– Как я недавно узнал, правление компании ведет переговоры с неким инвестором из Швейцарии, которого заинтересовало участие в фирме Швабе. Речь идет о продаже как минимум тридцати пяти процентов паев, и к сожалению, помешать совершению будущей сделки нет никакой возможности.
– Личность покупателя неизвестна?
– Увы. Все переговоры ведутся через банк Юнкеров, и единственно, что удалось узнать, – корреспонденция уходит на адрес кредитного заведения Хоттингера. То есть – очередного посредника.
– Н-да, печально. А что же оставшиеся паи? На какое количество можно рассчитывать при соответствующем подходе?
– К сожалению, должен признать, что любая попытка серьезного давления на Гамбургера чревата большой ссорой. Для начала – с банком и торговым домом братьев Юнкер, а через них – с Вогау.
Папка докладчика окончательно похудела, расставаясь с последней аналитической справкой, самой пухлой из всех. Впрочем, и без нее оружейный магнат понимал, о чем, вернее, о ком идет речь, так как с заведением Юнкеров он был знаком даже лучше, чем сам Горенин. Потому что именно через него и обналичивалась большая часть кредита от «Дрезднер банка». Ну а «Торговый дом Вогау и Ко» негласно возглавлял всю немецкую торговую общину Москвы. Разбирал споры, улаживал конфликты, при необходимости помогал деньгами, пристраивал к делу молодое поколение русских немцев. Можно сказать, был первым среди равных. Ссора с Вогау автоматически ставила толстый и жирный крест на поставках толуола, а без оного делать тротил как-то не получалось. Еще они были монополистами в торговле медью, а значит, тазом из этой самой меди накрывалось и все патронное производство. Но даже и без всего этого неприятностей от них можно было огрести с излихом… Как, впрочем, и предоставить в ответ. Но нужно ли это ему? Мастера у Швабе сплошь немцы, русских всего два человека – уйдет этот Гамбургер (интересно, у него кузена с фамилией Чизбургер нет?), а вместе с ним утекут из загребущих ручек князя и все мастера. Смысл такой победы? Нет, ему надо, чтобы немцы добровольно и с песней обучили себе замену, причем в больших количествах, а это значит… Значит, что надо опять хорошенько обо всем подумать.
«А клерки Хоттингера молодцы, не ожидал от них такой оперативности. Тридцать пять процентов торгового дома… Небольшое усилие, и собственное производство оптики – у меня в кармане».
– Ваши предложения?
– Я считаю, Гамбургер уступит нам десять – пятнадцать процентов паев при условии размещения у него большого и долговременного заказа. Только он должен быть действительно большим, тогда успех нашему предложению практически гарантирован.
Александр откинулся на спинку кресла, машинально потирая бровь.
«Фото– и кинообъективы – раз. Всякие там нивелиры и теодолиты на Дальний Восток – два. Еще бинокли и монокуляры для магазинчиков в офицерских экономических обществах – три. Со скрипом, но вроде что-то набирается? А вообще, не дело – так зависеть от Вогау. Да и со Швабе, мне пятнадцати процентов маловато будет!»
– Принимается, но паев должно быть именно пятнадцать процентов. Лучше – больше, даже несколько дополнительных паев будут нелишними. А чтобы переговоры на эту тему прошли легко и быстро, соглашайтесь на любую разумную цену.
– Я думаю, на таких условиях все устроится сугубо положительно.
– Ну что же, это хорошо. Далее. Насколько я помню, прямыми конкурентами Вогау являются купцы Ушковы?
– Точно так-с, «Товарищество химических заводов Ушкова и Ко».
– Организуйте мне встречу с …?
– В настоящий момент товарищество возглавляет сын основателя, Петр Капитонович.
– Прекрасно, вот с ним и организуйте. Что у нас дальше?
