Рука об руку они вернулись обратно на поляну уже одетые, оставляя на росистой траве следы босых ног. Мегэн сидела у костра, все вокруг нее было усеяно увядающими цветами. Их шаги немного замедлились, стали нерешительными, и они робко заулыбались, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом.

— Ну что ж, дети мои, — сказала Мегэн довольно строго. — Говорят, что Бельтайн — ночь влюбленных. Надеюсь, что это была истинная страсть, а не действие моего тернового вина.

Они взглянули друг на друга и улыбнулись. Босые ноги Изолт были все исцарапаны когтями Лахлана, и она сочувственно их осмотрела.

— Так я и предполагала, — сказала Мегэн, и в ее голосе слышались тревога и радость одновременно. — В эту ночь вы изменили свои судьбы, и судьбу целой страны понимаете ли вы это? Вы сделали выбор, который изменит всю нашу жизнь.

Они встревоженно переглянулись.

— И ты вплел чары в свою песню, Лахлан. Ты был не прав. Никогда больше не применяй такое принуждение.

— Я знала об этом, Мегэн, — тихо сказала Изолт. — Думаешь, я не смогла бы воспротивиться ему, если бы захотела? Это было не принуждение, скорее, способ... общения. Я понимала, что делаю.

Лахлан крепко сжал ее пальцы.

— Я не хотел привораживать ее, — сказал он внезапно. — Я просто хотел... — Он запнулся и покраснел.

— Да, ты до сих пор не знаешь, ни какая сила скрыта в твоем голосе, ни как ее использовать, — сказала Мегэн. — Очень жаль, что ты почти ничему не научился у Энит. Она отлично знает все подводные камни колдовских песен. Тем не менее, ты, по крайней мере, начинаешь применять их, и как оказалось вполне успешно. Ох, дети мои! Не могу сказать, как я рада и как обеспокоена. Что за дитя вы произведете на свет! Зачатое в Бельтайн, рожденное в Хогманай, одновременно с рождением нового года! Вот уж воистину, на кросна, что ткут полотно наших жизней, натянули новую нить. Изолт могла лишь в смятении глядеть на нее.

Воды Муркмайра были неподвижны, отражая облачное небо, угловатую паутину тростников и камышей и изящный силуэт плывущего лебедя. Тишину нарушал лишь еле слышный шепот ветра в тростниках.

На мелководье, где немногочисленные древесные скелеты тянулись голыми ветвями к небу, в зарослях камышей плавало длинное ожерелье из прозрачных икринок. В тот миг, когда лебедь, взмахнув белыми с малиновой каймой крыльями, взмыл в воздух, влажно поблескивавшие икринки начали раздуваться и дрожать. Хрупкий студенистый барьер медленно лопнул, и в ил выползли крошечные черные существа. У них были суставчатые тела, окруженные мягкими панцирями, шесть изогнутых ног, а два маленьких усика до сих пор были мягкими и липкими от зародышевой жидкости. Хотя они и не обращали никакого внимания друг на друга, у них было общее сознание, и грозди их ярких глаз видели не только то, что было перед ними, но и то, что видели все их братья по кладке. Дрожа от голода, они поползли по болоту, не упуская ни одного самого крошечного насекомого или рыбки, которых они могли бы ухватить и медленно, с наслаждением, проглотить.

В глубине болот, тянувшихся по обеим сторонам озера, рой месмердов почувствовал миг, когда полопались оболочки икринок. Вцепившись в ветви массивных водяных дубов, с серебристыми крыльями, неподвижно сложенными по обеим сторонам тела, они довольно потирали лапы, и в воздухе разливался низкий многотональный гул. Большинство из них были еще очень молоды, у них были твердые тела под плотными серыми одеяниями и переливчатые зеленые глаза. Гул нарастал, и к нему присоединился еще один, более звучный и глубокий голос. Из лесной чащи на юге показался их старейшина, его длинный живот подрагивал в такт молниеносным резким движениям крыльев, таким быстрым, что невооруженному глазу было бы трудно уловить их. Все месмерды представили перед своим мысленным взором лицо, фигуру, запах и эмоциональную ауру Мегэн Повелительницы Зверей, ведьмы, погубившей их яйцебрата, и все до единого свежевылупившиеся нимфы месмердов впитали в свой общий разум этот образ, а вместе с ним и жажду мщения. Вскоре траур будет окончен. Как только нимфы вырастут и пройдут свой первый метаморфоз, они покинут Муркмайр и отправятся на поиски той, кто обманула и убила их брата. Если они погибнут, их яйцебратья, в свою очередь, встанут на их места и завершат общее дело, а каждое последующее поколение унаследует жажду возмездия.

