В своей комнате Энн быстро разделась, завернулась в халат и пошла в ванную. Все было как обычно: большое розовое полотенце лежало на кресле, ванна наполовину заполнена водой, в которую брошена ароматическая соль, благоухающая легким запахом жасмина. Но когда она подошла к ванне, скинув халат, она застыла, не зная, закричать или убежать. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что из воды торчит уродливая морда безобразной щуки. Глядя на нее, Энн вспомнила, что совсем недавно видела очень похожую щуку в одном из стеклянных ящиков, развешенных на стене музея, и вынула чучело из воды.

Хорошо было бы, если бы близнецы сыграли шутку только с ней! Энн очень надеялась на это.

И только когда гости собрались перед обедом в гостиной, на нее обрушилось с полной силой осознание того, что жертвой близнецов стала не она одна. Леди Мелтон обнаружила на дне своей ванны маленького аллигатора, причем узнала о его присутствии, только когда задела его ногой. Вивьен — и тут Энн отметила про себя, что близнецы проявили превосходную интуицию — нашла гадюку, завернутую в шелковое белье, которое она приготовилась надеть. Огромного размера сухая кобра в комнате миссис Марлоу, одной из дам, приглашенных на вечер, так напугала эту леди, что у нее едва не случился сердечный приступ, поскольку она не сразу поняла, что змея не живая. Синклер, зайдя к себе в спальню, увидел на своей подушке уложенные рядышком головы рычащего льва и большеглазой маленькой газели.

Чарлз, которому было подложено по скорпиону в обе туфли, и Синклер были единственными, кого это все позабавило. Другие гости, а некоторые из них приехали в Галивер впервые, тоже нашли что-нибудь в своих спальнях или ванных комнатах. Одна дама средних лет, получившая известность как меткий охотник, с визгом выскочила в коридор, увидев повешенное над ее гардеробом чучело обезьяны с трубкой в зубах.

— Это всем нам чрезвычайно полезно. Дом пора разбудить, — сказал Чарлз, успокаивая Энн, когда она снова и снова извинялась, а гости только и делали, что описывали свое потрясение. А люди старшего поколения считали своим долгом поведать ей бесчисленные истории, как правило длинные и скучные, о шутках с печальным концом — в зависимости от обстоятельств это были либо смерть шутника, либо сумасшедший дом для жертвы розыгрыша.

После обеда Энн сходила наверх, чтобы разобраться с близнецами, но добиться раскаяния ей не удалось.

— Вот была потеха! Неужели ты этого не видишь, Энн? — смеялся Энтони. — Мы слушали из коридора. Эх, если бы могли еще и видеть!

— Женщины визжали не своим голосом, — хихикала Энтониета.

— Вы оба озорники, — сказала им Энн строго. — Вы страшно напугали милых, симпатичных, добрых людей. Кроме того, вы испортили чучела, особенно если клали их в воду.

— Джон не будет сердиться, — беспечно ответила Энтониета. — Он как-то сказал, что все это пора сжечь.

— Даже слышать не хочу, что он говорил, — заявила Энн. — Я очень сердита на вас.

— Нет, на самом деле ты вовсе не сердишься, — торжествующе сказала Энтониета, — потому что мы слышали, как ты смеялась, разговаривая об этом с Чарлзом.

— Нельзя подслушивать под дверью, — сказала Энн, безуспешно стараясь быть суровой.

К гостям она спускалась, уговаривая себя, что это всего лишь детская шалость и, возможно, Чарлз прав — этому дому пора проснуться. В бальном зале она нашла глазами Майру — лицо сестры светилось наслаждением — и подумала, чего еще желать, если ее маленькая семья цела и здорова. Но ей было искренне неприятно думать, что люди могли по-настоящему расстроиться.

— Не горюйте, — сказал ей позже Чарлз. — Некоторые чопорные юбки, конечно, шокированы, но зато теперь у них есть тема для рассказов за обеденным столом еще на месяцы. Разговоры начнутся завтра же по всему графству, и обещаю: не будет упущена ни одна деталь.

— Больше всего меня заботит леди Мелтон, — сказала Энн.

— Леди Мелтон не понравится, что бы вы ни сделали.

— Почему? — удивилась Энн.

