Изабо уже начала раздумывать, не прогуляться ли ей к морю, когда, наконец, услышала долгожданное протяжное ржание. Вскочив на ноги, она мысленно закричала: "Лазарь,Лазарь! " — и увидела гнедого жеребца, несущегося к ней между деревьями. Он остановился перед ней как вкопанный, и она бросилась ему на шею. Он ткнулся бархатным носом ей в плечо и нежно дунул, потом потерся о нее головой.

У Изабо на глазах выступили слезы.

— Я так по тебе скучала, — сказала она ему, и он ударил копытом о землю и заржал.

Воспользовавшись упавшим сухим стволом, как подножкой, она вскочила на коня, и они понеслись по лесу к гигантскому валу, защищавшему сушу от океана. Взобравшись на его вершину, Изабо впервые хорошенько рассмотрела море.

Между ней и водой лежала полоса бесплодного песка, усыпанного ракушками и сухими водорослями и изборожденного извечным узором, оставленным волнами. Далеко-далеко под лучами солнца блестела вода — аквамариновая и опаловая у берега и сине-лиловая у горизонта. Там и сям в пропахшем солью воздухе парили белокрылые птицы. Она присела и долго смотрела на ленивые волны, теперь понимая, почему первые поселенцы Эйлианана назвали его «Мьюир Финн» — Прекрасное Море.

Тени уже начали вытягиваться, когда гнедой жеребец отвез ее обратно в Риссмадилл, высадив ее недалеко от границы леса, чтобы никто его не заметил. Девушка обвила руками его шею и долго прижималась к нему щекой. Потом он поскакал обратно в заросли, а она отправилась в долгий обратный путь к дворцу. На ходу она автоматически наклонялась и собирала растения, как делала всю свою жизнь. Вскоре ее передник был до краев полон цветами, листьями и корешками, так что ей пришлось связать его за кончики и нести на спине, как мешок. Браня себя за то, что не смогла вести себя как обычная деревенская девушка, она все же пронесла мешок через парк, уверенная, что Латифа и Риордан Кривоногий будут довольны.

На противоположном берегу Дан-Горм уже начал кое-где поблескивать огнями, а воды Бертфэйна сияли, раскрашенные цветами заката. Голубая и чистая, Гладриэль в одиночестве плыла над самым горизонтом, дожидаясь появления второй луны. Где-то далеко в темнеющем небе хрипло прокричал ястреб, заставив ее вздрогнуть. В тесной каморке Риордана Изабо смыла с лица и рук конский пот. Она развязала свой передник, и старый конюх принялся перебирать цветы и корешки, причмокивая от удовольствия. Изабо сокрушенно подумала, что она, должно быть, была рассеянной, как никогда — передник был битком набит крестовником. Хотя и полезное растение, оно было сорняком и росло во всех канавах и полях, доставляя садоводам немало хлопот. Многие крестьяне использовали его отвар, чтобы лечить запоры, но чересчур крепкий настой мог привести к куда большим проблемам. Она пожала плечами, но все же завернула желтые бутончики обратно. Молодые листья очень помогали от мастита, а одна из служанок Банри только накануне искала такое лекарство. Должно быть, она бессознательно набрала их, тогда как ее сознательные мысли были совершенно о другом. Старый конюх был так рад корешкам и цветам, которые она принесла ему, что не задал ей ни единого вопроса о том, где она была и почему вернулась вся в конском волосе. Вместо этого они завели беседу о растениеводстве, и Изабо пообещала приносить ему новые растения каждый раз, когда ей позволят выйти за пределы дворца.

Собирая дикие травы для Латифы, Изабо надеялась, что это послужит тому, чтобы ее прогулка повторилась. Кухарка вечно жаловалась на то, как трудно стало добывать редкие ингредиенты для ее деликатесов теперь, когда торговые корабли больше не выходили в море. Изабо, выращенная лесной ведьмой, знала о свойствах растений не меньше любой лесной знахарки. Она накопала множество травок, которые не росли в огороде и которым, как она знала, Латифа будет очень рада.

Старая кухарка засияла от удовольствия, когда Изабо вывалила на стол перед ней огромную охапку растений.

