На раздумья Барсу брат Фурриас времени не оставил. Большая деревня, много народу — старики, женщины, дети. Два дома на окраине Фурриас приказал зажечь. Жителей согнали в середину деревни. Так или иначе, а до вечера Барсу что-то нужно будет решать. И победить инквизиторов у Барса с его двумя десятками ополченцев не могло получиться никак.

Но Барс пришел.

Инквизиторы стояли пешими, лошадей, чтобы не рисковать, они оставили позади строя. На всех были доспехи, все прикрывались щитами, понимая, что Барс попытается достать их на расстоянии стрельбой из луков.

Стрелы ударялись в шлемы, застревали в щитах, но линия инквизиторов не дрогнула ни на мгновение. Не повезло одному монаху — стрела пробила ему ногу как раз над сапогом, монах шагнул вперед, споткнулся, упал — и несколько стрел торопливо воткнулись ему в спину, пригвоздив к земле.

Палачи с топорами-бабочками в руках выдвинулись вперед и ожидали редкую линию ополченцев, опустив головы, чтобы не дать лучникам поразить их в прорези шлемов.

Если ополченцы хотели жить, то им нужно было отступать, но тогда они отдавали убийцам селян. Ополченцы наверняка хотели выжить, но и бросать своего предводителя они не собирались.

До конца жизни им оставалось всего два десятка шагов, когда возле Семихаток появился наместник во главе полутора сотен воинов. Прибыл Гартан, привлеченный дымами, понял все с первого взгляда и решительно вклинился между ополченцами и инквизиторами.

Он мог приказать окружить отряд Барса, но не сделал этого. Он не мог, не хотел, не имел права пользоваться самой подлостью. Мужчины из рода Ключей никогда не брали заложников, никогда не воевали с женщинами и детьми.

И Гартан не собирался стать первым подлецом в роду.

— Я приказываю уйти из деревни, — громко крикнул наместник, подняв забрало шлема и подъехав к брату Фурриасу. — Иначе…

— Что — иначе? — проскрежетал инквизитор.

— Я знаю, что ваши люди умеют сражаться с кое-как вооруженной толпой — один против десятка, — сказал Гартан. — Ваши палачи даже в одиночку могут противостоять легковооруженному сброду. Вы хотите попытаться проделать это против латников? Полторы сотни людей, защищенных броней и не испытывающих к инквизиторам ни малейшей жалости, ожидают только моего приказа. Пятьдесят луков и арбалетов. Вас устроит такое соотношение сил?

Инквизиторы стояли неподвижно. Палачи держали топоры в опущенных руках, солнце отражалось в полированной стали шипастых доспехов. Горячий ветер трепал плащи.

— Вы себе даже представить не можете, скольких своих людей оставите здесь, — скрежещущий голос Фурриаса взлетел над деревней, брат-инквизитор хотел, чтобы его услышал каждый из полутора сотен воинов наместника.

— Это не мои люди, — с презрением в голосе сказал Гартан. — Это — наемники. Я плачу им не каждому, а всю сумму на всех. И после боя они ее поделят на меньшее количество бойцов. Полагаете, потери их опечалят больше, чем меня?

Наемники оценили шутку наместника и загоготали.

Не часто удается добраться до инквизиторов, да еще не рискуя потом ответить перед законом. А тут сам его милость наместник приказывает убить убийц.

— Чего тянуть? — крикнул кто-то из наемников, и остальные подхватили, что да, чего там ждать, вырубить кровавое племя под корень. А пленных — на костер.

— Поджарим инквизитора! — заорали наемники.

— Мне нужен только Барс, — сказал Фурриас. — Если я получу его, то не трону деревню.

— Ты и так ее не тронешь, — провозгласил Гартан. — Я клянусь честью моего рода, что не успокоюсь, пока не настигну и не уничтожу тебя, если хотя бы один человек в Семихатках пострадает от твоей руки… Без моего разрешения, — добавил Гартан. — Без приговора наместника.

— Ты пожалеешь о содеянном, — прорычал Фурриас.

— Может быть, — согласился Гартан. — Но будет так, как я сказал.

— Ты совершаешь ошибку, — проскрежетал инквизитор.

— Человек не может совершить ошибку. Он может только поступать по совести и чести или против них.

