— Только что.

— Пусть заходит. И еще. Чай? Кофе? — обратился он к посетителю, робко сидевшему на краешке кресла перед письменным столом и словно бы придавленному солидностью кабинета с обшитыми мореным дубом стенами и мебелью вишневого дерева от Грассини.

— Лучше чаю, — скромно ответил тот. — И бутербродик. Если можно. А то я не ел с утра. Боялся вас упустить.

— Организуй, — распорядился Мамаев. — Накрой там, — кивнул он в сторону комнаты отдыха. — Зови Тюрина.

Секретарша вышла. Появился Тюрин, благоухая лосьоном «Фа мэн», новая мужская линия, и уставился на посетителя своими сонными глазами с таким видом, с каким высокородный английский джентльмен смотрел бы на неизвестно откуда появившуюся на ковре его гостиной большую кучу говна. При этом изумляло его не то, что говно откуда-то появилось, а какого же размера должна быть жопа.

Посетителю было лет семьдесят. Маленькое сморщенное лицо сразу от кустистых седых бровей переходило в желтую яйцеобразную лысинку, окаймленную длинными сальными волосами. Черный пиджак с загибающимися лацканами был осыпан перхотью. Из-под коротких брюк высовывались цыплячьи ноги со спавшими на стоптанные туфли неопреденного цвета носками. Если бы не повязанный большим узлом галстук и не черная кожаная папка на коленях, его можно было принять за бомжа, промышляющего сбором пустых бутылок.

— Познакомься, Тюрин, — предложил Мамаев. — Это Иван Иванович Иванов.

— Иван Иванович Иванов? — озадаченно переспросил Тюрин.

— Это мой псевдоним, — с застенчивой улыбкой объяснил посетитель. — Мне пока не хотелось бы его раскрывать. Я сделаю это, когда мы придем к соглашению.

— Иван Иванович — ветеран вооруженных сил, военный юрист, — объяснил Мамаев, с усмешкой наблюдая за обескураженным Тюриным. — Во время афганской войны он был председателем военного трибунала.

— Временно исполняющим обязанности председателя трибунала одной из частей, — поправил Иванов.

— Какой? — спросил Тюрин.

— Я скажу об этом в свое время.

— Иван Иванович рассказал мне очень интересную историю. Я хочу, чтобы ты тоже ее послушал.

— Петрович, давай в другой раз, — предложил Тюрин. — Сейчас есть дела поважней.

— Нет, — оборвал Мамаев. — Более важных дел у нас сейчас нет. Прошу вас, Иван Иванович, — предложил он, провожая гостя в комнату отдыха, где на столе уже был сервирован фуршет. — Присаживайтесь, угощайтесь. Чем богаты.

— Мне так неловко, — смущенно проговорил Иванов, жадно оглядывая большое блюдо с миниатюрными бутербродами с осетриной и тарталетками с черной и красной икрой.

— Не стесняйтесь, — подбодрил его Мамаев. — Рюмочку?

— А можно?

— Почему же нет? Водка? Коньяк? — Лучше виски. Когда-то я любил виски. Посетитель опрокинул в рот рюмку старого скотча и начал уплетать тарталетки, выбирая те, что с черной икрой. Хватал он их с блюда руками, не перекладывая в тарелку, поспешно жевал, только что не давился. На лице Тюрина появилась такое выражение, будто его сейчас вырвет. Мамаев молча курил, внимательно наблюдал за гостем. Тот отправил в рот последнюю тарталетку с черной икрой, поискал взглядом, не затерялась ли среди бутербродиков еще одна. Не найдя, с сожалением вздохнул и несвежим платком вытер губы.

— Можно еще рюмочку? Хоть половинку?

— Наливайте, наливайте, — радушно разрешил Мамаев.

— Значит, вы хотите, чтобы я рассказал вам свою историю еще раз? — поинтересовался Иванов, наполнив рюмку так, что виски пролилось на скатерть.

— Со всеми подробностями. Тюрин оценит ее с точки зрения профессионала. Он служил в Главном управлении внутренних дел Москвы. Так что вы, можно сказать, коллеги.

— Очень приятно, коллега, — застенчиво улыбнулся Иванов. — Очень, очень приятно. Не выпьете со мной?

— На работе не пью, — отказался Тюрин. — Из принципа.

— Уважаю чужие принципы. Я тоже никогда не пил на работе. Ваше здоровье!.. Начну с начала. В юности я хотел стать писателем. Но так получилось, что всю жизнь прослужил в органах военной юстиции. Это тяжелая и ответственная работа. Она не оставляла ни времени, ни сил для литературной деятельности. Но я мечтал когда-нибудь написать книгу «Записки военного прокурора». И понемногу собирал материал для нее. Делал выписки из дел, снимал копии с наиболее интересных документов. Когда меня направили в ограниченный контингент советских войск, выполнявших интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан, я понял, что это будет самая значительная часть моей книги. И потому вел свои записи с особой тщательностью. Это, так сказать, преамбула. Как мы, юристы, говорим: вводная часть, — сообщил Иванов и поковырял ногтем мизинца в зубах. — Извините, икра залипла. Совсем плохие стали зубы, а на новые денег нет. Вы знаете, сколько стоит одна пломба в «Мастер Дент, сеть стоматологии, номер набери»? Десять условных единиц! Что хотят, то и делают! Перехожу к описательной части, — продолжал он. — Было так. Однажды ночью меня вызвал командующий армией, приказал вылететь в расположение одной из воинских частей и провести там заседание трибунала...

— Вылететь откуда? — перебил Тюрин.

— Из Кабула.

— Куда?

— Пока не скажу. Иначе моя информация утратит всякую ценность. А мне бы этого не хотелось. Трибуналу под моим председательством было приказано рассмотреть дело офицера Советской Армии, которого обвиняли в государственном преступлении. Он устроил диверсию на военном аэродроме, взорвал несколько самолетов и скрылся.

— Фамилия офицера? Или тоже пока не скажете?

— Скажу. Фамилию скажу. Майор Калмыков.

— Понял? — спросил Мамаев. — Поэтому сиди и слушай.

— Показания трибуналу дали командир авиационного полка, начальник аэродромной охраны и два часовых. Они показали, что обвиняемый Калмыков проник на территорию аэродрома и совершил диверсию. Он был признан виновным по статье шестьдесят четвертой, пункт "а" Уголовного кодекса, «Измена Родине», а также по статье шестьдесят восьмой, часть вторая, «Диверсия». По совокупности преступлений заочно приговорен к смертной казни.