Месмерды никогда ничего не забывали.

Потирая лапы в предвкушении этого момента, они так яростно затянули песнь ненависти, что вспугнули стаю снежных гусей, взлетевших с деревьев и закружившихся в воздухе, тревожно гогоча. На Башне, построенной на острове в самом сердце Муркмайра, Маргрит Ник-Фоган оторвалась от древней книги заклинаний и довольно прищурилась.

Изабо лежала на подушках, безучастно глядя в узкое окно в противоположной стене и прижимая левую руку к груди. Рука больше не болела, лишь тупо ныла временами, да мерзли пальцы, которых больше не было.

Комната, в которой она лежала, была увешана ветхими гобеленами, пол украшал толстый ковер, а в камине горел огонь. Изабо, всю жизнь прожившей в доме-дереве, это казалось почти немыслимой роскошью, и в другое время она от души наслаждалась бы уютом. Но сейчас на душе у нее было черно, и она никак не могла избавиться от этого гнетущего чувства, несмотря на все советы Кухарки Латифы и поддразнивания и смешки служанок, которыми она командовала. Все, о чем Изабо могла думать, это лишь о том, что по ее вине бесценный талисман Мегэн чуть было не попал в лапы Оула. Ее опекунша доверила ей отнести его из их секретного убежища в горах во дворец Ри, а она делала одну ошибку за другой. Сначала она спасла этого невежу-горбуна от Оула, потом украла собственного жеребца Главной Искательницы и приехала на нем в столицу провинции — город, в котором Главная Искательница Глинельда была правительницей. Потом ее пытали и приговорили к смерти. Ей постоянно снилось костлявое лицо Главного Пытателя и темная вода озера Тутан, куда ее бросили на съедение озерному змею. Изувеченная рука с недостающими пальцами точно укоряла ее, и она, прижимая ее к груди, сопротивлялась всем попыткам вовлечь ее в жизнь двора в Риссмадилле. Загадочный талисман, спрятанный в заглушающем мешочке из волос никс, забрала у нее Латифа, доверенное лицо Мегэн во дворце, и с тех пор Изабо больше не видела его и ничего не слышала о нем, хотя его отсутствие и отзывалось в ней постоянной ноющей болью и тоской.

В дверь резко постучали. Не дожидаясь ответа — а его вполне можно было и не ждать, ибо Изабо так и не ответила, — дверь распахнули, и в комнате появилась женщина средних лет с миской, над которой поднимался ароматный пар. Женщина была очень низенькой и толстой, с лицом, похожим на поджаристую булочку, двумя маленькими глазками-изюминками, аккуратным вишневым ротиком и носом-пуговкой. Говорить она начала еще до того, как вошла в комнату, и не закрывала рта все то время, которое она там пробыла.

— Ну что, все лежим, уставившись в стену, и жалеем себя, да? Жалость еще никого ни до чего хорошего не доводила, насколько мне известно. Пора бы тебе встать и заняться делами, поскольку безделье — это то, чего я всегда терпеть не могла и не вижу никаких причин начинать терпеть сейчас. Безделье вызывает разговоры, в особенности безделье, которому я потакаю, а нам не стоит давать пищу для разговоров, и так уже пошло слишком много слухов. Похоже, здешние пустоголовые девицы возомнили тебя романтической личностью, а я не могу этого допустить. Единственный способ заставить их прекратить строить догадки — это чтобы ты спустилась в кухню и жила и работала вместе с ними. Кроме того, я ничему не смогу тебя научить, если ты так и будешь лежать здесь и страдать. Так что давай, поешь бульону, а потом вставай, надевай платье, которое я принесла тебе, и спускайся в кухню. Я пошлю одну их этих лентяек показать тебе дорогу, так что советую тебе быть готовой к тому времени, когда она придет, поскольку я не могу попусту тратить время, как ты.