Возле шатра кто-то кашлянул. Потом еще раз, немного громче. Это не спится Когтю.

Гартану вдруг стало стыдно. Вчера вечером он был с Кантой, оставив на Когтя и капитана арбалетчиков разбивку лагеря и выставление постов. Это нехорошо, подумал Гартан. Они работали, а он…

Еще они наверняка слышали стоны Канты и его вскрик…

Осторожно высвободив руку из-под головы жены, Гартан встал с постели, быстро оделся, натянул через голову кольчугу, посмотрел на шлем, лежавший у входа, обулся и вышел из шатра, захватив плащ.

— Тучи, ваша милость, — не оборачиваясь, сказал Коготь, услышавший, что наместник выбрался наружу и закрепляет полог. — Это теперь непогода дней на десять, если не больше… С юга воду несет. А тут горы какие-никакие, тучи в них бьются, и через дырки из туч вода выливается…

— Как прошла ночь? — Гартан кутался в плащ, чувствуя, что от неожиданно холодного ветра по телу начинают бегать мурашки.

— А как прошла? Тихо прошла. Все живы, что для этих мест, скажу я вам, уже почти чудо. Да еще и после резни… Хорошо прошла ночь. У вас, как я понял, тоже все нормально?

— Тебе когда-нибудь язык вырвут, — без злобы предупредил Гартан.

— А уже пробовали, ваша милость. Только тем, кто мне язык рвал, я пальцы пооткусывал. По самые локти. И в рожи им выплюнул. Вы лучше настойки егерской утренней глотните, оно и полегчает.

Коготь протянул Наместнику кожаную флягу, а когда тот поднес ее к губам и сделал, поморщившись, большой глоток, добавил с усмешкой:

— Только я ее уже облизал, уж вы не обессудьте, ваша милость!

— Угу, — кивнул Гартан и сделал еще глоток. — Обязательно. Теперь меня точно тошнить будет целый день… Продирает настойка.

— Еще бы ей не продирать! Пятнадцать трав, восемь перцев, четыре минерала и троллевая печень. Вы еще нормально пьете, меня по первому разу чуть в калач не свернуло. — Коготь забрал флягу, сунул в горлышко деревянную затычку и повесил на пояс.

— Так это и есть Последняя Долина? — спросил Гартан.

— Она. Бугор, на котором мы ночевали, называется Порог, дальше — вниз и вниз, потом равнина. Справа и слева — горы. Непроходимые, надо сказать. То ли по причине скал, то ли из-за нечисти или людоедов: кто не ходил — не знает, а кто ходил — не вернулся. От гор и до самого Порога — леса. Может, сквозь них и можно обойти горы, только никто об этом толком не говорит. Потому как кто не ходил, тот не знает, а кто…

— А кто ходил, тот не вернулся, — закончил за Когтя Гартан. — Это я уже понял. За пятьсот лет местные жители так и не выяснили? Не любопытные тут люди живут…

— Осторожные, ваша милость.

— Да, я видел вчера возле тракта этих осторожных…

Коготь промолчал.

— Ладно. До диких земель отсюда далеко?

— Три дня пути, — спокойно сказал Коготь. — Если в седле. А если на телегах, то дней до десяти…

Гартан присвистнул.

Коготь и раньше ему говорил о размерах Последней Долины, но сейчас, когда перед взором наместника раскинулся до самого горизонта простор, укрытый пока туманом и низкими облаками, и горы — непроходимые горы — выглядели отсюда, с Порога, невысокими серыми зубцами, только сейчас Гартан понял, какой груз лег на его плечи.

— В горах на востоке Долины местные копают руду… Так себе железо получается. Видел я, как они своими мечами воюют. Раз пять по врагу мечом махнул, в сторону отскочил да об колено и выпрямил. И снова в бой. Они сами говорят, что железо у них мягкое, зато люди — твердые.

— Столица… — начал Гартан и осекся.

— Какая столица? Вот еще, ведь говорил-говорил, говорил-говорил. Тут деревень и поселков с хуторами у них сотни две. Или три. Они их толком и не считали. Почти в центре Долины — Дом Очага. Сарай громадный, в приличном селе в таком бы и скот постеснялись держать, а эти собираются на совет старейшин. Очаг у них там из дикого камня, каждый старик по веточке в него бросит, и пока все это горит, Совет продолжается. Погасло — закончили. Не успели решить, все равно — а будь добр, расходись по домам. Когда что-то совсем уж важное обсуждают, народ собирается вокруг сарая, орет, кричит, а если попытаются старики разойтись, ничего не решив, то могут и не выпустить. Дикий народ.

