Всё опошлит эта корова Капа — свинина филейная — с некоторой досадой подумал Фомич, даже хотел назвать её шалавой, но, учитывая трудную женскую долю, обострять не стал, а продолжил агитацию за красоту.
— Красивое…мля… не может быть познано, его необходимо чувствовать, — заявил Фомич собутыльницам, пытаясь достучаться до глубин их души. — Мир…нах…полон изящного волшебства! Ага, вот такая она квантовая суперпозиция. Я воспринимаю все явления…мля…не как хорошие или плохие в натуре, а как прекрасные или уродливые. Закусывай, Аля, закусывай.
Аля закусывала, а потом вдруг запела дурным голосом:
Пьянка успешно преодолела лирическую стадию, кое-как проскользила философская стадия с разговорами типа «за жизнь», теперь загул приближался к тому моменту, когда участники начинают обсуждать производственные темы, а уже потом душа, если тело не заснёт, требует дебоша или подраться. А какие у нас производственные темы? Правильно — о коровах и их кормлении, ибо основной задачей всех животноводов является тщательный уход за животными, чтоб им пусто было — жрут и жрут, гадят и гадят.
Пьянка потихоньку превращалась в хрюкотеку, когда коллектив становился похож на проспиртованных хрюкозавров. Аля уже давно спала в пьяном угаре, упав головой на стол. Спать ей не мешали даже крошки от хлеба, впившиеся в её щёку. Изредка Аля внезапно оживала и поднимала со стола своё лицо с прилипшими на щеках крошками. В такие моменты она походила на парализованную сову, то есть могла только крутить головой, и бессмысленно моргать огромными глазами. Фомич перестал понимать, кто перед ним сидит и где он: он видел в ещё живой Капитолине свою любимую коровку под номером 111 на ухе. Этот номер у него ассоциировался с печальным событием, так как точно под таким номером числилась могилка на погосте почившего отца Фомича. Скотник, поглаживая тугое плечо Капитолины представлял, что гладит свою любимую корову номер 111. При этом он пьяно вещал, доказывая окружающим, что коровы лучше людей, мамой клянусь:
— Корова…мля… живёт разумно, не как сволочь человек торчит от жизни. Она…нах… скотина такая жрёт, чтоб утолить голод, пьёт падла такая, чтоб напиться, и размножается, чтоб продлить свой коровий род…нах. А человек, что? Жрёт не потому, что голодный, а потому, чтоб другому меньше досталось, любит сладко спать и сытно есть. Для чего всё это?! Шалишь…С собой в могилу не заберёшь!
— Ты скучный дед и мне скучно с тобой, — пьяно отмахивалась от Фомича Капитолина. — Мне с тобой сладко спать хочется. И сытно жрать я хочу….это моя мечта, а ты, дед, трендишь о коровах. Нашёл прекрасное.
Капа коров не любила, да и мужиков она считала тупиковой ветвью эволюции. Мужики — они, как собаки Павлова — живут на спинномозговых рефлексах. Да, и в пастели от мужиков толку, как из амебы спринтер.
— Проблемный вопрос, — промямлил дед.
— Ага, — кивнула Капитолина. — С проблемой надо переспать…а то коровы, да коровы.