— Ох, какая же ты умница! — воскликнула она. — Как ты узнала, что мне нужна очанка? Не говоря уж об этих грибах — рогачах. Я подам их сегодня на ужин Банри, может быть, они улучшат ее аппетит. Бедная девочка, она почти ничего не ест с тех пор, как дитя в ее лоне начало ворочаться.

Изабо одним пальцем указала ей на крестовник, и Латифа кивнула. Ее глаза сверкнули, челюсти сжались. Потом ее лицо снова засияло и она принялась болтать.

— Пойдем, ты, должно быть, умираешь от голода. У меня как раз в горшке кипит славный овощной суп. Я рада, что на твои щеки снова вернулись розы. Если ты будешь приносить мне такой же замечательный букет с каждой прогулки, клянусь, я буду отправлять тебя гулять каждый день!

Изабо плюхнулась в пустое кресло у стола. Несколько служанок кивнули ей, а один поваренок подмигнул. Потом ее снова перестали замечать, и разговоры вернулись к наступающим Купальским праздникам. Будучи преданными Правде, слуги были очень осторожны, чтобы никто не подумал, что они могут придавать празднику какое-то священное значение, и говорили о нем лишь как о долгожданной светской вечеринке. Изабо, которую учили, что Купальская Ночь — это одна из самых главных магических дат, это казалось немыслимым. Мегэн создала множество своих заклинаний и амулетов именно в день летнего солнцестояния, а влюбленные выбирали этот день для того, чтобы вместе перепрыгнуть через костер и принести друг другу свои обеты.

Изабо обнаружила, что этот обычай совсем не изменился, поскольку за столом прислуги, обсуждавшей, кто с кем будет прыгать через костер в этом году, не смолкали шутки и смех. Костер разводили на огромной площади перед дверями дворца, и всех слуг пускали в сады Ри, где проходили торжества. Ожидались танцы и представления, на которые съезжались циркачи и менестрели со всего Эйлианана. От углей костра зажигали факелы, которые веселая процессия проносила по всему дворцу, разжигая все очаги и фонари.

Купальскую Ночь праздновали и в городе, хотя там в огне должен был погибнуть какой-то бедный колдун. Изабо поежилась, подумав о том, как горожане разожгут свои фонари углями костра, который только что поглотил человека. Она не понимала, как у них поднимется на это рука.

Вечером все слуги должны были где-то работать, и за право выполнять задания на улице во время пира и празднеств разгорелись нешуточные споры. У Изабо, как у одной из самых низших кухонных служанок, разумеется, вообще не было никакого выбора. От Сьюки она услышала, что ей досталось одно из самых худших дел — прислуживать на пиру за нижними столами. Беда была не только в том, что ей удалось бы лишь ухватить на бегу несколько кусочков, но и в том, что прислуживать она должна была слугам лордов, которые очень любили щипать служанок. Но было и одно, хотя и маленькое, утешение — ей предстояло находиться в нижнем зале, примыкающем к главному, в котором сидели прионнса и высшая знать. Обычно слугам удавалось сквозь щели в занавесях подглядеть, как пируют и веселятся великие лорды, хотя, если их заставали на месте преступления, им приходилось несладко.

— Может быть, ты даже сможешь поглядеть на Банри, — возбужденно сказала Сьюки. — Дорин говорила мне, ты очень печалилась, что до сих пор ее не видела.

На следующий день Сьюки подошла к ней и ласково сказала:

— Банри сейчас играет для придворных, как делает в каждые Купальские праздники. Мы все смотрим из-за занавесей, и ты, может быть, пойдешь с нами?

Изабо вспыхнула от радости, поскольку остальные девушки не часто приглашали ее в свою компанию. Сьюки повела ее, временами переходя на бег, по бесчисленным лестницам и коридорам, пока наконец они не добрались до галереи, выходящей в главный зал.

Придворные, однако, были не видны, скрытые от Изабо массой колышущихся белых чепцов и серых юбок. Сьюки взяла Изабо за руку и потащила за собой сквозь толпу, и Изабо на этот раз не оробела, а, воспользовавшись своим высоким ростом и худобой, принялась пробираться мимо бесчисленных шепчущихся и хихикающих девушек, с острыми локтями и в многочисленных нижних юбках.