— Вы жена Джона, — коротко ответил Чарлз.

— Это не ответ.

— В сущности, это самый полный ответ.

— Но почему? Это не может быть ревностью. Я еще не видела человека, более равнодушного к собственному сыну.

— Важно не то, что люди говорят, — ответил Чарлз. — Важно, что они чувствуют.

— Разве это не одно и то же?

Он засмеялся:

— Когда-нибудь вы проснетесь, и когда это произойдет — вы повзрослеете.

«Что за чушь он говорит», — подумала Энн. Она не успела этого сказать ему, их прервали сообщением, что ужин подан.

А сейчас Майра говорила:

— Я слишком много съела, слишком много танцевала, всего было слишком много, и все-таки мне жаль, что все это кончилось.

— Будут другие вечеринки, — успокаивающе сказал Чарлз.

— Обещаете? Я боюсь, что это сон.

— Уколоть вас? Если будет больно, значит, это наяву.

— Когда вы станете старше, вы поймете, что все развлечения однообразны, — проговорила Вивьен с презрением. — В сущности, одни танцы в Галивере ничем не отличаются от других.

— Нам всем пора в постели, — повторила Энн. — Не то вы нас уверите, что мы вовсе не получили удовольствия. Доброй ночи, Чарлз, и спасибо.

Обнимая сестру, Энн вышла из комнаты. Они медленно поднимались по лестнице, Майра болтала, оглядываясь через плечо на тех, кто шел следом.

— Утром я собираюсь поплавать, — сказала она Энн. — Чарлз обещал научить меня нырять.

— Здорово, — отозвалась Энн, отметив про себя с облегчением, что о возвращении в Лондон даже не упоминалось. — Ты была очень мила.

— Но не так мила, как ты, — прошептала Майра, и в голосе ее было столько сердечности, что слезы подступили к глазам Энн.

Доусон сказал, что Майра любит ее. Энн знала, что это правда: дитя не умело таить своих чувств, и поцелуй Майры, запечатленный на ее щеке, был от переполненного сердца.

— Благослови тебя Бог, — нежно сказала Энн и повернулась к своей комнате.

И только закрыв дверь за собой, она вспомнила, что не выполнила обещания, данного Доусону. За весь вечер не представилось возможности перекинуться и парой слов с Вивьен наедине или отозвать ее в сторону. Энн колебалась несколько мгновений, но решила, что не сможет уснуть, пока поручение Доусона лежит на ней тяжким грузом. Она нервничала больше, чем хотела показать даже себе. Майра могла противостоять Вивьен, но не она: Энн знала, что боится этой девушки. Вивьен представлялась ей почему-то не человеком из плоти и крови, а каким-то искусственным существом, созданным из условностей и притворства той социальной среды, которую Энн знала так мало. Но дело должно быть сделано.

Энн быстро открыла дверь, пересекла площадку и пошла по широкому коридору прекрасных пропорций к комнате Вивьен. Надо было набраться смелости, чтобы постучаться. И пока она ждала отклика Вивьен, она почувствовала, что хотела бы никогда не слышать поручения Доусона или своего обещания выполнить его.

— Войдите!

Слишком поздно. Энн повернула ручку.

Вивьен сидела перед зеркалом, снимая резное ожерелье их жадеита, которое оттеняло белизну и прозрачность ее кожи.

— О, это вы? — В голосе Вивьен, повернувшей голову к двери, слышалось изумление.

— Могу я с вами поговорить с минуту?

— Конечно. Заходите.

Энн закрыла дверь и прошла в комнату.

Прекрасная комната, подумала она, и очень подходит Вивьен. Стены были отделаны в бледно-зеленых тонах, и занавески у большой кровати тоже зеленые, в то время как мебель по большей части была резной и золоченой. Туалетный столик представлял собой большую плиту розового мрамора, украшенную по краям золотыми дельфинами и нереидами. Это была экзотическая комната, но в ней ощущались и характер, и оригинальность. Энн стало интересно, была ли отделка специально заказана Джоном для Вивьен, или девушка выбрала для себя одно из множества прелестных помещений Галивера.

— Садитесь, — предложила Вивьен и указала на кресло, обитое зеленым бархатом.