А на следующее утро они проехали через западные ворота, совершенно спокойно и даже буднично, поторговавшись за лишние полдирхана, которые вымогал стражник. Никаких предсказателей, проверяющих линии рук, у ворот не наблюдалось, и вообще складывалось впечатление, что они вступают не в великую Эбру, город ста базаров, живущий под сенью султана Хаэредиана, да снизойдет он до несовершенства своих подданных, а в маленький городок у оазиса, где есть три пальмы и одна торговая площадь.

Во время путешествия Логан и Дагадд были необычно скучными, словно дремлющими на ходу. Единственное занятие, на которое у них хватало сил и устремлений — вяло щипать струны на круглой лютне, выпрошенной у погонщика мулов. При этом их искусство играть было очень далеко от прочих дивных умений, которыми они обладали — иногда от извлекаемых звуков мулы начинали мотать головой и бить задними копытами, а иногда это были просто тусклые ноты, по одной повисающие в воздухе, тоскливые и бесконечные, как пески, по которым пролегал их путь. Тем более было странным внезапное оживление, в которое оба впали, едва войдя в небольшую комнату с одним окном во внутренний дворик, которую им Гаран отвел одну на четверых в каком-то доме на окраине Эбры. Контрабандист свою помощь не предлагал, ни о чем не расспрашивал, но, бодро заявив: "До вечера! Чужеземцам по Эбре лучше в первые дни не шататься, пока не привыкнете", куда-то ушел вместе с Тельгаддой. А Луйг и Дагди, побросав на пол заплечные мешки и даже не трудясь вытащить пожитки, выразили немедленное желание со всех ног бежать на ту самую базарную площадь, где бродит таинственный проповедник, предрекающий конец света.

Тот факт, что они не знают, где именно эта площадь находится, и когда именно случаются проповеди, их нимало не смущал. Дагадд даже переступал ногами на месте, словно уже находился в пути.

— Логан, будьте благоразумны, — сказал Баллантайн, при взгляде на Дагадда сразу сообразив, что к тому взывать бесполезно. — Вы слишком выделяетесь из толпы, чтобы ходить по городу вместе.

— А что вы предлагаете — сидеть взаперти? Это мы могли спокойно делать и у себя дома, в валленской библиотеке, — Логан раздраженно заметался по комнате.

— Если вам непременно хочется начать бесцельные поиски, чтобы успокоиться, пусть идут Дагадд и Гвендолен. Если он закроет лицо повязкой и не будет разговаривать басом, то прекрасно сойдет за евнуха, ведущего невольницу. Только возвращайтесь до заката. А Логан пока отыщет Нуаду и вандерцев.

Гвендолен совсем не была в восторге от мысли оставить Эбера одного. Она уже начала строить в голове подернутые какой-то сладостной дымкой планы, что они будут делать, когда уберется жаждущая деятельности парочка. К тому же идея плестись по городу в компании Дагадда тоже не прибавила ей хорошего настроения. К Дагди она относилась с ироничной симпатией, когда его общество оттенялось присутствием Логана. наедине он раздражал и слегка пугал ее, если честно.

— Постарайся что-нибудь разузнать, Гвендолен, — сказал Эбер мягко. — Вся надежда на тебя, сама видишь, мне пока лучше не выходить.

"Ну ладно, — сказала себе Гвендолен, сжимая губы и затягивая пояс с ножами потуже, чтобы его было не видно под покрывалом. — По крайней мере, постараюсь, чтобы у меня было много новостей, когда мы вернемся. Тогда он будет меня долго слушать и смотреть только на меня".

Дагадд шагал широко и решительно, словно точно знал куда. Чтобы Гвендолен не потерялась в толпе, он взял ее за конец накидки и тащил за собой, отчего покрывало все время сползало, и его приходилось поправлять, иначе не миновать возмущенных криков со стороны эбрийских горожан. Ухитряясь изредка поглядывать по сторонам, Гвендолен пыталась запоминать дорогу, и довольно скоро обнаружила, что они проходят мимо одного и того же дома с витыми решетками на окнах уже третий раз. Дагадд просто кружил по улицам, словно его тащила вперед какая-то сила, и она же сбивала его с пути.

— Слушай, Дагди, а чем ты прежде занимался? — Гвендолен смутно понадеялась, что разговор сможет его отвлечь от упорного движения по кругу.

