– Ты знаешь, я решился, – торжественно объявил Гарри Арно. – Хочешь, расскажу тебе то, что еще не говорил никогда и никому?

Дело было вечером, в конце октября.

– Это насчет того, что ты сделал во время войны? – поинтересовалась Джойс.

Она знала Гарри уже много лет. Гарри осекся.

– Откуда ты знаешь?

– Как ты застрелил дезертира в Италии?

Гарри смотрел на нее молча и ошеломленно.

– Так ты уже об этом рассказывал.

– Брось. Когда?

– В уличном кафе, в «Кардосо», вскоре после того, как мы стали снова встречаться. Ты начал ну в точности как сегодня. Мол, собираешься открыть большой секрет. Потому-то сейчас я сразу и догадалась. Только в тот раз, помнится, ты не говорил, что решился.

– А я не был тогда, случайно, под градусом?

Гарри явно чувствовал себя неловко.

– Нет, ты завязал с пьянкой еще до этого. – Джойс помолчала, вспоминая. – Слушай, а знаешь что? Ведь тогда ты уже во второй раз рассказывал мне, как застрелил этого парня. Это случилось в Пизе, верно? У тебя была еще фотокарточка, где ты подпираешь падающую башню.

– Это не в Пизе было, – угрюмо ответил Гарри. – Я застрелил его совсем в другом месте.

– Не в Пизе, но где-то там поблизости.

– А ты уверена, что я рассказывал тебе дважды?

– В первый раз – это когда я работала в клубе и мы с тобой иногда ездили в город развлекаться. Тогда ты еще пил.

– Это было, значит, где-то... шесть или семь лет назад.

– Знаешь, Гарри, мне и самой в такое не верится, но скорее уж лет десять назад. Ну точно, ведь к тридцати годам я уже бросила танцевать.

– Господи Иисусе, – только и смог вымолвить Гарри. Никуда не денешься от арифметики, сейчас Джойс под сорок, так что она права в своих подсчетах. Его охватили воспоминания. Джойс на сцене... Он помнил, как она выглядела в свете прожекторов – темные волосы и белая, безукоризненная кожа. Единственная танцовщица топлес[1]– больше он таких не видел, – выступавшая в очках, не в контактных линзах, а в самых настоящих очках в круглой темной оправе. Джойс и сейчас выглядела великолепно для своего возраста. Время-то как бежит. Две недели назад Гарри стукнуло шестьдесят шесть. Столько же, сколько Полу Ньюмену.

– А ты не знаешь, больше я никому не проболтался?

– Я такого не слышала, – сказала Джойс и сразу же добавила ободряюще: – Если тебе хочется рассказать еще раз, давай. Это впечатляющая история.

– Да нет, не стоит.

Они сидели в апартаментах Гарри в отеле «Делла Роббиа», на Оушн-Драйв, и слушали Фрэнка Синатру. Фрэнк с Нельсоном Риддлом наяривали шлягер, Гарри негромко говорил, Джойс рассеянно слушала. Гарри собирался рассказать ей про тот случай в Италии, сорок семь лет назад, а затем спросить – в этом, собственно, и состояло его решение, – не хочет ли она съездить с ним в Италию. В конце января, сразу после Суперкубка.

Но теперь Гарри был уже не уверен, действительно ли ему хочется взять ее с собой. Потому что все то время, пока он знал Джойс Паттон – еще с тех пор, когда она танцевала с голой грудью и была просто Джой, – его мучили сомнения – не стоит ли подыскать себе подругу получше.

Гарри Арно держал три букмекерские конторы в Саут-Майами-Бич и делал на этом шесть-семь тысяч в неделю. Заработанные деньги приходилось делить поровну с типом по имени Джимми Капоторто – чаще его называли Джимми Кэп или Джумбо, – который взимал дань со всех нелегальных промыслов, практиковавшихся в округе Дэйд, за исключением кокаина. Кроме того, на Гарри лежали все текущие расходы: телефон, аренда помещений, зарплата ребят, принимавших ставки, да мало ли что еще. Но Гарри Арно не жаловался. Каждую неделю он, образно говоря, снимал пенки: еще до дележа втихаря заначивал тысчонку – и делал так с того самого момента, когда эти крутые ребята навязали ему свое так называемое партнерство – то есть уже лет двадцать. До Джумбо-Джимми-Кэпа был Эд Гросси, а до Гросси Гарри работал на игорный синдикат курьером.

