И умер кочевник с улыбкой на окровавленных губах.

Барс, не дожидаясь его смерти, отвел наместника в сторону, чтобы никто не мог услышать их разговора.

Правильнее было подождать до утра — ночью нельзя делиться секретами, ночью кто угодно может подкрасться и подслушать, — но не было времени. И нужно было все объяснить мальчишке, пока еще тот не пришел в себя после услышанного. Пока еще ужас предстоящего мог заставить его принять план Барса.

Но не получилось.

Гартан, дослушав торопливый рассказ Барса, медленно покачал головой. Медленно, словно в забытьи, качнул ею из стороны в сторону, глядя в темноту невидящими, остекленевшими глазами.

— Нет, — сказал наместник. — Нет, никогда.

Он попятился от Барса, будто тот держал в руках оружие и собирался вонзить клинок в сердце Гартана из Ключей. Но споткнулся и упал, неловко дернув связанными спереди руками.

— Нет, нет, нет… — шептал наместник, когда его подняли и поставили на ноги. — Ты не можешь… если ты попытаешься, я тебя уничтожу… Я убью тебя, Барс из Последней Долины.

И столько ужаса, столько твердости и непреклонности было в голосе мальчишки, что Барс даже не попытался уговаривать или объяснять. Гартан все понял, это было ясно; именно то, что он все понял, и сделало его невосприимчивым к уговорам и доводам рассудка.

Барс махнул рукой, позвал Котенка и приказал развязать руки чистоплюю, отдать ему коня и дать воды на дорогу. Но и это сделать наместник не позволил.

Как только ему развязали руки, он оттолкнул тех, кто поддерживал его с боков, и упал на колени, закрыв лицо руками. А когда привели коня, нагруженного бурдюками с водой, Гартан встал и крикнул срывающимся голосом, глядя в лицо Барса:

— Я ничего у тебя не возьму! Ты взял меня в плен, перехитрил… Мне не нужны от тебя подачки. Я проиграл — забери моего коня! Гром достался тебе по праву сильного. И еще…

Гартан рванул на себе куртку, обрывая крючки, стянул ее с себя и бросил под ноги Барсу.

— И это — тоже твое! Забирай! Или отдай своим хвостатым приятелям… — Гартан оглянулся, задрал голову, пытаясь по звездам понять, в какой стороне Последняя Долина, потом повернулся и пошел, нетвердо ступая.

Барс окликнул его, просил не делать глупости, но Гартан шел и шел, не останавливаясь, а Барс ехал за ним верхом и вел за собой коня наместника. И рядом с ним ехали Котенок с дружинниками. И десятка три кентавров рысили рядом, споря, когда упадет двуногий, утром или поближе к полудню следующего дня.

Когда один из них, белый с черными бабками и с длинной гривой, предположил, что человек доберется до крепости, остальные долго смеялись, но постепенно смех прекратился. Гартан шел без остановки, без воды, даже не пытаясь прикрыть голову от солнца.

Рубаха на нем порвалась после нескольких падений, лицо покрылось волдырями, губы запеклись — он должен был упасть и умереть. Не упал и не умер. Не упал ни к утру, ни к вечеру следующего дня, ни к полудню еще одного — шел и шел, шел и шел…

Кентавры молчали. И люди молчали. Только уставшие кони недовольно фыркали. Приходилось останавливаться и поить их. Кентавры пили на ходу, на ходу ели — кентавры вообще много едят, им приходится наполнять лошадиные туловища через человеческий рот, а это не просто. Совсем не просто.

Котенок обмотал голову смоченной тряпкой, Барс ехал с непокрытой головой, для него стало делом чести хоть так не уступить изнеженному мальчишке в этом странном соревновании.

Когда Гартан упал, люди бросились к нему с облегчением, получили возможность спасти этого упрямца без его ведома, не преодолевая сопротивления. Никто даже не усомнился, что, останься у Гартана хоть капля силы, он бы не принял помощи, не сделал бы ни одного глотка.

Его посадили в седло Грома, привязали и сопроводили галопом почти до самой крепости, и, только убедившись, что Гартана заметили и бросились навстречу, дружинники и кентавры отъехали в степь.

