Но сейчас ей было не до того. Она врезалась в толпу, толкнув кого плечом, кого рукой, кому наступив на ногу, и только воспитанная в орденском фехтовальном зале быстрота реакции удержала двоих воинов от падения в воду. Гвендолен тяжело дышала, пригнувшись, и меньше всего сейчас была похожа на замкнутую и мрачную метательницу ножей Линн, но от этого не казалась менее опасной. Два кинжала она выхватила из ножен и держала их поднятыми на уровне плеч. Клинки чуть вздрагивали, заставляя всех замереть и в ужасе переглядываться.

— Что — случилось — с протектором — Круахана? — выговорила она четко.

Младшие воины переглянулись.

— Да что с ним случится, — пробормотал один из них. — Ну страдает досточтимый Гнелль язвой, но от нее никто еще не умирал.

— Ты — прекрасно — знаешь — кого — я имею — в виду.

— Не совсем… — голос молодого человека стал совсем сиплым, когда острие придвинулось к его шее.

— Линн! Перестань, я прошу тебя! — Дрей вскочил на ноги, отшвырнув жалобно тренькнувший инструмент, но было видно, что он сам не торопится к ней приближаться.

— Я спрашиваю о… — Гвендолен судорожно глотнула, — об Эбе… сьере Баллантайне.

— Да какой же он протектор! — искренне поразился другой воин. Кинжал Гвендолен моментально нацелился ему в горло. — Он изменник и предатель круаханского народа. Ну в смысле… так на улицах говорят.

— И что же — происходит — в Круахане — с предателями — и изменниками?

— Не знаю! — выкрикнул воин, невольно так скосив глаза на кончик кинжала, что у него задергалась щека от напряжения. — Никто не знает! Он просто исчез, и все!

— Просто так — люди — в Круахане — не исчезают. Разве к лицу воину Ордена ненужная ложь?

— Чем угодно поклянусь, что не знаю! Протектор Гнелль сказал: не будем поднимать лишнего шума из-за незначительных событий.

— Вот это уже знаительно интереснее. И ближе к истине, — произнесла Гвендолен сквозь зубы. — Но вряд ли в самом деле кто-то из вас расскажет мне много занимательных подробностей.

Она быстро крутнулась на пятках в сторону лестницы — неуловимое движение, почти в точности повторяющее полет ее кинжала — туда, где на нижней ступеньке неподвижно стоял Логан, откинув полы плаща и скрестив руки на груди. Уже совсем стемнело, и с моря порывами налетал по-ночному прохладный ветер, но складки белоснежной ткани, стекающие по ступеням, не шевелились.

— Я тебе все равно ничего не скажу, Гвендолен, — холодно проговорил Созидатель Ордена. — . Можешь бросать свой ножик.

Гвендолен хрипло засмеялась.

— А толку? Тебя же все равно не берет железо!

Логан вытянул руку вперед и сильно провел ею от лба до середины груди, рассекая воздух.

— Я снял свои защиты. Прицелься получше.

— Не надо! — опять заорал Дрей, не выдержав. — Линн, не надо!

— Это тебе всегда надо было долго и старательно целиться из своего арбалета, сын Дарста, — Гвендолен покачивала кинжал на ладони. — Ждешь, что я зарыдаю, зашвырну кинжал в море и упаду тебе на грудь? Не надейся. Свои защиты против меня ты не снял, они всегда с тобой.

— Гвен… — на лице Логана чуть вздрогнули ресницы, но и это было, по-видимому, небывалое зрелище. — Я ничего не могу тебе сказать… потому что не знаю. Понимаешь… я даже не пытался выяснить его судьбу. Мне это было… неинтересно.

— Неинтересно?! Вы… мы четыре года шли одной дорогой! Ползали по песку и глотали воду! Мы убивали, и нас убивали много раз! Мы все четверо… мы как побратимы! — Гвендолен задохнулась в своем яростном вопле и добавила чуть тише, уже с заметным сомнением: — Должны быть…

— Я смешал свою кровь только с одним из четырех, — прежним равнодушным тоном произнес Логан. — И если бы сейчас мне можно было бы заново выбрать кого-то в побратимы — я выбрал бы, пожалуй… только тебя, Гвендолен.

— А я нет! — звонко, но не очень понятно выкрикнула Гвендолен. — Потому что ты отказываешься от него!

