– Мне следует прямо сейчас уйти отсюда. Я так и сделала бы, если бы этим не поставила бабушек в неловкое положение.

– И если бы это не расстроило моего дедушку, – подсказал Лусиус.

– Да. – Фрэнсис смотрела на него, а он, сжав челюсти, смотрел на нее в упор.

– Фрэнсис, – заговорил он после нескольких минут напряженного молчания, – чего вы боитесь? Провала? Этого не случится, обещаю вам.

– Вы просто вмешиваетесь не в свое дело, – с горечью сказала она. – Вы самовлюбленный эгоист, который твердо убежден, что только он один знает, как мне следует распоряжаться моей жизнью. Вы знали, что я не хочу возвращаться в Лондон, и тем не менее устроили все так, чтобы я в любом случае приехала. Вы знали, что я не хочу петь перед большой аудиторией, особенно здесь, и тем не менее собрали огромное количество слушателей, а потом сделали так, чтобы я не смогла отказаться петь перед ними. Вы знали, что я не желаю больше видеть вас, но вы вообще не считаетесь с моими желаниями. По-моему, вы всерьез думаете, что заботитесь обо мне, но вы ошибаетесь. Нельзя заботиться о ком-то и одновременно манипулировать им или сбивать его с пути, который он сам себе выбрал. Вы не заботитесь ни о ком, кроме самого себя. Вы деспот, лорд Синклер, и самый отвратительный интриган.

Фрэнсис видела, что, пока она говорила, он становился все бледнее, а его лицо делалось все более жестким и замкнутым. Когда она замолчала, он резко повернулся и устремил взгляд в остывшие угли камина.

– А вы, Фрэнсис, – заговорил он после долгой тягостной паузы, – вы не знаете значения слова «доверие». Я не спорил с вами из-за того, что вы решили стать учительницей, хотя могли быть знаменитой певицей. Какое мне дело? Вы свободны выбирать свою собственную дорогу в жизни. Но мне нужно понять причину ваших поступков, а причина не просто в предпочтении и даже не в бедности. Я не спорил с вами, когда вы отказались поехать со мной в Лондон после Рождества или выйти за меня замуж, когда я попросил вас об этом чуть больше месяца назад. Я вовсе не считаю себя подарком для женщин и не ожидаю, что все женщины будут по уши влюбляться в меня – даже те, которые со мной спят. Но я должен понять причину вашего отказа, потому что я не верю, что это отвращение или просто безразличие. Вы не хотите открыть мне эти причины. Вы не хотите довериться мне.

Фрэнсис была слишком сердита, чтобы снова пожалеть о том, что вчера не была с ним полностью откровенной.

– Я не обязана это делать, – возмутилась она. – Я не обязана открывать свое сердце ни вам, ни кому-либо другому. Почему я должна это делать? Вы для меня никто. И в своей жизни я уверена только в одном, а именно в том, что доверять могу лишь самой себе. Я себя не подведу.

– Вы в этом уверены? – Обернувшись, Лусиус посмотрел на нее без какого-либо намека на насмешку или издевку. – Вы уверены, что уже не сделали этого?

Внезапно Фрэнсис поняла – хотя, пожалуй, она давно это знала, – почему способна представить себе свое будущее с мистером Блейком и не способна с Лусиусом Маршаллом. После откровенного рассказа о своем прошлом, включая то, что произошло после Рождества, ей больше не придется делиться с мистером Блейком своим самым сокровенным – никогда, так говорило ее какое-то внутреннее чувство. Вежливость, заботливость и, конечно, общие интересы и друзья будут спокойно сопровождать их по жизни. С Лусиусом ей придется делиться своей душой, а ему – своей. Ничего другого между ними никогда не будет. Вчера она была не права, говоря об открытых книгах. Как очень молодая женщина она, возможно, отважилась бы открыться ему – на самом деле она благосклонно смотрела на такую перспективу. Молодые люди склонны мечтать о такой любви и страсти, которые вспыхивают и горят всю жизнь и даже дольше.

Хотя Фрэнсис было всего двадцать три года, сейчас она старалась избежать таких отношений – и одновременно стремилась к ним.

С внезапной, непрошеной ясностью Фрэнсис вспомнила их ночь, проведенную вместе, и закрыла глаза.

