Энн было нечего сказать. Это было настолько неожиданным, что она могла только смотреть на Доусона в изумлении.

— Вы сделаете для меня еще одну вещь, Энн? — продолжал он. — Вы были так добры, что я собираюсь и дальше злоупотреблять вашей добротой. Вы скажете Вивьен, что я оставляю Джона и почему я это делаю? Я бы хотел, чтобы она услышала это от вас, а не от кого-то еще. Мать Джона, а возможно, и Джон назовут меня дураком, но вы поймете и скажете Вивьен за меня, почему это имеет такое большое значение.

Все еще пораженная, все еще сбитая с толку, Энн молчала, и Доусон попросил ее снова:

— Вы сделаете это для меня? Прошу вас.

— Да, Доусон, сделаю, — тихо ответила Энн.

В этот момент дверь распахнулась, и Майра ворвалась в комнату.

— О Доусон, я вернулась, чтобы сказать, что не могу… — Она внезапно замолчала, увидев Энн. И только на миг старшей сестре показалось, как будто на лице Майры появилось не только выражение удивления, но и еще что-то — скрытное, дерзкое.

Потом Майра с криком бросилась через комнату:

— Энн, дорогая, как чудесно видеть тебя! Почему ты не дала мне знать, что приедешь?

Майра обвила руками шею Энн:

— Что ты сделала с собой, дорогая? Ты стала совсем другой.

Энн с трудом удержалась, чтобы не повторить те же слова, однако совсем не тем восхищенным тоном, с каким Майра обратилась к ней. Некоторое время она не могла придумать, что сказать, глядя на младшую сестру. Она вспомнила, что в прошлом всегда обуздывала вкус Майры, и поняла, каким сумасшествием было предоставить Майре одной выбор платьев, когда Джон дал ей деньги.

На девушке было цветастое шелковое платье с огненно-красными пятнами, которое почему-то выглядело одновременно и вульгарным, и дешевым. Сверху на него был надет узкий жакет из малиновой ткани с золотыми пуговицами, в петлицу которого был вдет букет из кожаных цветов. Как будто этой пестроты было недостаточно, на голове Майры красовалась шляпка, которую ей продали, по-видимому заверив, что это «изящное летнее изделие». Мешанина из цветов, лент и тюля была надвинута Майре на правый глаз, что должно было придавать ей, как она вообразила, искушенный вид, но на самом деле граничило с комическим эффектом, потому что Майра выглядела тем, чем она и была, — очень молодой, но чрезмерно разряженной девушкой. Охватив сестру одним взглядом, Энн заметила и роскошно отделанные открытые туфли, и сетчатые перчатки, и громоздкую сумку из черной кожи.

Бедная Майра! Энн могла бы пожалеть ее, если бы не была так сосредоточена на предметах, гораздо более важных, чем просто одежда. Прежде чем Энн успела произнести слово, Майра затараторила:

— О, если бы я знала, что ты приедешь! Дорогая, я хотела позвонить тебе вчера вечером, но рано ушла в кино. Вот так и получилось, что я уже приглашена на ленч и всю вторую половину дня. Вот почему я ворвалась сюда сказать Доусону, что не буду завтракать дома.

Майра говорила, не переводя дыхания, в своей обычной быстрой, живой манере. Но Энн, знакомая с каждой ее интонацией, знала слишком хорошо, что за потоком обычных слов девушка пытается скрыть свое смущение и даже чувство вины.

Быстро, повинуясь тому инстинкту, который безошибочно служил ей, когда дело касалось детей, она решила, как вести себя.

— О! — сказала она. — Как обидно, что ты занята. Какая жалость! А я ведь приехала специально, чтобы забрать тебя.

— Зачем? — подозрительно спросила Майра.

— На вечеринку, — сказала Энн. — Джон пригласил гостей на ужин сегодня вечером. Мы собирались немного потанцевать, а если будет тепло — покататься на лодках на озере. Все очень романтично. — Она улыбнулась. Затем, помолчав немного, чтобы Майра прочувствовала сказанное, добавила: — Но конечно, если ты не сможешь поехать, я пойму, хотя мне и жаль, потому что очень скоро все разъедутся в отпуск.

Майра дрогнула:

— Это звучит здорово, и, конечно же, я умираю хочу увидеть Галивер. Но ведь я уже обещала Томми… Томми Рэнкину — это мой друг — поехать с ним в Хенли сегодня после ленча и остаться с ним на обед.