Она вдвинула кинжал в ножны, забросила за спину, чтобы не мешали, и решительно, ни на кого больше не глядя, направилась в сторону дорожных сундуков, стоящих поодаль. Ногой нажав на замок и откинув крышку, она принялась деловито рыться внутри, отбрасывая в сторону большинство вещей.

Воины Ордена переглянулись и наконец рахжали руки — все это время они цеплялись кто за плащ, кто за плечо другого. Вроде бы ничего особенного не случилось, им приходилось бывать в переделках гораздо страшнее, но отчего-то смутный ужас от происходящего пригибал их к земле.

Дрей неуверенно огляделся, почесал кончик носа и начал осторожно приближаться к Гвендолен, чуть отклоняясь, чтобы в случае чего увернуться.

— Эй, Линн! — позвал он осторожно. — Ты куда-то собралась?

— Да, — невнятно ответила Гвендолен, поскольку в данный момент затягивая узел небольшой заплечной котомки, помогая себе зубами. — Я хочу нанести визит сиятельному Эвнорию и спросить, во сколько он оценивает мою помощь в освобождении его золотых запасов.

— Видишь ли, Линн… хм, не хочу тебя расстраивать… но мой братишка всегда оценивает помощь гораздо выше, когда она еще ему только требуется, а не потом… Вот если только я лично попрошу за тебя…

Гвендолен взглянула на него в упор своими глазами цвета кинжала — в темноте они сверкали так же ярко, как начищенная сталь.

— Что ты, мой дорогой, я не хочу ради таких пустяков использовать безграничную любовь, которую сиятельный тан питает к тебе. Я изберу для этой цели какого-нибудь посредника скромнее и незаметнее. Например, эрлессу Ниабель.

Южные ворота Круахана постепенно становились если не заметной достопримечательностью, поскольку не могли похвастаться изяществом архитектуры, то по крайней мере одним из главных центров городской жизни. Пока в Круахане царила Служба Провидения, не требовалось мощной стражи и тщательной переписи всех въезжающих в город — держа каждого второго жителя в тайных осведомителях. Провидение и так все про всех знало. При Баллантайне — то есть, просим прощения, в Смутное Междулетие — ворота вообще не закрывались, поскольку бушующая толпа разбивала створки чаще, чем в казне появлялись деньги их чинить. К тому же по свободному Круахану тогда свободно шатался всяческий сброд без подорожных бумаг. Поэтому Протектор Гнелль первым делом занялся укреплением ворот и возведением стен.

Ворота представляли собой две толстые башни, соединенные створками. Проезжающие, независимо от титула, состояния и средства передвижения, должны были спешиться и выйти из карет, их отдельно проводили через левую башню, где подробно записывали все сведения о них, в то время как их лошадей и содержимое их сундуков и повозок тщательно разглядывали и ощупывали в башне напротив. Поскольку данная процедура отнимала немало времени, перед воротами поначалу тянулась длинная вереница из ожидающих телег вперемешку с нарядными каретами. А через какое-то время в Круахан перестали ездить без крайней на то необходимости.

Перед воротами стоял внушительный караул стражников, демонстрируя своим видом, что пререкаться и громко осуждать порядок прохождения ворот — занятие неблагодарное, если не сказать небезопасное. Стражники были преисполнены гордой уверенности в своей значимости для родного города и потому даже не скучали, а решительно таращились на подъезжающих. Зевал только один, самый молодой на левом фланге.

Из очередной кареты, достаточно дорогой и добротной, но все же очевидно нанятой, то есть без собственных гербов и украшений, выбрался невысокий, если не сказать. маленький человек в костюме, состоящем сплошь из кружев, оборок, атласных лент и блестящих пряжек, на которые стражники уставились во все глаза, заподозрив, что они бриллиантовые. Поэтому на его лицо никто не обратил особого внимания, тем более что в нем не было ничего примечательного — разве что большие печальные глаза с тяжелыми веками. Его спутница, на полголовы выше, также в первую очередь привлекала внимание одеждой — она была завернута в тонкий кисейный плащ до пяток, но кисея все же просвечивала, и можно было поклясться, что под тканью ничего больше нет, кроме самой девушки в ее первозданном виде, да еще несметного количества цепочек, подвесок и ожерелий.