Слева прозвучал пронзительный свист. Потом кто-то свистнул снизу, из долины, ему ответили свистом справа, потом сзади, со стороны тракта.

— Твои караулят?

— А то, — кивнул Коготь. — Что арбалетчиков в секреты ставить? Так мы их потом утром не соберем. Которые себе ноздри, пальцами ковыряя, раздерут, которые — челюсти, зевая, повывернут. А остальные так просто исчезнут. Испарятся, или жучки съедят… они вон палатки и шатры ставили почти до полуночи. А к утру половину переставляли — ветром сдуло. Безрукие, одно слово…

Тепло, вызванное егерской настойкой, ушло. Ветер настойчиво рвал плащ наместника, лез холодными пальцами под одежду, словно пытался согнать Гартана с Порога, чтобы не мешал тот ветру нестись с юга к диким землям и дальше, к Болотным Равнинам.

— Коготь, — позвал Гартан. — Но ты же не затем кашлял возле шатра, чтобы мне на арбалетчиков пожаловаться?

— Я? На арбалетчиков? А еще на блох и боль в спине… — Коготь набросил капюшон на голову, подошел к наместнику поближе, как обычно делал, когда не хотел, чтобы его услышали посторонние. — Я в ночь разведчиков послал… в долину неподалеку, на всякий случай, и ближе к восходу — к тракту.

— К тракту? — спросил с неприятной интонацией Гартан. — Я же ясно приказал, чтобы этого, как его… Барса не трогали. Я ведь приказал! Надеюсь, они его хоть мертвым застали? Не стали снимать живого?

— Не стали. И мертвого тоже — не стали. Не было там никого на холме. Даже креста не было. Валялся в стороне, вырытый. Я толковых ребят посылал…

— А у тебя есть бестолковые? — не удержался Гартан.

— Нет, но эти — самые толковые, — невозмутимо ответил Коготь. — Так вот, они все осмотрели, пока в небе были обе луны.

— И что?

— Крест не выкапывали, а вроде как выдернули.

— Вот так взяли и просто выдернули, как морковку? — недоверчиво усмехнулся наместник.

— Вот так и выдернули. Один человек.

— Это-то откуда известно?

— А сами посудите — есть яма от креста, и есть одна пара следов справа и слева от этой ямы. Как будто бы человек подошел, встал, взялся двумя руками, потяну-ул… Крест почти на треть столба был вкопан, тянуть пришлось сильно, вот ноги в землю у человека и ушли. Лис прикинул — по колено, считай.

— По колено… — эхом повторил Гартан.

— Угу. И не просто выдернул, а положил осторожно. Если бы бросил, Барсу, живому или мертвому, руки переломало бы о гвозди. Так что — положил осторожно. И Барса с креста снял. Я так думаю, что живого.

— Живого?

— Во-первых, Лис видел на кресте свежую кровь. Там, где гвозди были. Вот как если бы рана вдруг открылась, а потом ее перевязали, столько бы крови и вылилось. Из мертвого кровь не течет.

— Если бы сразу после смерти снимали, то натекло бы…

— Натекло бы, — согласился Коготь, — но вот вы, ваша милость, если бы труп с гвоздей снимали, стали бы гвозди выковыривать? Вот такие…

Коготь высвободил руку из-под плаща и протянул Гартану. Тот взял гвоздь.

Четырехгранный, длиной в две ладони и толщиной возле квадратной шляпки в полтора пальца. Такие используют при строительстве мостов и сооружении осадных орудий.

— Перекладина была из дубовой доски почти в ладонь толщиной, гвоздь пробил ее насквозь. Вы бы ради самого любимого покойника стали бы гвоздь выдирать? Или уж руку просто через шляпку гвоздя протащили? Через шляпку, тут и думать нечего. А тут — гвоздь вынули. И не клещами. Нет, не клещами, иначе царапины были бы на гвозде…

Гартан посмотрел на гвоздь: покрытый старой окалиной и ржавчиной, гвоздь был совершенно цел, разве что шляпка носила следы ударов молотка.

— Как булавочку. Похоже, кто-то ноготками подцепил гвоздик и вытащил. Вы кого-нибудь, ваша милость, знаете такого умелого?

— Тролль, — неуверенно предположил Гартан.