Глаза Элейн болели от напряжения что-либо разглядеть в быстро меркнущем дневном свете.

— Кейти, мы никогда не закончим, если ты будешь читать все заглавия.

Она с облегчением вздохнула, когда последняя книга заняла свое место на полке. Книги стояли в алфавитном порядке, тисненные золотом буквы поблескивали под ее пальцами.

На пороге библиотеки появился мужчина, одетый в белый парик и черно-красную ливрею, в руке он держал канделябр:

— Миледи, кухарка спрашивает, как ей подавать вам ужин. Вы спуститесь в столовую или же предпочтете отужинать в своей комнате?

Элейн открыла было рот, чтобы попросить накрыть в комнате.

— Старая Хэтти уехала, и, конечно, миледи будет ужинать здесь, — Кейти прыжком поднялась с пола и махнула рукой, как будто прогоняя назойливую муху. — А теперь иди себе, ступай!

Лакей поклонился:

— Слушаюсь, миледи.

Элейн нахмурилась. У нее болела голова и пульсировала расцарапанная щека. Она начала задумываться, не сменила ли она одну надсмотрщицу на другую, еще более плохую? Какой слуга будет выполнять приказы какой-то недоделанной служанки, когда его госпожа находится рядом и может сама за себя ответить? Кровь прилила к ее раскалывающейся голове. Может, ей надо было по-другому сформулировать вопрос: какой слуга будет выполнять приказы от госпожи, которая пьет, мастурбирует и сквернословит как портовый грузчик?

— Вам следует переодеться, миледи, скоро зазвучит гонг к ужину.

Элейн подчинилась тому, что сейчас Морриган стала хозяйкой дома, хотя единственное, что хотелось самой Элейн, — это отправиться в кровать и оставаться там как можно дольше.

К сожалению, ей так много надо выяснить.

Она дотянулась до тонкой книжицы, которую засунула на самый верх полки, подальше от вездесущих глаз Кейти.

За ужином она начала так и этак крутить добытые ею сведения, пробуя из разрозненных кусочков информации составить картину жизни и времени Морриган. Свечи в двух канделябрах, расположенных по обеим сторонам банкетных размеров обеденного стола, трещали и вспыхивали. Томас Эдисон изобрел электричество в конце 1870-х годов. «Остров сокровищ» был датирован 1881 годом, «Принц и нищий» — 1882. Конечно, хозяин огромного именья мог себе позволить иметь в своем распоряжении все последние достижения благ цивилизации?

Рука в черном убрала пустую обеденную тарелку Элейн. И немедленно появилась вновь, ставя перед нею десертную тарелку с большим куском красного бисквита, покрытого сливочной белой глазурью.

По крайней мере она поняла, почему платья в ее шкафу так отличались от стиля одежды времен Диккенса. Сейчас на дворе была не середина, а конец викторианской эпохи. Очевидно, что лорд попросту развлекался, наряжая слуг в маскарадные костюмы: служанок — в платья эпохи Диккенса, а лакеев — в ливреи в стиле «Опасных связей».

Элейн с удивление обнаружила перед собой чашу с орехами. Неужели она уже успела съесть свой десерт?

По напряженной тишине, воцарившейся за ее спиной, она абсолютно ясно поняла, что должна подняться. За дверьми столовой она заколебалась. Лакей стоически ожидал волеизъявления ее светлости: будет ли она и далее стоять здесь, как столб, или же все-таки решит удалиться, чтобы дать отдых и слугам.

— Миледи, не хотите ли выпить чая в гостиной?

Элейн с благодарностью улыбнулась:

— Да, пожалуйста.

Она перенесла вес тела на здоровую ногу. Лакей вытянулся около дверей библиотеки:

— Миледи, дворецкий немедленно принесет вам чай.

Элейн выпрямила спину. Прошлым вечером он сопровождал ее в спальню, почему же сейчас он не может провести госпожу в гостиную?

Если бы хоть кто-то помог ей разобраться, куда идти. Обнаженная статуя у основания лестницы ничем не могла ей помочь. Хотя… напротив ее находилась еще одна дверь. Как только Элейн подошла, словно из ниоткуда, появился другой лакей и распахнул перед ней эту дверь.

Гостиная была отделана в голубых и серебристых тонах. Она выглядела словно сошедшей с киноэкрана.

