Дрей, что совсем на него не похоже, ничего не ответил — видимо, был все еще занят сражением со слугами Эвнория. Зато заговорил их хозяин:

— Любезная девица… не знаю, стоит ли мне вас так называть, посколкьу вы принадлежите к отряду бесчестного человека. Но если вы… во что я, правда, совсем не верю… сможете сделать что-то, чтобы вызволить нас из этой подлой ловушки… вы можете попросить у меня любое из сокровищ моего Дома.

На этот раз промолчала Гвендолен. Не по причине того, что у нее захватило дыхание от неверояной щедрости могучего тана и открывающихся перед ней заманчивых перспективах. Просто она увидела Ноккура, подходящего к дверям залы.

— Мне не нравится, Линн, что ты постоянно вертишься возле заложников. Странные у тебя вкусы — что ты прилепилась к этому фигляру? Если нужен нормальный мужик — любой из моих ребят в твоем распоряжении. И с чего ты вдруг стала трепаться про свой Орден?

— Мой бывший Орден, — Гвендолен подняла голову, не вставая, и выталкивала слова. Будто плевалась. — Во-первых, с твоими славными ребятами, мой вождь, я могу проделать то же самое, что с любым продолговатым предметом подходящего размера. Причем предмет сильно выигрывает перед ними, потому что не будет вначале говорить непристойности, а потом храпеть.

За дверью царило молчание, близкое к восторженному, а Ноккур слегка поперхнулся от подобного заявления — сходу придумать возражение на него было нелегко.

— А во-вторых, — невозмутимо продолжала Гвендолен, — себя я тоже отношу к фиглярам. У всех нас есть общее свойство — мы маленькие люди и очень любим посплетничать о великих сего мира. Если мне еще не пора идти швыряться ножами, то дай мне развлечься.

Она медленно поднялась и отряхнула пыль со своих темных штанов, ножны кинадов выразительно стукнулись друг об друга. Гвендолен подчеркнуто тщательно проверила, как защелкнуты все лезвия, и направилась к выходу. За это время она приобрела привычку двигаться совершенно бесшумно, словно подкрадываясь.

Ноккур удержал ее, крепко взяв за предплечье.

— А каково тебе будет показаться твоим бывшим соратникам из Ордена. Линн? Не захочешь спрятаться со стыда?

— Второй раз я за сегодняшний день слышу явную клевету в адрес твоих доблестных гладиаторов. У них нет и не может быть стыда.

— Слушай, Линн, — Ноккур заговорил свистящим шепотом, наклоняясь совсем близко к ее лицу, — если ты только попробуешь заняться какими-то своими орденским штучками… чтобы нарушить мои планы… твоего нового приятеля подвесят на башне дворца Эвнория. Я его специально прикажу там держать с петлей на шее, чтобы ты помнила!

— Не сомневаюсь, мой вождь, что тебе это доставит удовольствие, — Гвендолен не выворачивалась из захвата, и Ноккур постепенно сам разжал пальцы. Все уже поняли, что порог чувствительности у нынешней Гвендолен очень высокий, и пытаться как-то причинить ей боль — только сам выбьешься из сил. — Но ты, наверно, забыл, что моя единственная ценность теперь заключается в умении неплохо попадпть в цель, и все. Это и удерживает меня в твоем обществе. Если не считать еще, конечно, твоей безупречной вежливости.

Хотя посольство Ордена вступило в ворота Дома Эвнория со всей возможной торжественностью и пышностью, на лицах воинов лежала печать озабоченности. Пока они пересекали длинные, посыпанные белоснежным песком дорожки нижних садов, шедший рядом Главный управитель Дома многое успел пересказать торопливым шепотом, а остальное дополнили выкрики из собравшейся вокруг толпы любопытных. Пока ждали прибытия посольства, толпа прибывала с каждым днем, желая посмотреть, какое будет выражение у предводителя посольства, когда он поймет, что его не ждет радушный прием и воплощение всех замыслов.