Сперва он планировал уйти от дел в шестьдесят пять, отложив к этому времени миллион с хвостиком – в швейцарском конечно же банке, через их филиал на Багамах. Но как-то так вышло, что передумал и продолжал работать; ничего, бросит в шестьдесят шесть. Только не сейчас – сейчас разгар футбольного сезона, а профессиональный футбол, ну и конечно же баскетбол – любимые игры клиентов. Поставят несколько сотен, а то и кусков – у Гарри были клиенты, играющие по-крупному, – и в воскресенье смотрят игры по телевизору. Так что теперь придется подождать двадцать шестое января, Суперкубок, а тогда уж можно и сматывать удочки. Да и какая разница – что в шестьдесят пять, что в шестьдесят шесть, – все равно никто не знает его возраста. А если на то пошло – и его фамилии.

Гарри Арно считал себя мужиком в самом соку, совсем не ощущал своих шестидесяти шести, поддерживал форму и почти не облысел. Волосы он расчесывал на пробор справа и раз в две недели подкрашивал, когда ходил стричься в парикмахерскую на Артур-Годфри-роуд.

У Джойс была привычка согнуться иногда и спросить: «А ведь мы с тобой почти одинакового роста, верно?» Или: «А какой у тебя рост? Пять футов семь?» Гарри терпеливо объяснял ей, что его рост считался средним для американского солдата Второй мировой, пять футов девять. Ну, может, сейчас он немного усох, но все равно находится в отличной форме. Хвативший его чуть ли не инфаркт – дело прошлое, закупоренную артерию хирурги вскрыли, и теперь все в порядке. Каждое утро он целый час бегал трусцой по Ламас-парк – по одну сторону которого были «Делла Роббиа» и все эти реставрированные гостиницы в стиле арт деко[2], по другую – пляжи и Атлантический океан. В такое время на улицах почти ни души – отставники и пожилые еврейские мадам со своими широкополыми соломенными шляпками и нашлепками от загара на длинных носах по большей части разъехались, а новые обитатели Саут-Майами-Бич, вся эта модная публика – модельеры, манекенщицы, актеры и стильные педерасты не высовывались из своих нор до самого полудня.

Скоро, совсем скоро клиенты начнут обрывать телефон, спрашивая: «А что это случилось с Гарри Арно?» И сообразят, что они, собственно, ровно ничего о нем не знали.

Он исчезнет, испарится, начнет новую жизнь; эта жизнь подготовлена и ждет его. Он никуда не будет спешить. Не будет работать на людей, которых не уважает. Время от времени позволит себе выпить. А по вечерам – даже и сигарету. Вот так – курить сигарету и смотреть на закатный залив. А рядом – Джойс.

Ну, не обязательно она, но вполне возможно. Ведь там, куда собрался Гарри, и свои женщины есть. Может, уехать сначала одному, устроиться, а потом, если будет настроение, вызвать и Джойс. Пусть заедет в гости.

Он был полностью готов. Обзавелся паспортами на две различные фамилии – так, на всякий случай. Впереди – свободная дорога, безоблачное небо и никаких проблем. Вот так все и выглядело, пока Гарри не узнал, что нарвался на неприятности. Это известие он получил от Бака Торреса двадцать девятого октября на Коллинз-авеню, в «Вульфи», за одним из столиков, расположенных снаружи, под тентом.

В «Вульфи» до сих пор подавали фруктовое желе – других таких ресторанов Гарри не знал. И подавали, как выразился один его дружок из «Майами геральд», «с серьезным лицом, не улыбаясь и не подмигивая». В меню сандвичей значился сандвич «Гарри Арно», только теперь Гарри Арно не мог есть сандвич с этим именем. Копченое мясо, моцарелла[3]с помидорами и луком, сверху – немножко итальянского соуса. Гарри мог питаться продуктами из деликатесных лавок, мог употреблять кубинскую пищу – если не очень налегать на черную фасоль.