В ту ночь, когда городские трактиры заполнились недовольными торговцами, буйными сквайрами и шумными матросами, Яркие Солдаты, стоя на коленях в своих каютах, возносили молитвы. Закончив — довольно долгое время спустя, — они улеглись на свои койки, положив рядом мечи, и заснули.

В предрассветной тьме, когда даже самые шумные гуляки, наконец, угомонились, они поднялись, вымылись ледяной водой, надели свои латы и снова принялись молиться.

— Деус Вулт! — восклицали они шепотом. — Деус Вулт!

На приколе у берегов Бертфэйна стояло теперь пятнадцать кораблей тирсолерцев. Шесть из них были четырехмачтовыми галеонами, еще шесть — трехмачтовыми каравеллами, быстрыми и более маневренными, но по сравнению со своими громоздкими соседями казавшимися совсем крошечными. Остальные три были купеческими карраками, с двумя квадратными парусами и бизанью.

С каждого корабля спустили маленькие лодки, часть из них была полна солдат, которые, обвязав весла тряпками, погребли к берегу. Остальными, доверху наполненными соломой, управлял всего один человек, с обнаженной грудою и одноногий. Шлюпки с соломой бесшумно двинулись через бухту, внезапно превратившись в плавучие факелы. Когда искры, точно светлячки, запорхали в такелаже, а огонь пополз вверх по якорным канатам, тирсолерцы нырнули под воду и перерезали штуртросы эйлианаиских кораблей, сделав их неуправляемыми.

Над одним из купеческих кораблей взметнулись огромные языки пламени, и там началась паника. В ночное небо стаями светлячков взлетали снопы искр. За двадцать минут большинство эйлиананских кораблей превратилось в погребальные костры, а ночь разрывали вопли оставшихся на борту. Город проснулся, вся портовая стена зажглась огнями, где-то тревожно гудел набат. Оставшиеся на борту тирсолерцы стащили брезент, прикрывавший огромные пушки, установленные на палубах кораблей. Остальным кораблям подали сигналы сделать то же самое, и каравеллы начали маневрировать, подбираясь ближе к берегу. Пушки били только на близкое расстояние, а тирсолерцы хотели нанести Дан-Горму как можно большие разрушения. Адмирал тирсолерского флота дожидался рассвета, чтобы открыть огонь. Зарядка и наводка пушек и так были достаточно сложной задачей, не говоря уж о том, чтобы попытаться сделать это под покровом темноты. Ждал он и сигнала с берега о том, что его солдаты вывели из строя военный штаб Красных Стражей и заняли башню начальника порта. Снаружи стоял еще один флот тирсолерских кораблей, везущих солдат, а чтобы пропустить их в Бертфэйн, нужно было открыть ворота. Наконец достаточно рассвело, чтобы он смог разглядеть, что на улицах города идут бои. Адмирал нахмурился. Солдатам явно не удалось взять город врасплох, и он с изумлением заметил, что многие из сопротивлявшихся Ярким Солдатам не были одеты в красные плащи Стражи Банри, и задумался, кто же они такие, что так неистово бьются. Он поднял руку и резко опустил ее — с каждого корабля выстрелили пушки, обрушив на город ураган твердых бронзовых ядер. Адмирал закашлялся, подавившись едким дымом, и вытер заслезившиеся глаза. Когда черное облако рассеялось, он с удовлетворением заметил, что городу нанесен огромный урон.

Снова и снова он отдавал приказ пушкам стрелять не только по городским укреплениям, но и по самому Риссмадиллу. Дворец, расположенный так высоко над их мачтами на гигантском каменном уступе, оказался трудной целью для кораблей но все, что могло помочь адмиралу обеспечить быстрое падение дворца, стоило попытаться сделать.

Огонь догорел, угли подернулись серым пеплом, и темноту и тишину спальни ничто не нарушало, когда Дугалл поднял голову. Внезапное желание схватить на руки исхудавшее тело Ри и унести его прочь было почти непреодолимым. На Дугалла вдруг накатил страх, что Ри умер во сне, и он пошарил по подушке, отыскивая почти прозрачное запястье кузена. Пульс все еще бился. От прикосновения пальцев Дугалла пульс участился, и слабый голос спросил:

— Кто здесь?

— Это я, Дугалл. — Он почувствовал, как запястье облегченно обмякло.

— Ты пришел посмотреть, как я сплю, Дуг? — В сонном голосе Ри прозвучала нежность. — Боишься, что я умру ночью?