— О! Ну конечно, если ты предпочитаешь Хенли… Джон будет разочарован, я тоже, и я хотела познакомить тебя кое с кем из молодых людей. Но не переживай. Смею сказать, мы организуем что-нибудь подобное осенью.

Энн говорила тепло, но несколько отстраненно. Это подействовало, как она и ожидала: Майра колебалась и казалась растерянной.

— Это звучит слишком заманчиво, чтобы пропустить. Я объясню Томми. Уверена, что он поймет. Я полагаю… — Она помолчала, очевидно призывая на помощь всю свою храбрость: — Я полагаю, ему тоже можно поехать?

— Не думаю, что в этот раз, — ответила Энн извиняющимся тоном. — Мне жаль, дорогая, но я уверена, что у нас и без того мужчин будет больше, чем женщин.

— Ну что ж. Он поймет. По крайней мере я надеюсь, что поймет. Он был ужасно мил со мной.

— Вот как? Очень приятно слышать.

— Может быть, ты поговоришь с ним и все объяснишь? — попросила Майра.

— Конечно объясню, — отозвалась Энн. — Он здесь?

— Да, он в гостиной. Ожидает меня.

— Прекрасно. Я успею перекинуться с ним парой слов, пока ты будешь собираться.

— Правда? Это было бы чудесно!

— Лучше тебе пойти предупредить его.

Майра выбежала из комнаты. Смешная маленькая шляпка подпрыгивала на ее голове. Энн повернулась и встретила улыбку Доусона.

— Вы просто великолепны! — сказал он.

— Держите пальцы скрещенными, — ответила она. — Мы еще не выбрались из лесу. — Затем, посмотрев в дверь, которую Майра оставила распахнутой настежь, она убедилась, что их не подслушивают, и добавила: — Позвоните Джону за меня. Скажите, что я здесь, что сегодня вечером он должен организовать вечеринку. У них там много… людей, которых можно пригласить. Скажите ему, что я все объясню, когда приеду.

— Предоставьте это мне, — сказал Доусон и добавил с некоторым волнением: — Вы думаете, что сможете справиться с Томми Рэнкином?

— Постараюсь, — ответила Энн.

Она прошла по коридору в гостиную, надеясь, что выглядит храбрее, чем была на самом деле.

Майор Рэнкин стоял у камина, заложив руки в карманы и широко расставив ноги, и Энн поняла, что это его характерная поза. Он слушал Майру, присевшую на ручку кресла. Ему было по меньшей мере тридцать пять, и он относился как раз к тому типу учтивых, обходительных мужчин, отполированных городской жизнью, который импонировал Майре, особенно в нынешней фазе ее развития. Он имел привычку улыбаться, показывая слишком много зубов; его темные выразительные глаза должны были очаровать Майру, в этом Энн была уверена, а манеры его были сверхвпечатляющими: он буквально ринулся вперед почти в драматическом порыве, когда увидел, что Энн вошла в комнату.

— Леди Мелтон, какое удовольствие!..

— Как поживаете, майор Рэнкин? Моя сестра только что говорила мне о вас и о том, как вы милы с ней.

— Уверен, что сапог не с той ноги: это ваша сестра очень мила со мной. Не могу припомнить, когда я так наслаждался, как последние несколько дней.

— Как мило! — сказала Энн с улыбкой. — Она уже успела сказать вам, что я ее похищаю — на сегодняшний вечер во всяком случае.

— Она только что огорчила меня этой новостью, — ответил майор Рэнкин. — Конечно, я разбит и разочарован, но в то же время понимаю. Если сэр Джон и вы пригласили гостей…

— Не так много, — быстро сказала Энн, — но мы бы хотели, чтобы и Майра была среди них.

— Конечно! — воскликнул Томми Рэнкин. — К тому же Майра говорила, что еще не видела Галивера. Он, должно быть, великолепен в это время года.

Энн догадывалась, что он рассчитывает на приглашение, и, не ответив ему, повернулась к Майре:

— Беги наверх и укладывайся, дорогая. Мы должны успеть приехать к ленчу. Еще очень многое надо сделать до вечера.

— Я недолго, — ответила Майра. Потом она взглянула на Томми Рэнкина с тоской в глазах: — Вы не уйдете, пока я не уеду?