Теперь, после случая с сигаретой, выслушав безапелляционное мнение товарищей о своей безусловной талантливости, Коля воспрянул духом, хотя не видел в своих способностях ничего особенного. Эка невидаль — прожигать дырки! Для Коли это было обычным, естественным делом, как для лягушки квакать или для птицы летать. Ведь ни одна птица не удивляется тому, что умеет летать — на то она и птица. Вот бегемот — тот должен удивляться, что кто-то может вспорхнуть в небеса.

Слух о необыкновенных Колиных способностях мгновенно разнесся по школе. Приходили из второго, третьего, даже из пятого класса, чтобы своими глазами удостовериться. Верзила пятиклассник, которому Коля вряд ли доставал до пояса, попытался игнорировать его чудесный талант.

— Я тебе, прожигателю, как дам сейчас в лоб, так ты у меня в угол улетишь! — заявил он нахально, поднимая здоровущий кулак.

— Посмей только! — закричал Коля. — Да я…

— Ну что ты мне сделаешь, что? — похвалялся верзила, гордясь своим преимуществом в росте. — Вот возьму и ударю!

— Если ты меня ударишь, я… я тебе сердце прожгу! — неожиданно для самого себя выпалил Коля и сам испугался. — Вот посмей только!

— Подумаешь, напугал, — пробормотал побледневший оболтус, потихоньку пятясь к двери. — С тобой, дураком, шутят, а ты… — и он пулей вылетел в коридор.

К чести нашего героя, он быстро забыл этот разговор и никогда не использовал своих способностей во зло людям. А ведь мог бы…

Благодаря Колиному таланту в младших классах появилась новая мода, пришедшая из первого “А”: девочки все как одна стали носить на шее деревяшки с выжженными именами. У Коли был точный глаз, да и уроки перспективы в изокружке пошли на пользу, поэтому его надписи напоминали почти произведение искусства. По молчаливому соглашению Коля выжигал имена только для своих одноклассниц. Остальным приходилось обходиться купленными в “Детском мире” приборчиками. Они понимали второсортность подобных украшений, но что было делать! Мальчики играли шпагами и саблями, украшенными затейливой резьбой. У Коли выработался свой стиль украшения боевых деревянных клинков, чем-то напоминающий арабскую вязь на старинных булатах. Правда, сам он об этом сходстве не знал.

Примерно через месяц о необыкновенных способностях Коли узнала и Мама. Она примчалась домой расстроенная, чуть не в слезах:

— У всех дети как дети, — кто на скрипке играет, кто в хоккей, — пожаловалась она соседке. — А мой — подумать только… Прожигатель! Тьфу…

Соседка знала, что такое “прожигатель жизни”, и решила, что это явление одного порядка. Сложив губы скорбным бантиком, она качала головой и вздыхала, сочувствуя Маминому горю.

— Верно, верно, — поддакивала она, глядя жалостливыми глазами. — А все эта… акселерация. Поди же ты — в семь лет, а уже прожигатель!

Невеселый разговор происходил возле лифта, который блуждал где-то по верхним этажам и никак не хотел спускаться. Наконец, дверь распахнулась, и появилась пенсионерка Мария Михайловна. Мария Михайловна всегда знала все про всех — утаить от нее что-нибудь не было никакой возможности. Сейчас она ехала в консерваторию, где, по слухам, создавались экспериментальные курсы игры на каменном ксилофоне, обнаруженном археологами при раскопке дошумерских захоронений, чтобы попытаться пристроить туда своего внука, того самого практичного Алешу Тургаева, учившегося в том же классе, что и Коля Глебов. Очевидно, роскошный букет, который она держала в руках, предназначался именно для этой цели, как и коробка конфет, и книга в яркой обложке, что просвечивали сквозь полиэтиленовую сумку с рекламой какой-то заграничной фирмы.

Увидев возле лифта Маму, Мария Михайловна чрезвычайно обрадовалась.