— Ладно, — помедлив, проговорил Фурриас. — И пусть помилует Светлый тех, кого ты только что обрек на смерть. И на то, что хуже смерти. Мы уходим.

Брат-инквизитор повернулся спиной к наместнику и пошел без спешки прочь от деревни. Его воины, палачи, монахи и служки пошли за ним, спокойно подставив спины под удар. Будто никто из них не боялся смерти.

Гартан повернулся к ополченцам — те стояли на месте, даже не пытаясь убежать.

— Барс! — позвал наместник.

Барс положил на землю лук, вынул из ножен меч, из-за голенища нож, уронил их в траву и подошел к Гартану.

— Ты сражаешься против закона, — сказал Гартан. — Ты не можешь победить.

Барс не ответил, молча смотрел под ноги коня наместника.

— Я должен был бы тебя наказать… — сказал Гартан. — И твоих людей тоже…

— Меня, — тихо поправил Барс.

— Тебя и твоих людей, — с нажимом повторил Гартан. — Но я не стану этого делать. Я разрешу тебе уйти, если ты поклянешься больше не поднимать оружия на слуг императора. И не станешь мешать жизни провинции Последняя Долина. В этом случае я не стану преследовать тебя и твоих людей. Я даже приму их на службу к императору.

Барс наконец поднял глаза, криво усмехнулся.

— Ты убил моего брата… — сказал Барс.

— В бою.

— Ты убил моего брата. И ты добил его…

— Я…

— Ты избавил его от мучений. Но это ты его убил.

— И что?

— Повесить урода, — засмеялся наемник рядом с Гартаном; тот, не оборачиваясь, хлестнул плеткой, попал по крупу лошади наемника; лошадь взвизгнула от незаслуженной обиды, встала на дыбы и сбросила седока.

Наемники вокруг засмеялись. Упавший остался лежать неподвижно.

— Ты защитил мою семью, — словно через силу произнес Барс. — Я — твой должник. Твой, а не императора. Если я откажусь от твоего помилования, что будет с моими воинами?

— Они вольны либо уйти, либо поступить на службу.

— А я…

— Если ты попытаешься воевать против императора и дальше — я тебя казню. Если ты приблизишься без разрешения к замку или к любой из застав — я тебя казню. Если ты еще хотя бы раз попытаешься нарушить законы империи — я тебя казню. Тебе все понятно?

Барс снова усмехнулся, кивнул и пошел к поросшим лесом холмам поодаль. Он так и не оглянулся на ополченцев, лишь остановился на мгновение, чтобы подобрать оружие.

— Так это… — протянул кто-то из ополченцев. — Мы могём уйти?

— Да, — сказал Гартан. — Если решите прийти ко мне на службу — в любой день, только по одному и без оружия.

Наместник искренне надеялся в тот момент, что больше никогда не увидит Барса. И ошибся…

Гартан скрипнул зубами и бросил взгляд на дозорного. Парень стоял в стороне, задрав голову, и смотрел на темное небо. Похоже, его и вправду очень интересовало то, что там происходило.

— Вот будто кто лепешку на куски порвал да в небо забросил, — пробормотал дозорный. — Какие, к бесам, Сестры? Солнце — круглое, самостоятельное, как навроде голова… Ладно, пускай… А Сестры? Обрывки и обрывки… Тоже мне, се-естры…

Гартан вздохнул.

— Тебя как зовут?

— Бормотаем, — дозорный ответил испуганно, подумав, что завтра наместник будет разговаривать с Когтем, помянет его, Бормотая, а сотник потом с ним разберется. И еще как разберется!

— Ты, Бормотай, разве в детстве сказку про брата и четырех сестер не слышал? Бабка не рассказывала?

— Отчего не рассказывала? Рассказывала. То есть дед рассказывал, это он у нас был сказочник. И про то, как брат с сестрами ссорился, и как они его убить хотели, а он от них на небо утек… И что теперь они от него прячутся. Как поссорятся друг с дружкой, так слабеют и прятаться начинают, а как помирятся, то его ловят. Оттого у брата то сила больше, то меньше… Рассказывали, да только разве ж так бывает? Не, я понимаю, что сказка такая и должна быть, непонятная, как про зайца и корову или про камень молчания — понимаю, там ведь не проверишь, а тут? Глянешь на небо — вон, пожалте, солнце-брат, а вот — сестры: Первая, Мышь, Водяная, Лохматая…