Для него, имеющего репутацию паши, это было уже слишком. Да те известные Чарльзу паши, не задумываясь, отрубили бы голову слуге, осмелившемуся подвергнуть сомнению их приказ. А затем бы вырвали дерзкий язык.

— Скажи миледи, что по всем возникающим вопросам касательно моих распоряжений, она может напрямую обращаться ко мне.

Личико служанки прояснилось. Кейти набралась смелости и взглянула лорду в глаза. Прочтя в них недосказанное, она еще сильнее зарделась.

Чарльз задался вопросом, во всех ли местах она способна заливаться румянцем? У Морриган, похоже, была та же склонность. Как бы он был рад проверить это предположение на своей жене!

— Слушаюсь, милорд, — пробормотала служанка, снова упершись взглядом в стол.

— Прекрасно, Кейти, ты можешь идти.

Кейти присела в неуклюжем реверансе, поднялась и развернулась к выходу.

Яркий полуденный свет струился сквозь распахнутые балконные двери. Проникающие теплые лучи гладили его затылок. В саду, за стенами библиотеки, щебетали птицы. Этой весной погода и в самом деле была исключительной. Было бы непростительно не воспользоваться ею в своих интересах.

— Нет, постой! Я хочу, чтобы ты передала эту записку своей госпоже, — сказал Чарльз, одновременно доставая письменные принадлежности.

Кейти вернулась к столу, терпеливо ожидая, пока лорд набросает послание.

Он откинулся назад с лукавым блеском в глазах. Подписав записку цветистым росчерком, он немного помахал ею, высушивая чернила, а затем свернул и вручил служанке. Кейти приняла свернутую бумагу, снова склонившись в поклоне. Затем развернулась и стремительно выскочила из библиотеки, словно опасаясь, что ее снова окликнут.

Что же все-таки сказал ей Фриц?

Внимание Чарльза привлек золотой отблеск. Его задумчивый взгляд остановился на инкрустированном ящичке, в котором покоилась вложенная книга. Той ночью Морриган была так невероятно близка, так потрясающе горяча и влажна и жаждала большего. Его пальцы помнили след ее женской сущности, просочившейся сквозь шелк ночной сорочки. Если она тогда была так горяча, то сейчас она, должно быть, поистине тигрица. Не раз от любовниц он слышал, что после месячных излияний женское желание особенно сильно. А с учетом отосланных ей книг она, не раздумывая, прыгнет в его объятья.

Он закрыл глаза и глубоко втянул воздух, стараясь обрести контроль над своим быстро увеличивающимся пахом, стремясь проявить немного терпения. Еще не время. Но так тяжело. Вдруг его глаза распахнулись, уголки губ приподнялись в ухмылке. Но ведь не одному ему тяжело. И если его состояние столь нестерпимо, то что же говорить о ней?

Она будет его умолять.

Наверняка…

Да.

Он мог бы добиться ее мольбы уже сегодня.

С громким хлопком Элейн закрыла Библию. Чрезвычайно скудный материал для чтения. Она попыталась встать, врезавшись правой ногой в стопку книг, сложенных под столом. Со стороны лорда было весьма любезно снабдить ее целой мини библиотекой. Эротического характера. Хотя у нее не было уверенности, относятся ли творения маркиза Де Сада к данной категории. Если хозяин этих книг считал их таковыми, то увлечение тантрой было самым невинным из его извращений, и это еще больше укрепило ее решимость оставаться в своей комнате за надежно запертой дверью.

Она присела и повторно сложила книги. Пальцы задержались на манускрипте в кожаном переплете со сложным названием «Камасутра Ватсьяяна, перевод с санскрита. В семи частях, с предисловием, введением и примечаниями». Датировано 1883 годом — более поздней даты она нигде не встречала.