— Как я рада, дорогая, за вас! — объявила она, торжественно целуя Маму в щеку. — Я всегда говорила, что ваш Коленька — необыкновенный ребенок. Ах, как это замечательно! Теперь вашему сыну карьера обеспечена. Быть прожигателем — это так в духе времени! Вы знаете, недавно я слушала известного философа и прогнозиста Марлинского, так он прямо заявил, что НТР требует гениев нового типа, способных на невозможное. Как я завидую вам, что у Коленьки такой яркий и современный талант. Дорогая, вы должны показать его специалистам. Сегодня я занята, а завтра… — она извлекла записную книжку и стала перелистывать ее, держа у самого носа, — завтра, скажем, в четыре часа мы с вами идем к профессору Беловодскому. Нет, нет, не смейте отказываться — это наш с вами гражданский долг дать миру нового гения! Итак, ровно в четыре я у вас! — и она исчезла, оставив после себя запах модных французских духов и твердое убеждение, что это именно она вместе с Мамой родила, выкормила, вырастила Коленьку, воспитала его и выпестовала в нем талант нового типа, столь необходимый человечеству в век НТР.

Профессор Коленьке не понравился. Был он стар, высок и тощ, нос имел крючком, говорил с апломбом и Маму ужасно разочаровал.

— Меня удивляет постоянное тяготение неспециалистов к ниспровержению законов природы, — заговорил он. — Расчеты показывают, что для воссоздания описанного вами эффекта требуется минимум два на десять в четвертой степени джоулей, между тем как общее количество энергии человеческого организма на четыре порядка ниже необходимой величины… Элементарный здравый смысл неопровержимо доказывает нам, что модный в последнее время псевдоэффект термического биополя есть не что иное, как невольное заблуждение или примитивное шарлатанство. Последние слова Коленьку разозлили, и в отместку крючконосому оракулу он, одеваясь в коридоре, так посмотрел на новое пальто профессора, висевшее тут же на вешалке, что мигом прожег изрядную дырку на самом видном месте. Он понимал, что поступает нехорошо, но его впервые в жизни обозвали — причем совершенно незаслуженно! — шарлатаном, да еще примитивным.

На улице Мария Михайловна принялась горячо утешать расстроенную Маму.

— Нет, нет, мы этого так не оставим! Наука должна признать вашего мальчика, чего бы это нам ни стоило. Вы не огорчайтесь, дорогая, в наш век жесточайшей конкуренции, чтобы пробиться куда-то, нужно терпенье, терпенье и терпенье. Мне ведь тоже вчера ужасно не повезло. Оказалось, что этот дошумерский ксилофон сделан из каменных брусьев величиной со шпалу, а играют на нем вдесятером — главный исполнитель только стукает тросточкой, показывая, по какой клавише надо ударить, а рядом стоят дюжие молотобойцы с кувалдами в полпуда весом, к тому же, по древнему обычаю, голые по пояс, и ударяют ими туда, куда показывает маэстро. Так вот, главное место у них уже занято кем-то из родственников директора консерватории, а в молотобойцы мой внук еще не годится.

Коля представил себе загорелых силачей с кудрявыми бородками и на время забыл свои огорчения. Когда он опять услышал беседу, Мария Михайловна говорила:

— Да, да, в Институт космической металлургии1 Там молодые, серьезные ученые, которые всегда на переднем крае науки, не то, что этот…

Мария Михайловна как в воду глядела. Когда она дозвонилась в институт и рассказала про юного прожигателя, их попросили приехать немедленно.

Институт космической металлургии располагался невдалеке от проспекта Вернадского в новом суперсовременном здании, напоминающем по форме коническую шестерню из бетона, алюминия и стекла. Перед зданием возвышалась скульптура, изображавшая двух космонавтов в шлемах, которые пролетали через петлю Мёбиуса навстречу друг другу Один держал в руках циркуль и лекало, другой — что-то вроде большой сковородки, из которой высунулась вверх толстая огненная капля. Скульптура, как догадался Коля, помнивший уроки в изокружке, символизировала усилия человечества по освоению плавки металла в условиях невесомости, причем плавки высококачественной — иначе зачем же циркуль и лекало? Самое же удивительное в скульптуре было то, что летящие фигуры ни на что не опирались и ни за что не были прицеплены. Они явно висели в воздухе без видимой опоры. Коля три раза обошел скульптуру кругом, но так и не понял, как все это было устроено.