Элейн с раздражением задавалась вопросом, как узнавали время, чтобы ударить в гонг? Должны же хоть где-нибудь находиться хотя бы одни часы.

Элейн лениво подняла голубую вазу, украшенную белым рельефом из богов и богинь. Ее матери нравились подобные безделушки.

Она перевернула вазочку. На донышке была надпись «Веджвуд, 1786».

Элейн быстро поставила вазу на место.

Ее матери вполне понравились бы деньги, которые она выручила бы от продажи подобной вещицы.

Чай был накрыт так же безлико, как и обед. Богато украшенный серебряный чайник был настолько большим, что, казалось, вмещал в себя дюжину чашек чая. Мэтью наверняка бы настоял на том, чтобы выпить все до последней капли. Элейн осилила полчашки. Она почувствовала сильное облегчение, когда добралась до своей комнаты.

Раскрасневшаяся от усилий Кейти подняла груду нижнего белья с кровати и засунула ее во второй ящик.

— Пусть будут там, мэм! — Она удовлетворенно потерла руки. — Теперь все уложено, как надо, все ваши чудесные вещички находятся там, где им следует быть. Я забрала то старое шерстяное платье и отдала Мэри, это моя сестра; она позаботится об этих тряпках — сожжет их. Вам они больше не понадобятся.

Элейн искренне надеялась, что Морриган, вернувшись в свое тело, будет только рада подобным изменениям. Она позволила Кейти снять с себя платье.

— Но, мэм, вы же не можете спать в сорочке!

— Я… — Господи, как же люди могут говорить так длинно! — …Я сама в состоянии переодеться в ночную рубашку!

И, не дожидаясь возражений, Элейн шагнула за ширму и проделала все самостоятельно.

Головная боль не прекращалась. Свободная ночная рубашка раздражала ее соски.

А когда Кейти, пристав, как моська к слону, стала настаивать на том, чтобы волосы миледи были расчесаны не менее ста раз, Элейн была на грани того, чтобы вырвать щетку из рук девицы и разбить об ее же голову. В конце концов Элейн позволили скользнуть между простынями.

— О мэм, я совсем забыла надеть на вас чепчик! Я сейчас…

— Нет.

Кейти замерла, полуобернувшись.

— Но, мэм, ваши волосы снова спутаются.

Ну и хорошо. Может, тогда она умрет и этот глупый фарс закончится.

— Спокойной ночи, Кейти.

— Да, я только подправлю огонь в камине.

Взлетели и опали искры. Служанка неохотно произнесла:

— Спокойной ночи, мэм.

Шелковый полог балдахина поблескивал в тусклом свете камина. В голове Элейн зазвучали последние слова Хэтти.

Говорю тебе, услышь меня! Я расскажу им все, и тогда поглядим, кто сильнее и кто прав, посмотрим, когда ты будешь гореть в аду, проклиная, что родилась на свет!

Элейн перевернулась на левый бок.

Старая Хэтти уехала, и, конечно, миледи будет ужинать здесь.

Элейн легла на спину. С левой стороны пульсировала тупая боль, но она не имела никакого отношения к синякам, полученным в результате сражения с Хэтти.

Морриган должна понравиться Мэтью, подумала Элейн с раздражением. Невежественная покорная маленькая девочка, из которой можно вылепить все, что угодно, и которая не поставит тебя в неловкое положение, заявляя о своих сексуальных требованиях.

Наверное, вы услышали их, когда жили в этой дикой местности.

Элейн повернулась налево. Подушка давила на больную щеку.

В темноте смеялись синие глаза:

Означают ли ее слова то, что она позволит вам быть блудницей перед шотландцем?

Элейн перевернулась на живот. Ноющие мягкие груди распластались под ее весом.

Не сегодня, дорогая, у меня завтра тяжелый день. Может, на следующей неделе будет полегче.

Она перевернулась на бок.

Синие глаза смотрели с обещанием:

Я мог бы дать так много…

Как случилось, что Морриган оставалась девственницей, прожив в браке целый год?

Элейн легла на спину и поочередно выпуталась из покрывала, простынь и ночнушки, которые обвились вокруг нее, как пуповина вокруг младенца. Возможно, смерть от удушья была бы достойным завершением той троицы добрых дел, о которой говорила Кейти.