Обеспокоенная, она поднялась и направилась к балконным дверям. Уже двенадцать дней она пребывает в теле Морриган. Двенадцать дней прошли словно целая жизнь, а единственное, что она может сказать с полной уверенностью — это то, что сейчас, по меньшей мере, 1883 год. И что у Морриган английский акцент, она левша и страдает от менструальных спазмов. И что ее мужа зовут Чарльз. Который может быть добрым. И настойчивым. И обладает обширными познаниями в тантрических практиках.

По крайней мере, теперь она освобождена от неудобных прокладок из сложенной материи. Хотя, если быть совсем точной, она избавилась от них еще три дня тому назад, когда в ее комнату доставили коробку, заполненную эластичными атласными санитарными поясами и несколькими дюжинами подкладок, сделанных из шерсти и хлопка с запахом лаванды.

Элейн вышла на балкон. Утро перерастало в полдень. Было невероятно тихо. Она чужая здесь.

Закрыв глаза, она попыталась представить себя в такой же полдень, только в двадцатом веке. Но ничего не шло на ум. Элейн отчаянно принялась подсчитывать дни. Так, спать она легла в воскресенье вечером, значит проснулась в понедельник утром. То есть сейчас в двадцатом веке пятница. Какие дела были намечены у нее на этот день? На работе и дома?

В дверь тихо поцарапались.

Глаза Элейн распахнулись. Кроме работы, она ничего больше не планировала. Эти последние два месяца до крайнего срока подачи налоговых деклараций Мэтью работал целыми днями, не поднимая головы, с утра до вечера. А по улицам Чикаго бродили сотни, если не тысячи, рьяных и способных системных аналитиков, любой из которых был бы более чем рад занять ее место.

Нет никого, кто будет тосковать по ней, никого, кто более, чем мимоходом, заметит ее отсутствие. И в том случае, если Морриган перенеслась в тело Элейн, еще вопрос, заприметит ли Мэтью что-нибудь неладное.

— Мэм, я принесла кое-что для вас.

В двадцатом веке она была бы так же одинока, как здесь и сейчас, печально подумала Элейн.

Дверная ручка повернулась.

— Можно мне войти, мэм?

Как будто у нее есть выбор. Элейн медленно подошла к входной двери и провернула ключ.

Кейти заскочила в комнату. Склонившись в реверансе, она протянула свернутый лист бумаги.

Миледи,

Повариха подготовила большую корзину для нашего пикника. Хотя Фриц и считает, что свежий воздух плохо влияет на пищеварение, я надеюсь, он получит удовольствие, проведя некоторое время в компании с Кейти. Встретимся в библиотеке. Приходите немедленно.

Ваш супруг.

Элейн перечитала записку. Приходите немедленно. Перед тем, как свернуть письмо, она тщательно изучила каждое слово. Затем повернулась к балкону. Солнце грело, обещая своим теплом лето. Верхушки огромных дубов тянулись ввысь к безоблачному небу. Казалось, было слышно, как растет трава невозможно насыщенного зеленого цвета. Пикник.

Так много лет прошло со времени ее последнего пикника.

Она уставилась на скамью из кованого железа, анализируя свою прошлую жизнь.

А была ли она хоть раз на настоящем пикнике?

Ее мать, страдающая от аллергии, всегда следила за тем, чтобы они ели в комнате, стремясь избежать роящихся вокруг пищи пчел. Мать умерла несколько лет назад, хотя, нет, неправда, применительно к этому времени, она еще даже не родилась. Конечно, лучше думать так, нежели представлять, что ее изъеденное раком, наполненное формальдегидом тело погребено под кучей земли и грязи. Что касается Мэтью, то он трапезе на свежем воздухе всегда предпочитал комфорт кондиционируемого помещения. Нет, у нее никогда не было настоящего пикника.

Еще кое-что впервые.

— Кейти, какой сегодня день недели?

— Что?.. Вторник, мэм.

Неожиданно улыбнувшись, Элейн почувствовала себя до смешного юной для тридцатидевятилетней матроны и показала на залитую солнцем лужайку. Она тщательно строила фразы, стремясь полностью избегать сокращенных форм. Хотя Чарльз и использовал сокращения наобум, ей все же следовало перестраховаться.