— Петь, как дрозд, ты хочешь сказать, — нахмурился Лахлан. Подняв голову, он так запел, что у Изолт в горле встал соленый ком, и ей пришлось сглотнуть его, заставив себя не смотреть на юношу.
— Тебе было опасно оставаться со мной, — Мегэн говорила тихо и быстро. — За мной охотились повсюду, за мою голову была назначена награда, и все искатели страны пытались обнаружить меня. Я надеялась, что Банри не узнает, что тебе удалось пережить ее заклятие, поэтому мне пришлось надежно тебя спрятать. Ни у кого не было причин подозревать циркачей, и у Энит ты был в безопасности.
— Тем не менее, фургон циркачей — это не то место, где можно научиться премудростям колдовства, — не сдавался Лахлан. — Ты едва ли имеешь право упрекать меня в том, что я не знаю столько, сколько тебе хотелось бы, потому что ты оставила меня на воспитание у цыган.
— Да, ты прав, — с необычной кротостью ответила Мегэн, — но это не оправдание для того, чтобы не учиться теперь, когда ты снова со мной. Кроме того, ты знаешь, что сам захотел остаться с Энит, как только понял, что она связана с повстанцами. Ты ненавидел Банри и хотел бороться с ней.
— Да, потому что ты не хотела!
— Не говори глупости! — отрезала Мегэн, добравшись до увенчанной камнями вершины. — Ты же знаешь, что все это время я работала вместе с Энит, что я не могла свободно ходить по стране, потому что за мою голову объявили награду, а мое лицо знал каждый фермер и пастух. Ты просто не можешь вынести, что приходится работать в тени, тебе обязательно нужно покрасоваться перед всеми и заработать себе репутацию! Кроме того, ты ведь знаешь, что Энит пыталась научить тебя кое-чему из Умений Йедд, но ты всегда был слишком нетерпеливым и ленивым.
— Я едва помнил, как говорить, Мегэн, если ты еще не забыла об этом. Уйма времени прошла до той поры, когда я смог просто вызвать Единую Силу.
— Но ребенком ты всегда был очень силен, я так и не могу понять, почему ты теперь так боишься Силы...
Лахлан открыл было рот, чтобы возразить, но Мегэн повелительно подняла руку, требуя тишины, а сама опустилась на колени, как полагалось, прежде чем пройти через огромную каменную арку. Когда они прошли во внутренний каменный круг, солнце уже зацепилось за далекий пик Клыка, раскрасив ледник розовым и лавандовым. Наступил закат, время проводить обряды.
Весеннее равноденствие знаменовало конец зимы и мертвого времени и начало летних месяцев. Это была пора, когда магические потоки меняли направления, а в гармонии земли наступала перемена, ибо впервые после наступления холодной погоды день становился — столь же длинным, как и ночь. Будучи не таким важным праздником в календаре ведьм, как Бельтайн или Купальская Ночь, этот день тем не менее был одним из самых значительных, и его обычно праздновали, зажигая ароматические свечи, плетя венки и звоня в колокола. Хотя они были в лесу одни, Мегэн намеревалась отпраздновать равноденствие точно так же, как если бы Шабаш Ведьм все еще был в стране властью. Когда-то давно все семьи украшали свои дома ветками вечнозеленых деревьев и исполняли обряды, а из каждого деревенского молитвенного дома доносился громкий звон колоколов. Теперь, когда Шабаш был объявлен вне закона, а колдовство запрещено, лишь немногие отваживались праздновать весеннее равноденствие, да и те делали это втайне. Еще меньше было тех, кто перед этим проводил долгие часы, постясь и вознося молитвы, как потребовала от своих спутников Мегэн; а когда они произносили заклинания, это делалось вполголоса и с опасливыми взглядами.
С закрытыми глазами и венком из темных листьев на голове, Изолт перенесла одинокие часы Испытания, думая о покрытых снегом каменных пиках и белых долинах, всегда бывших ей домом. Изолт тосковала по Хребту Мира. Тепло этих зеленых холмов размягчало ее и замедляло ее движения, заставляя утопать в романтических грезах. И все же она гордилась, что пошла по стопам своего героя-отца, первого из их народа, кто пересек Проклятые Вершины и проложил путь в страну колдунов. Он погиб там — так она считала. Но драконы сказали, что он не мертв, а всего лишь где-то потерялся, и Изолт мечтала о том, как найдет его и с триумфом приведет обратно к бабке.
Пламя почти потухло, когда внезапно все чувства Изолт странно обострились. В кругу камней появился кто-то чужой. Распахнув усталые глаза, Изолт увидела три высокие бледные фигуры, медленно приближающиеся к костру. Она бесшумно положила стрелу на тетиву своего маленького лука и подняла его к плечу.