— Я боюсь... — нерешительно ответил Дугалл, — боюсь за твою безопасность, Джаспер, но не спрашивай меня, почему.

— Моя смерть уже близко, — прошептал Джаспер. — Я чувствую ее.

— Да ну, брось. Треснувшая чашка целые переживет, ты же знаешь!

— Когда я был еще ребенком, говорили, что у меня есть Талант, — проговорил Джаспер. — Поверь мне, Дугалл, если у меня еще и остался какой-то Талант, то это предвидение моей собственной смерти.

Дугалл был потрясен.

— Надеюсь, что это не так, Джаспер, потому что настали такие времена, когда нам нужен сильный Ри.

— Я хочу вернуться в Лукерсирей. Я скучаю по Жемчужинам Рионнагана, сверкающим под солнцем, я скучаю по Сияющим Водам, я скучаю по садам и прогулкам по лабиринту. Помнишь, как мы играли там в пятнашки? Говорят, в тот день, когда Башню сожгли, он исчез. — Джаспер вздохнул. — Мне до сих пор иногда кажется, что я слышу зов Лодестара... Мой ребенок должен взять его в руки, я не хочу, чтобы он стал первым за четыреста лет Мак-Кьюинном, рука которого не коснется Лодестара... — Его голос прервался — силы покинули его.

Чувство опасности стало настолько острым, что Дугалл чувствовал ее у себя за плечами, ее дыхание полярным ветром леденило ему спину.

— Джаспер! — сказал он настойчиво. — Что-то не так! Я это чувствую.

— Уже почти рассвело. Мне очень хотелось бы снова увидеть рассвет, прежде чем я умру.

— Я помогу тебе подойти к окну, — с готовностью отозвался Дугалл.

— Я не могу ходить. Ноги трясутся, а сердце бухает, как барабан.

Дугалл нагнулся и взял кузена на руки, ужаснувшись, каким легким он стал. Джаспер, как и большинство Мак-Кьюиннов, был не высок, но теперь он стал не тяжелее ребенка.

— Отнеси меня к западному окну, — попросил Джаспер. — Хочу посмотреть, как рассветает в Белочубых горах. Не хочу видеть море. — Он суеверно вздрогнул и покрепче ухватился за шею Дугалла.

Тот пронес его через все покои и усадил, чтобы отдернуть занавеси и открыть высокие окна. Джаспер приник к нему, дрожа от холода. Стукнув себя по лбу, Дугалл стащил с себя халат и закутал в него исхудавшую фигуру Ри. Он помог кузену перебраться через порог, и они очутились на маленьком балкончике.

В своих роскошных покоях в королевском крыле дворца барон Невилл Сен-Клер, опершись на подоконник, с нескрываемой радостью смотрел на первые яркие сполохи пожара, занимающегося над городом.

— Деус Вулт! — воскликнул он и нежно погладил рукоятку своего меча.

Главный мастер Древней Гильдии Устроителей Фейерверков оказался действительно полезным. Слегка нажав на старика, они выудили из него рецепт пороха, и теперь победа Ярким Солдатам была обеспечена.

Древняя Гильдия почти тысячу лет хранила секрет производства пороха как зеницу ока, продавая свое волшебное вещество за огромные деньги прионнса для подрывных работ, добычи полезных ископаемых и выплавки металлов. Рецепт взрывчатого порошка пришел из Другого Мира, но белое кристаллическое вещество, из которого его делали, здесь было редкостью, и добывали его лишь в северных районах Шантана, Каррига и Тирсолера.

Многие годы селитра была одной из самых прибыльных статей торговли этих стран, поскольку весь Эйлианан очень любил фейерверки, а все прионнса нуждались во взрывчатке для своих производств. Древняя Гильдия Устроителей Фейерверков была одной из богатейших гильдий и самой скрытной в отношении своей деятельности. Фейерверочный порох всегда использовали в производстве оружия, но как мушкеты, так и пушки нужно было очень долго заряжать, они постоянно взрывались в самый неподходящий момент и были совершенно бесполезны в сырую погоду. Поскольку селитра была редкостью, ее приберегали в основном для производственных нужд, в особенности в последние четыреста лет. С тех пор как Эйдан Мак-Кьюинн провозгласил себя Ри, гражданские войны, так долго раздиравшие Эйлианан, прекратились, и столь мощное оружие вышло из употребления.