При слове «коровы» в мозге Фомича щёлкнул триггер, и скотник плавно переместился в иную реальность, в такое состояние, где нет времени, нет прекрасных дам, где существует только одна цель: обиходить коров. Коровы не должны страдать, ибо они скоты бессловесные, но чтобы процесс шёл правильно, периодически надо прикладываться к напитку богов, разлитому в пластиковые бутылки и заныканные в разных укромных уголках фермы. Адепты учения дзен, глубокомысленно назвали бы состояние, в которое вошёл Фомич состоянием сатори, то есть на животновода снизошла благодать с получением им частички «разума Будды», а это не кот начхал. Тело скотника включило режим «безотказного автомата и железного трактора», а разум возвысился до чистого сознания, позволяющего слиться с подлинной природой вещей. Пьянющий до изумления скотник работал, как проклятый: открывал и закрывал ворота для трактора, разгружал мешки с солью, рассыпал под коров солому, раздавал фураж тёлкам и коровкам. Он на автомате наполнял кормушки водой, дробил слежавшуюся соль, был, что называется на все руки от скуки. Зачем на ферме кормораздатчик, если есть Фомич? Кормораздатчик железный — он может сломаться, а с Фомичём ничего не сделается, потому, как уже сделалось. Лопата здорово стимулирует мыслительный процесс, но не в случае Фомича. Превратившись в робота, алкозависимый скотник, совершенно не замечал странные и страшные дела, начавшие проходить на животноводческом предприятии. Потеряв счёт времени он, заодно, потерял все основные инстинкты и чувства, кроме направленных на каторжную работу. Он не удивился и не понял, что через двое суток запоя на предприятии как-то внезапно стало тихо. Обычно от животных исходит шум, а теперь они вели себя совершенно по-другому: они молчали. Только усиленно ели. Нормальный человек давно бы заметил, что коровы что-то стали много есть, ненормально много. Фомич, пребывая в своём собственном астрале, ничего такого не замечал: он только с некоторым удивлением периодически обнаруживал пустую кормушку, а раз кормушка пустая, то её следовало наполнить. То, что он уже много раз наполняет кормушки, Фомича не колыхало: пустая — наполним, коровки должны усиленно жрать, тогда из них получится отличная говядина. И никто не мог остановить ретивость скотника: живых людей на ферме не осталось, как и некоторых животных, кому не повезло правильно заразиться вредными спорами.
— Кушай сто одиннадцатая, кушай, — подкладывал своей любимице очередную порцию сена и силоса Фомич. — Лохматость у тебя что-то повысилась, к зиме, наверное. И полосатость на шкуре появилась. Твоя мамка, что, с зеброй согрешила? Кушай, а я немного догонюсь, если не возражаешь, типа остаканюсь.
Летом коров силосом не кормят, однако Фомич для своей любимицы находил остатки продукта. Часть остатков уже испортилась, а некоторая часть ещё могла пойти в корм. Почему бы и не скормить коровкам силос, учитывая их вдруг возросшую прожорливость. Спрашивать о рационе у начальства? А где оно? Что-то начальства не видно, наверно, оно забухало.
Фомичу по пьяной лавочке казалось, что корова его понимает и смотрит на него своими умными глазами, словно что-то определяя для себя. Но в её глазах таился ещё и свирепый зверь, заставляющий отводить глаза от её пристального взгляда. Корова говорить не могла, а то бы животновод услышал от неё много нового о людях и их вкусовых качествах.
Его проспиртованный мозг не мог понять, что с коровой происходит что-то категорически неправильное, идущее в разрез с коровьей природой. Во-первых, геометрия любимой коровки изменилась радикально: она стала раза в два шире и продолжала расширяться и удлиняться. Во-вторых, у коровы, или уже у демона с рогами, стали изменяться лапы, хвост и зубки.
Сто одиннадцатая кушала, поглядывая своими глазюками, в которых вдруг прорезался разум, на мужика, усиленно откармливающего её ненасытную утробу. Вождь любого стада должен быть самым сильным, иначе его сожрут вместе с копытами. Это еще Энгельс доказал. Будущий вождь, молча ела всё подряд, что давали, при этом ощущала некую симпатию к своей персоне со стороны двуногого. Другие коровы тоже пережёвывали пищу молча, только изредка, кто-то из коров свирепо взмахивал своим хвостом, со свистом рассекая им воздух. Фомич такие странности не замечал, как не заметил он, что остался на ферме только он один: других людей коровы уже благополучно подъели, как подъели трёх сторожевых шавок вместе со сторожем, двух приблудившихся кошек, поймали и съели штук триста крыс. Его не съели только по вине сто одиннадцатой, которая, пользуясь своей силой и повышенными умственными способностями, почему-то пощадила своего кормильца и не дала его слопать своим подругам. Остальных людей коровы съели, как съели и своих товарок и некоторых быков, определив, что те бракованные особи. В бракованных коровах споры-химеры почему-то стали изменять организм носителя не достаточно эффективно, поэтому выбраковка пошла на корм высшим животным, с фантастической скоростью увеличивая их мышечную массу и ускоряя дальнейшую трансформацию организма.