Без всякого предупреждения старая узловатая рука схватила ее, вынудив опустить арбалет. Если бы Изолт не узнала прикосновения Мегэн, она мгновенно убила бы ее, но в данный момент она подавила инстинктивное побуждение защищаться и выпустила из рук лук и стрелу.
Я же сказала, что мы здесь в безопасности, Изолт, когда ты научишься доверять мне? - раздался глубоко в ее мозгу голос ведьмы. — Если бы ты выстрелила и убила одного из наших хозяев, ты совершила бы великое зло, ибо Селестины — благороднейшие из всех существ, а мы укрываемся здесь благодаря их доброте. Научись думать, прежде чем убивать, дитя мое, иначе ты будешь таким же злом, как и те, кого мы пытаемся ниспровергнуть.
Изолт кивнула, хотя и наблюдала за бесшумным приближением таинственных фигур с недоверием. Может быть, Зажигающая Пламя Мегэн и была готова протянуть руку дружбы всем существам без исключения, но Изолт определенно не собиралась этого делать.
Селестины были высокими и худыми, с белыми волосами, струящимися у них по спинам. Их просторные одеяния из бледного шелка слегка мерцали, и их фигуры окружал еле видный светящийся нимб. В темноте их лица казались неразличимыми, хотя время от времени она видела блеск их глаз. Приложив пальцы одной руки ко лбу, они поклонились Мегэн. Воздух наполнился гулким гудением.
Мегэн поднялась на ноги, поклонилась и ответила им точно таким же низким и тихим гулом. Он походил на жужжание роящихся пчел, мурлыкание эльфийских кошек, дружный шелест листьев или шум дождя.
— Близится полночь, — тихо сказала Мегэн своим подопечным. — Скоро мы начнем петь заклинания и танцевать, а на рассвете Селестины своим пением призовут солнце к жизни. Вы можете присоединиться, если уловите мелодию; но если не сможете вытянуть звук, не начинайте. Это очень плохой знак, если песня прервется, а песня Селестин требует выносливости и умения контролировать свое дыхание.
Из темноты появилось еще одно волшебное существо, оно было ниже ростом, чем остальные, — и сутулым. Это был мужчина. Когда он подошел поближе к костру, чтобы поприветствовать Мегэн, Изолт увидела, что его лицо изборождено морщинами, которые на лбу были настолько глубокими, что его глаза скрывались в тени. Они с Мегэн некоторое время погудели друг другу — этот звук удивлял Изолт своей гибкостью и выразительностью. Хотя девушка и не знала, о чем они говорили, она расслышала в тоне этого гудения радость и гостеприимство, а также множество вопросов. Он положил один суставчатый палец между глаз Мегэн, а она склонила голову и застыла в такой позе очень надолго. Потом он взял ее ладонь в свои и позволил ей таким же образом прикоснуться к себе. Так тихо, что Изолт не услышала его приближения, сквозь внешний круг камней прошло еще одно существо из рода Селестин, которое присоединилось к остальным и негромко загудело. Они с Мегэн обнялись, и Изолт услышала повышающуюся интонацию тревожного вопроса в голосе Мегэн.
К тому моменту, когда Мегэн, наконец, вернулась к костру, Изолт почти заснула. Лахлан ерзал под взглядами Селестин, собравшихся у воды. Когда Мегэн приказала им зажечь факелы, он с облегчением отвел глаза и подтолкнул Изолт когтями.
Пять белых фигур окружили темный пруд на вершине холма и в вежливом молчании ждали, пока Мегэн проводила над Изолт и Лахланом обряды ведьм. Изолт уже начала привыкать к поведению Мегэн, но до сих пор чувствовала себя неловко и даже глупо, распевая песнопения и танцуя вокруг костра под взглядами этих высоких торжественных фигур. Они так и притягивали к себе ее взгляд, вызывая удивление, смешанное с подозрением. Селестины с их длинными белыми гривами и резкими угловатыми лицами напоминали ей Народ Хребта Мира, а там никогда не следовало поворачиваться спиной к незнакомому Хан'кобану, если можно было этого избежать. В серой предрассветной тишине Селестины наконец зашевелились, сделав шаг вперед, чтобы взяться за руки. Зажженные факелы, которые Изолт, Лахлан и Мегэн держали в руках, сгорели до основания, рдея еле видным огнем. Костер догорел до углей, и Изолт почувствовала, что в глаза ей как будто насыпали песку, а все тело ноет после ночи, проведенной без сна и еды.
