— Назови свое требование. Взамен — свобода Эвнория и всех его домочадцев без выкупа.
— Ну нет, — Ноккур задумался, и все невольно задержали дыхание. — Ну нет, — повторил он, — может ты и прав, я хотел бы тебя раздавить окончательно. Но откуда я знаю, что для тебя страшнее или унизительнее всего? Не угадаешь, а потом мучайся, что упустил такую возможность. Давай лучше ты догадывайся, чего я больше всего хочу. О чем много лет мечтал? Догадаешься и исполнишь — тогда по рукам. Могу дать тебе три попытки, я сегодня снисходительный ради такого удачного дня.
Логан помолчал, чуть наклонив голову. Пряди сверкающих волос шевелились, отлетая от щек, словно его единственного во всей зале овевал какой-то неизвестно откуда вязвшийся ветер.
— Мне не нужно трех попыток, — произнес он хрипло. — Я знаю. Ты хочешь, чтобы Орден навсегда ушел из Круахана. И чтобы… но как я могу это сделать… чтобы там восстановилась власть Провидения…
— Чтобы ее восстановил именно я! — Ноккур нагнулся вперед, уперевшись кулаками о колени. Теперь никто не назвал бы его полным колебаний и неуверенным в своем решении — из темных глаз под сросшимися бровями словно хлестали молнии. — Никакой вам не Энгинн и не старик Гнелль, а я!
— В Круахане и так правит человек из Провидения.
Ноккур скривил губы, будто собрался плюнуть.
— Да его следовало взашей вытолкать из Службы Провидения еще до того, как он ушел сам. Он никогда не годился в истинные воины. В таких, как мы.
Логан плотно стиснул губы, но больше ничего не прибавил. Если бы эту сцену излагал какой-нибудь хронист, он бы непременно написал: "В зале воцарилась такая тишина, что было слышно, как опадает пыльца с крыльев бабочки, пролетевшей за окном". На самом деле, конечно, толпа из нескольких десятков человек не может соблюдать абсолютную тишину. Многие перешептывались, кто-то громко дышал и переминался с ноги на ногу, вандерцы поправляли оружие. Но напряжение было такое, что ощущалось физически.
— Если…если я… соглашусь… где гарантия, что ты больше ничего не потребуешь?
— Разумеется, потребую, — Ноккур вновь откинулся назад и торжествующе скрестил руки на груди. — Самый лучший корабль из флотилии Эвнория и двухнедельный запас провизии. А остальным кораблям пусть пробьют дно, чтобы за нами не было погони.
Матрос в потертой и порванной на спине куртке, в которой с трудом угадывались цвета Дома Эвнория, вылинявшие от времени и морской соли, рубанул по канату, намотанному на толстые бревна у причала. Парус, наполняемый ветром, шевельнулся, как живой, и крутобокий корабль с резными бортами, гордость островного Ташира, стал медленно отходить от берега.
Ноккур взмахнул плащом, гордым жестом перебрасывая через плечо конец ткани и обводя столпившихся на пристани презрительно прищуренными глазами…
— Эй, Созидатель! — крикнул он с издевкой, отыскав взглядом Логана. — Не кисни! Иногда судьба бывает милосердной и к побежденным!
— Да будет она поэтому милостива к тебе, — спокойно отозвался Логан прежним холодным тоном. На его лицо вновь вернулось отрешенно-снисходительное выражение.
— Тебе что, на солнце голову напекло? — Ноккур облокотился на борт. — Или с ума сдвинулся, так тяжело было решиться уйти из Круахана?
— Совсем несложно, — во взгляде Логана, безралично скользящем по отряду отплывающих гладиаторов, мелькнуло что-то похожее на брезгливое сочувствие, но потом его глаза стали прежними — ярко-зелеными, настолько красивого оттенка, что человеческие чувства вроде жалости в них не удерживались. — Потому что Орден уже три месяца тому назад ушел из Круахана. Тогда это было непросто. А сейчас — очень легко посулить тебе то, что и так давно сделано.
— Так тебя еще никто не обводил вокруг пальца, Ноккур Коварный! — Эвнорий встал рядом с Логаном, пытаясь сохранять величественный и невозмутимый вид, но было заметно, что он с трудом сдерживается, чтобы не подпрыгнуть от восторга. — Действительно, не останется острова во Внутреннем океане, где не будут пересказывать друг другу эту историю! Только поэтому я позволяю тебе уплыть невредимым.
— Ах, как это ужасно, братец! — Дрей, крутившийся поодаль, картинно вытащил из-за манжета ярко-лиловый платок размером с небольшой плащ, и накрыл им лицо, изображая сдавленные рыдания. — Как ты можешь вести себя столь жестоко с беднягой? Он ведь ничего дурного тебе не сделал!