Дагадд взглянул на нее несколько более осмысленно.

— Листы царапал. В валленской библиотеке.

— Ты в самом деле книжник? — поразилась Гвендолен. — Никогда бы не подумала.

— А я бы никогда не достукался, пташка, — Дагадд ничуть не обиделся, — что ты так с ножами можешь прибираться. Зато пока все всунутся, что мы на самом деле умеем, много чего получается навалять. Верно?

— А почему вы с Логаном уехали из Валлены?

— Да я одному кислому из ректората по чердаку почесал… Нет, тебе не загрести, — слегка печально отозвался странный книжник. — Я когда долго леплю, только малыш может распилить.

— Вы правда побратимы?

Дагадд сдвинул в сторону рукав и продемонстировал Гвендолен розоватый шрам на запястье, достаточно давний, но не желающий бледнеть. Так дающие обет обычно смешивали кровь, Гвендолен про это слышала.

— Мы поклялись, что в один день зажмуримся, — заметил он с легкой гордостью, и вдруг вцепился в ее руку через ткань покрывала, так что Гвендолен от его хватки зашипела сквозь зубы. — Хлопай туда ставнями, пташка! Похоже, мы разгребли, что нужно!

Они стояли на краю большой площади, галдящей, пахнущей тысячами запахов и наполненной тысячами бесконечно перемещающимися в разные стороны фигур, отчего казалось, что пространство медленно вращается. Проулок, по которому они шли, спускался вниз широкими ступенями, и у Гвендолен, глядящей на толпу сверху, чуть закружилась голова.

Но в середине этой толпы был довольно заметный островок, нечто вроде наспех сколоченного небольшого помоста. На нем три женщины в покрывалах взмахивали рукавами над собравшейся вокруг толпой и что-то завывали. Слушатели не отводили глаз, приоткрыв рты, забыв про дела и кошельки на поясе.

— Двигай плавниками! — Дагадд вцепился в Гвендолен и настойчиво поволок ее за собой. Животом он раздвигал толпу, которая не сразу могла сомкнуться за его плечами, поэтому Гвендолен даже не сильно затолкали. Наступив кому-то на ногу, она поднялась на цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть из-за торчащей в разные стороны шевелюры Дагадда.

— Горе вам, о эбрийцы, ибо близок ваш конец! Они уже вошли в город и незримо стоят между вами. Скоро они перешагнут порог, и тогда мира не станет. Каждый час, каждый шаг, каждый вдох приближает всех к гибели! Гибели неотвратимой и справедливо заслуженной!

— Почему заслуженной? — со слезами выкрикнул кто-то из дальних рядов. — Я ничего плохого никому не делал!

— Истинно сказано, — подхватила вторая женщина, — вы ничего не делаете, эбрийцы, чтобы отсрочить свою кару! В тщетной надежде окружить себя ненужными вещами вы меняете их на дирханы и снова на вещи, пока жизнь ваша не превращается в бесконечный базар. И вы ничего не делаете, чтобы вырваться из этого круга. Возвращаясь домой, вы нюхаете дурман и смотрите, как пляшут перед вами голые наложницы, и ничего не делаете, чтобы душа ваша поднялась над трясиной. Злобный правитель этой страны расправляется с вашими собратьями и ни во что не ставит ни одного из вас, а вы ничего не делаете, чтобы стать истинно свободными. Разве можно отвратить вашу гибель, раз вы ничего не делаете?

— Вот грядут четверо! — раскинула руки третья. — Они уже здесь! Я чувствую их! Я слышу их шаги!

Гвендолен и Дагадд, хоть и были только вдвоем, в ужасе посмотрели друг на друга. Толпа придавленно, но без особого понимания в глазах молчала. Пара человек в разных концах площади, достав какие-то таблички, торопливо царапали по ним острыми палочками, записывая. И в этот момент над самым ухом Гвендолен послышался негромкий, мягко звучащий голос, который произнес задумчиво и с некоторой грустью:

— Пожалуй, эбрийцев незрелые души еще не готовы к подобным призывам. Толпе прошлый раз было больше по нраву, когда рисовал я картины страшнее, с холодным огнем, низвергавшимся с неба, и жутким драконом, глодавшим погибших. О том, что их души страшнее драконов, а в сердце огонь, лишь проклятье несущий, понять не хотят они или не могут.