– Поставки нефти. В этом вопросе наиболее перспективным выглядит товарищество братьев Зубаловых. Во-первых, на них постоянно давят как Нобели, так и Ротшильд, отчего старший из сыновей даже заработал что-то вроде паранойи. А во-вторых, именно из их нефти получаются лучшие масла и смазки. Сотрудничество с нами станет для них наилучшим выходом и, возможно, даже настоящим спасением, так что…
Распахнувшаяся с легким скрипом (а самое главное, без какого-либо предварительного стука) дверь заставила Горенина прерваться на полуслове, а в кабинет широким шагом пожаловал господин главный инспектор.
– Прошу прощения, срочное дело.
Обогнув главного аудитора компании, Долгин положил поверх всех справок и прочих бумаг объемистый бумажный пакет. Непонятно заметил:
– То самое.
И тихо отбыл прочь. Князь с таким же непонятным выражением лица взвесил нестандартную корреспонденцию на ладони, убрал ее в ящик стола и жестом попросил продолжать. Вот только прежнего интереса уже не было. Нет, взгляд его по-прежнему был очень внимательным, да и уточняющие вопросы не раз заставляли Горенина обращаться к собственной памяти (и записям), но все же, все же… Его сиятельство даже не порадовало благополучное завершение истории с Ярославским консервным заводом, управляющий которого, Семен Венедиктович Крюков, по результатам проверки глубоко и искренне осознал свою ошибку. И не только осознал, но даже и возместил все последствия своей нескромности, причем сразу в трехкратном размере. Как говорится – на свободу… пардон, увольнение – с чистой совестью. Пусть нищий, зато честный, ага.
– Что ж, все хорошо, что хорошо заканчивается.
Посчитав это изречение намеком на то, что доклад на сегодня закончен, Аристарх Петрович плавно потянул язычок никелированной «змейки», закрывая свою папку.
– Еще одно небольшое дело.
Язычок еле заметно пошел в обратном направлении.
– Мне уже не раз говорили о необходимости личного секретаря.
Горенин понимающе наклонил голову, заодно оставив наконец в покое папку.
– Русский, хорошо разбирающийся в реалиях торговой Москвы, несколько языков, приличное образование, минимум родственников… Пожалуй, на этом пока все.
Аристарх Петрович коротко, почти по-военному кивнул, впечатленный и озабоченный той степенью доверия, что оказал ему князь. Впечатленный – все же подбор кандидата доверили именно ему. А озабоченность проистекала из понимания одного-единственного факта – не дай бог, будущий секретарь в чем-либо крупно проштрафится. Спросят и с секретаря, и с того, кто его рекомендовал.
У-у-у!!!
Тоскливо-истошный гудок за стенами фабричной управы вернул главного разведчика компании в реальный мир.
– Будет исполнено, Александр Яковлевич. Я могу быть свободен?
Оставшись в тишине и одиночестве, аристократ-промышленник неспешно прогулялся по кабинету, разминая ноги, затем щелкнул замком на двери и уселся поближе к окну. Мягко захрустела вощеная бумага пакета, затем еще раз, падая на пол, а в руках у Александра оказалась стандартная канцелярская укладка. Навроде тех, что обыкновенно используют в полицейских участках империи.
– Старые привычки, доставшиеся от мужа?
Укладка, как и ее обертка, была безымянной.
«Итак, Зофи Михаловна, урожденная Купель, одна тысяча восемьсот шестьдесят третьего года рождения. Фамилия и титул в первом браке – баронесса Виттельсбах. Во втором – госпожа Волошина-Томанова. Отец вышеназванной особы – гербовый шляхтич немецких кровей, лютеранин. Мать – полька из шляхетной протестантской семьи. Со всех сторон Сонечка – благородных кровей, значит? Это хорошо. Что там дальше? Во время последнего восстания в Польше семья проявила лояльность… Что не спасло их от последствий военных действий и специального налога на польскую шляхту. Медленное скатывание семьи к разорению, ускорившееся после смерти отца, болезнь матери, сведшая в конце концов ее в могилу, и неожиданное сватовство…»
Александр с интересом покрутил перед глазами отдельный лист, практически анкету, на сорокапятилетнего (на момент брака) вдовца, а по совместительству статского советника барона Виттельсбаха. В скобках мелким, но очень разборчивым почерком указывалось – барон принадлежал к Лейхтенбергской ветви этого, когда-то королевского, рода.