Выражение лица Ноккура застыло где-то посередине между торжествующим и растерянным.
— Ты лжешь! — выкрикнул он внезапно, вцепившись руками в борт. — Ты сказал, что там по-прежнему правит человек из Провидения! Баллантайн не удержался бы у власти без тебя!
— Разве я прежде называл чьи-либо имена? — Логан приподнял одну бровь. — Нынешнего правителя Круахана зовут Фредерик Гнелль.
Пальцы Ноккура сжались еще сильнее, и он захрипел, наклоняясь вперед, но в следующее мгновение лихорадочно обернулся к застывшим за его спиной гладиаторам.
— Эй, Линн… здесь меньше ста шагов… целься, ты докинешь… где там Линн?
Корабль уже значительно отдалился от берега, частые волны, гуляющие в таширских проливах, били о борт, заставляя судно раскачиваться, Но все же один из гладиаторов Ноккура все-таки разглядел что-то в толпе на берегу и вытянул руку, ухватившись другой за какую-то снасть.
Гвендолен стояла на пристани, по привычке положив пальцы на рукояти кинжалов и щурясь на солнце, отчего выражение ее лица нельзя было разобрать. Суетящиеся вокруг и толкающие друг друга домочадцы Эвнория тем не менее остерегались ее задеть, пусть даже нечаянно.
— Я опасалась, что не попаду в цель с такого расстояния! И наверняка разочарую тебя, мастер Ноккур! — выкрикнула она внезапно. — А поскольку я не смогу это вынести, то сочла за лучшее остаться!
Эвнорий в ужасе отшатнулся, прикрывая глаза рукой, когда услышал яростный вой, раздавшийся с палубы. Многие из его свиты в испуге поднесли ладони к ушам, зажмурившись. Кое-кто даже накинул на голову полу плаща. Смотреть на Ноккура, мечущегося по палубе и расшвыривающего все на своем пути, было на самом деле страшно — волосы растрепались в разные стороны, сросшиеся брови словно выдвинулись вперед и нависли над глазами, отчего казалось, что у него вообще нет глаз, только темные провалы. Вандерцы, ценители боевого бешенства, переглядывались с любопытством и явным уважением.
По-прежнему невозмутимо продолжали смотреть перед собой только двое. Логан скрестил руки на груди, пережидая с терпеливо-снисходительной ухмылкой, едва угадываемой в углах губ — если не приглядываться, его лицо казалось мраморным. Гвендолен продолжала упрямо щуриться, словно разглядывать солнечные блики на светло-зеленой воде таширской бухты — самое увлекательное в мире занятие. Ветер сдувал ей на лицо отросшие рыжие пряди, волосы падали на лоб и лезли в глаза, но она не шевелилась, чтобы их убрать.
— Ты очень ошиблась, Линн! — закричал наконец Ноккур, справившись со звериным воплем, который рвался из горла и мешал выговаривать слова. — Сильно ошиблась!
В очередной раз невольно передернулись все, не исключая Эвнория. Даже Дрей перестал изображать безутешное горе, отнял от лица платок и встревоженно покосился на Гвендолен.
— Очень типично для меня. В цель я попадаю только кинжалами, — пробормотала она себе под нос, ни к кому в особенности не адресуясь. — А во всем остальном без конца промахиваюсь.
— Так вот, они поселились в Прибрежном Чертоге и жили долго и счастливо, пока смерть их не разлучила… Полагаю, хронисты в очередной раз наврали, и на самом деле под конец жизни они уже смотреть друг на друга не могли без отвращения, но сути это не особенно меняет, потому что больше ничего знаменательного с ними не произошло… Послушай. Линн! В конце концов это невежливо! Сама просила рассказать историю Дома Эвнория!
— Я закрыла глаза, чтобы лучше запомнить.
Гвендолен встряхнула головой, выпутываясь из сонной пелены. Они сидели, прислонившись спиной к нагретой солнцем террасе в висячих садах, вернее, Гвендолен сидела, пытаясь поудобнее пристроить голову на изгибах мраморных перил и наконец задремать. Дрей бродил вокруг, то опускаясь на траву и скрещивая ноги в умопомрачительных башмаках с раздвоенными и загнутыми кверху носами, то вскакивая и совершая витиеватые пируэты от лица представляемых собеседников. Наверно, в любое другое время Гвендолен не оставила бы его старания без комментариев. Но сейчас ею овладело полное невнимание к происходящему, словно она была таким же камнем, веками лежащим среди других на террасе над морем.