Предводитель, он же Созидатель Ордена, он же прекрасно нам знакомый Логан, сын Дарста, двигался к Дому длинным, но размеренным шагом, по привычке сложив на груди руки с выступающими даже под плотной тканью камзола мышцами арбалетчика. Он был на голову выше приземистого кучерявого управителя и выглядел совершенно так, как и должен выглядеть претендующий на власть над миром — холодное лицо, обрамленное волосами цвета бледного золота, надменно поднятый над толпой подбородок и плотно сжатые губы, улыбка на которых могла бы быть только снисходительной. Он уже не казался молодым, хотя ни одна морщина не пересекала его кожу, и глаза смотрели по-прежнему ясно и открыто — но неуловимо изменились овал лица и складка возле губ.

Эвнорий ждал его в пиршественном зале, заметно разоренном и потерявшем блеск с момента вселения отряда Ноккура во внутренние покои. Тан сидел в своем любимом высоком кресле, но руки стикивали подлокотники так, что пальцы белели, а голова была откинута назад, на резную спинку, поскольку один из пятерых головорезов, расположившихся вокруг, для наглядности держал нож у самого его горла. Чуть поодаль Ноккур демонстрировал еще двух наиболее ценных пленников — Ниабель. Потерянно обхватывавшую себя за плечи — казалось, ее уверенность иссякает с каждым днем, в течение которого она не могла сменить платье и выбрать новые дргаоценности — и юношу, лицо которого в точности повторяло лицо Эвнория, только волос на голове было в три раза больше. Дрей также присутствовал, хотя его ценность как заложника была крайне сомнительной, но Ноккур, похоже, в какой-то степени стремился выполнить угрозу, произнесенную перед Гвендолен — один из гладиаторов держал конец веревки, наброшенной ему на шею. Что, впрочем, не помешало ему первому громко заявить, как только Логан перешагнул порог зала:

— Смотри, братишка, вот и наши героические спасители пожаловали! Что-то они по дороге не слишком торопились, тебе не кажется? Видно, размышляли о вечном и судьбах мира в каждом трактире по дороге, не иначе!

Логан приподнял одну бровь в легком удивлении, губы его шевельнулись, но тут в разговор вступил Ноккур, поднявшийся с груды эбрийских ковров, небрежно сваленных в угул зала. Будучи незамеченным, он внимательно разглядывал входящих вслед за Логаном воинов Ордена, и печать злорадства на его лице проявлалсь все четче.

— Ну что, Созидатель, не ожидал меня встретить? Думал, что если ты прогнал Провидение из Круахана, то оно больше никогда не встанет у тебя на пути? В этом и есть его великая мудрость — ты когда-то сломал мою карьеру и жизнь, а я несколько нарушу твои планы сейчас. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты сюда пожаловал?

— Расскажи мне, — спокойно произнес Логан. Он расстегнул пряжки на роскошном плаще, ослепительно белом вопреки морской соли, дорожной пыли и мелкому красноватому песку Ташира под ногами, и все невольно взглянули на сверкающие цепи и подвески у него на груди. — А то я и сам до конца не знаю.

— Давай-давай, иронизируй, притворяйся самым умным. Все равно ты проиграл, Созидатель. Ты хотел заключить с Эвнорием договор о создании первого командорства в Ташире и сделать его казначеем Ордена. В обмен на золото, которое Дом Эвнория был готов безвозмездно ссудить для твоих дальнейших планов. Но, дорогой мой Созидатель, этим деньгам придется найти другое применение. Все они пойдут на выкуп почтенного Эвнория и его домочадцев, и то еще может не хватить.

Лицо Эвнория передернулось, но он помнил про клинок возле шеи и поэтому не шелохнулся.

— Твоя дерзость превосходит даже твою жадность, Ноккур Коварный, — медленно проговорил стоящий возле Логана таширец, судя по одеждам, почти не уступающий Эвнорию в знатности. — Ты поднимаешь руку на тех, кто принимал тебя в своем доме как дорогого гостя. Ты требуешь за заложников больше, чем способен понять человеческий разум. И ты надеешься, что тебя выпустят живым из Ташира?

— Не только живым. — Ноккур хладнокровно засунул руки за пояс. — Но еще и очень богатым. И счастливым, потому что исполнится то, о чем я мечтал несколько лет.

— Созидателю Ордена достаточно двинуть пальцем, чтобы низвергнуть тебя в прах, из которого ты пришел! — высокопарно воскликнул второй таширец. Судя по всему. Логана сопровождали главы всех оставшихся Домов.