Когда один из дружинников, Молчок, сказал что-то насмешливое в адрес наместника, Котенок молча одним ударом кулака выбил его из седла, и никто — ни люди, ни кентавры — не возмутились по этому поводу. Даже Молчок, поймав своего коня и сев в седло, пробормотал что-то вроде «извини».

Наместник был чистоплюем и дураком, но дураком и чистоплюем упрямым и сильным. А за это в диких землях уважали.

— Смотри, Барс!

Барс вскинулся, оглянулся вокруг — он задумался и перестал следить за дорогой.

Котенок указывал пальцем вперед, в сторону Плетней, небольшой, даже по меркам Последней Долины, деревеньки. Пять домов на берегу Пустого болота.

Жители Плетней, болотники, добывали в Пустом болоте почай-траву и зеленую глину, обменивали их на еду и одежду, охотились на уток и слыли среди соседей тугодумами и жмотами.

Над Плетнями поднимался столб дыма. И это не был дымовой сигнал — что-то горело.

Барс пустил коня рысью, потом перешел в галоп, дружинники растянулись в линию справа и слева от него.

Это было неправильно, так можно было напороться на засаду… даже не на засаду, а просто на расторопных стрелков, которые, услышав топот копыт, просто развернулись бы на звук и выстрелили. Шагов с пятидесяти по всаднику, несущемуся по прямой, промахнуться очень трудно. Два десятка… даже десяток лучников успели бы проредить отряд вдвое, пусть поразив не всадников, а лошадей, — но человек, упавший на землю на таком аллюре, мало чем отличается от раненого или ушибленного. Пятьдесят шагов, десяток лучников, по три стрелы…

Но Барсу повезло — инквизиторы не ждали нападения. За месяц странствий по Долине незваные гости уже привыкли, что селяне не сопротивляются. Они способны только убежать, но в последнее время они даже бежать не пытаются — ждут, когда люди Черного Чудовища обыщут дома и уведут на казнь тех, кого выберут.

Брат Фурриас все время напоминал об осторожности, говорил, что даже заяц, загнанный в угол, начинает отчаянно отбиваться, но каждодневная рутина, изо дня в день повторяющиеся действия — приехать в деревню, окружить, войти, обыскать, взять виноватых и наказать — все это неизбежно делало свое дело.

Воины и монахи не становились ленивыми, они становились небрежными. Особенно когда, как в этот день, сам брат Фурриас лишь мельком глянул на хижины и проехал мимо, к деревне за холмом, оставив троих монахов и десяток воинов собирать запретные вещи в безопасной деревне.

В одном брат Фурриас был прав — черной магии в Плетнях не было. Там были только жители, но это были болотники, не способные добровольно отдать из нажитого даже нитки.

По причине своего жмотства никто из мужчин болотников в ополчение не пошел. Поэтому, когда монахи в сопровождении воинов прошли по деревне, выкрикивая всех на сход, кроме стариков, детей и женщин, на поляну между домами пришли и восемь мужиков с топорами и рогатинами.

Монаху бы сообразить, что лучше уехать, предупредить брата-инквизитора, но он решил, что справится; да и мужики выглядели медлительными тугодумами, не особо опасными для опытных воинов… Может, так оно и было на самом деле, если бы монах, объявив приказ брата-инквизитора, не увидел на груди одной из женщин медальон со знаками Дракона. Он, не задумываясь, шагнул вперед, протянул руку и попытался опасный медальон сорвать.

И остался без руки.

Остальные инквизиторы даже не заметили, как младший болотник взмахнул топором, а монах сразу и не понял, что случилось. Его руку ошпарило будто кипятком, земля под ногами качнулась, небо, деревья, дома, люди — все вдруг завертелось вокруг. А кисть, кисть его правой руки лежала в грязи, не просыхавшей в деревне даже во время бесконечного зноя.

Осознав невосполнимую потерю, монах закричал, арбалетчик, не раздумывая, всадил болт в грудь младшего болотника, тот захрипел и упал навзничь. А вслед за ним, без звука, рухнул и арбалетчик с разрубленной головой — местные с детства учились метать топоры.

Закричали женщины болотников, но не побежали прочь, а бросились на пришельцев, выхватывая ножи и тесаки для рубки овощей. В Плетнях все были готовы отстаивать свое барахлишко.