– Через двадцать минут я приду, чтобы проводить вас в музыкальный зал. Этот концерт я устроил для вас, Фрэнсис. Там будут и другие исполнители, но вы будете последней, как и подобает, потому что никто не захотел бы выступать после вас. Я оставлю вас одну, чтобы вы успокоились. – Не глядя на нее, Лусиус большими шагами пересек комнату, но, взявшись за ручку двери, задержался. – Если, когда я вернусь или прямо сейчас, вы попросите меня отвезти вас домой на Портмен-стрит, я вас отвезу. Я найду, как извиниться перед гостями в музыкальном зале. Я бесконечно изобретателен, когда мне это необходимо. – Он медлил, словно ожидая от нее ответа, но Фрэнсис ничего не сказала, и он, молча выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.

Фрэнсис подумала, что будет чудом, на которое можно только надеяться, если в музыкальном зале не окажется никого, кто мог бы ее узнать. Странно, но, осознав это, она почувствовала себя почти спокойно – отдала себя в руки судьбы. Теперь от нее уже ничего не зависело. Конечно, она могла уйти отсюда – уйти, даже не дожидаясь возвращения Лусиуса, – но знала, что не сделает этого.

Граф Эджком был бы разочарован, ее бабушки были бы расстроены и унижены, да и у самой Фрэнсис была причина, чтобы остаться, – сейчас оживала мечта всей ее жизни...

Виконт Синклер не ответил на ее вопрос о количестве приглашенных, но ему и не нужно было этого делать, Фрэнсис знала, что их должно быть много. Почему еще могли быть убраны перегородки между музыкальным и бальным залами? Сам по себе музыкальный зал был внушительных размеров и, вероятно, мог вместить несколько дюжин человек, но и он оказался недостаточно большим для сегодняшнего концерта.

И одним из приглашенных гостей должен быть лорд Хит. Как гордился бы ее отец, если бы мог знать об этом!

Певица, которая жила в ней, мечтая выступать перед публикой, жаждала петь сегодня вечером, невзирая на последствия.

Ведь художник, создавая полотно, не закрывает его потом простыней, чтобы никто не смог его увидеть. Писатель, который пишет книгу, не кладет ее на полку под другие книги, чтобы никто никогда не прочитал ее. Хозяин дома, как гласит библейская история, не ставит зажженную лампу под корзину, чтобы она не светила другим домочадцам.

Все годы, проведенные в школе мисс Мартин, Фрэнсис до конца не понимала, насколько подавляла свое естественное стремление петь ради того, чтобы другие ее слушали.

«Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться ни на что меньшее».

Папа!

Что ж, сегодня вечером она будет петь и для него, и для себя – а завтра соберет вещи и вернется в Бат.

Спустя двадцать минут, проведенных наедине с мрачными мыслями, Лусиус отправился в музыкальный зал, чтобы посмотреть, кто пришел, и постараться быть любезным с гостями. Войдя в комнату, Лусиус понял, что, по-видимому, пришли все, кого он пригласил, – и музыкальный, и бальный залы были заполнены, хотя на самом деле многие еще не расселись по местам, а прогуливались, создавая изрядный шум.

Поздоровавшись с бароном Хитом и его женой, Лусиус проводил их к местам в первом ряду, оставленным специально для них. Он обменялся приветствиями с несколькими друзьями и знакомыми и счел себя обязанным встретить леди Лайл и уверить ее в том, что она получит особое удовольствие от концерта, а когда леди несколько озадаченно посмотрела на него, улыбнулся ей и сказал, что довольно скоро она поймет, что он имел в виду.

Остальные исполнители уже прибыли, и слушатели начали занимать свои места. Ничего не могло быть хуже начинавшихся с опозданием концертов – пора было идти за Фрэнсис.

Возвращаясь обратно в гостиную, Лусиус подумал, что Фрэнсис снимет с него голову, когда увидит, сколько людей он пригласил. По какой-то причине, которой он не мог понять, три года назад она отказалась от своей мечты и теперь более чем неохотно снова возвращалась к ней.

«Самовлюбленный эгоист. Деспот. Интриган».

Что ж, Лусиус признавал, что полностью виновен, но, по его мнению, лучше быть самовлюбленным эгоистом, чем размазней. Он всегда встречал жизнь лицом к лицу и не собирался этого менять.