду наконец-то совершить подвиг в настоящей битве, орали восторженно и размахивали оружием перед Домом Очага. А стоило им увидеть передовой отряд армии Востока… Всего лишь передовой отряд.

Ополчение собралось вовремя как никогда. Никто не припозднился, не отказался прийти, сославшись на каких-нибудь слизней, полезших вдруг из болот, или гарпий, прилетевших незнамо откуда. Отряды из деревень и одиночные бойцы с хуторов подходили к месту сбора один за другим, и Барсу оставалось только распределять явившихся по десяткам и сотням.

А потом — размещать эти десятки, в которых не насчитывалось десяти воинов, и эти сотни, в которых, дай бог, было по пять куцых десятков ополченцев. Самому себе ополчение казалось настоящим войском. Имелось даже почти две сотни конников, горделиво гарцующих перед недлинным строем ополчения, были лучники и пращники, и даже доспешная пехота.

Пожалуй, все эти три тысячи кое-как вооруженных поселян могли произвести впечатление на самую большую орду кочевых или справиться с набегом ополоумевших от весеннего гона молодых кентавров… Только предстояло им встретиться не с кентаврами, не с кочевыми, даже не с горными троллями, а с противником куда страшнее.

С Третьей армией Повелителя Востока.

Сколько Барс ни думал о том, за каким Хаосом понесло армию по Старому торговому тракту, так ничего придумать и не смог. От напуганных торговцев, изо всех сил улепетывающих на Запад, узнал только, что армия идет, что армия не щадит никого, кто пытается сопротивляться, что после себя армия оставляет руины и что на пройденные армией земли приходят имперские наместники, которые превращают бывших свободных поселян в подданных Благосклонного и Сокрушительного императора Востока.

Вот эти наместники и вызвали негодование старейшин. К набегам и нашествиям в Последней Долине относились с житейским спокойствием — так всегда было, так всегда будет. Только на памяти стариков трижды прокатывались по Последней Долине волны набегов, трижды приходилось уходить в леса и горы, один раз — прятаться почти целый год и даже пережить зиму в шалашах и пещерах, но всегда враг уходил. Не было в Последней Долине для чужаков ничего такого, за что стоило бы держаться.

Если бы не эти наместники… если бы не ужас старейшин перед налогами и прочими государственными поборами, от которых в свое время бежали предки… если бы не та стрела… Если бы…

Сразу после рассвета через Рубежную реку переправились дозорные, которых Барс накануне отправил на Восток. О том, что видели за рекой, дозорные рассказали только Барсу, но слишком взволнованными они выглядели, слишком страшным было то, что предстало их взору там, на Драконьей Пустоши.

Ополченцы сунулись к дозорным с расспросами, те отмалчивались, но это не успокаивало поселян, а тут еще черные дымные столбы, которые стали отчетливо видны на горизонте с восходом солнца. Десятки и сотни столбов — надгробных памятников над тем, что раньше было поселками, деревнями и хуторами Драконьей Пустоши. Местные жители селились прямо возле Старого торгового тракта, болота и дремучие леса не пускали в стороны, не давали расселиться шире.

Теперь за это пришлось расплатиться. За это и еще за гордость и глупость князя Драконьей Пустоши. Он даже не попытался вступить в переговоры, бросился во главе своей дружины на дозор Третьей армии, порубил полтора десятка наемников и погиб, натолкнувшись на конных латников.

— Нужно уходить, — сказал Дрозд, старший среди дозорных.

— Нужно, — кивнул Барс, глядя на дымы.

— Ты убоишься старейшин? — с пренебрежением усмехнулся Дрозд.

Он давно подбивал вожака послать к бесам жалкое блеянье старцев и взять власть в Последней Долине в свои руки. Князь Барс — хорошо звучит, частенько говаривал он у походного костра, и малая дружина хором подхватывала: «Слава князю Барсу!» — но всякий раз Барс одергивал Дрозда.

Тот был из пришлых, не до конца понимал, что простые и не особо умные жители Последней Долины умеют не только пахать свои не слишком плодородные земли и выплавлять плохое железо из руды своих скудных рудников. Они умеют ненавидеть, и тот, кто по глупости или недомыслию вызывал эту ненависть, имел всего два выхода — бежать или умереть.

— Я не боюсь старейшин, — медленно произнес Барс. — Я могу увести ополчение от тракта в глубь Долины. Тутошние хутора пожгут — плохо, но терпимо. Если что — всем миром отстроим. А если они пойдут за нами? Сам посуди, Дрозд, вот сейчас армия пройдет по тракту, и это значит, что припасы и еду они будут получать по нему. А вдруг мы сбрендим окончательно и в самый неподходящий момент им тракт и перережем? Как думаешь, такая прорва людей и лошадей сколько на подножном корму продержится? Неделю? День?