конечные цели: полная национализация хозяй-

ственной жизни не путем конфискации, а путем

законодательства. Однако высшее управление

не может быть республиканским. Республика

ныне означает, если отбросить в сторону все ил-

люзии, продажность исполнительной власти ча-

стному капиталу. Монарх повинуется традиции

своего дома и миросозерцанию, вытекающему

из его призвания. Можно об этом думать как

угодно, но, во всяком случае, это его поднимает

145

над партийной политикой интересов современ-

ного типа. Он - третейский судья, и если в госу-

дарстве, организованном по социалистическому

образцу, профессиональные советы вплоть до

высшего государственного совета выбирают лю-

дей по их практическим способностям, он мо-

жет делать выбор более узко - по нравствен-

ным качествам. Президент же или премьер-ми-

нистр, или народный комиссар - креатура пар-

тии, а партия - креатура тех, кто ее оплачива-

ет. Монарх - ныне единственная защита прави-

тельства от торгашества. Мощь частного капи-

тала соединяет монархические и социалистиче-

ские принципы. Индивидуалистический идеал

собственности означает подчинение государства

свободным хозяйственным силам, иными слова-

ми, демократию, то есть продажность прави-

тельства частному богатству. В современной де-

мократии народные вожди выступают не против

вождей капитала, а против самих денег и их

анонимной власти. Вопрос в том, многие ли из

вождей могут противостоять этой власти. Чтобы

узнать, чем уже немолодая и поэтому воодушев-

ленная своими собственными достоинствами де-

мократия в действительности отличается от

той, какую представляют себе идеологи, следует

почитать рассказ Саллюстия о Катилине^

и Югурте^. Нам несомненно предстоит ока-

заться в том же положении, в каком был Рим,

но монархически-социалистический строй мог

бы сделать это положение не опасным.

Таковы три идеала собственности, которые

ныне борются между собой: коммунистичес-

кий, индивидуалистический и социалистичес-

146

кий. Соответственно, их конечная цель - это

распределение, организация в тресты или уп-

равление совокупной производительной собст-

венностью мира.

XXIII

Я до сих пор умалчивал о России; намеренно,

так как здесь есть различие не двух народов,

но двух миров. Русские* вообще не представля-

ют собой народа, как немецкий или англий-

ский. В них заложены возможности многих на-

родов будущего, как в германцах времен Каро-

лингов^. Русский дух знаменует собой обеща-

ние грядущей культуры, между тем как вечер-

ние тени на Западе становятся все длиннее

и длиннее. Разницу между русским и западным

духом необходимо подчеркивать самым реши-

тельным образом. Как бы глубоко ни было ду-

шевное и, следовательно, религиозное, полити-

ческое и хозяйственное противоречие между ан-

гличанами, немцами, американцами и францу-

зами, но перед русским началом они немедленно

смыкаются в один замкнутый мир. Нас обманы-

вает впечатление от некоторых, принявших за-

падную окраску, жителей русских городов. На-

стоящий русский нам внутренне столь же чужд,

как римлянин эпохи царей и китаец времен за-

долго до Конфуция, если бы они внезапно по-

явились среди нас. Он сам это всегда сознавал,

*Подробное изложение будет дано во II-ом томе <Заката

Европы>.

147

проводя разграничительную черту между <ма-

тушкой Россией> и <Европой>.

Для нас русская душа - за грязью, музыкой,

водкой, смирением и своеобразной грустью -

остается чем-то непостижимым. Наши сужде-

ния о России, суждения поздних и духовно со-

зревших городских жителей совсем иной куль-

туры, - мы создаем их сами. То, что мы здесь

<познаем>, это не первые проблески теперь

лишь рождающейся души, о которой даже До-

стоевский говорит лишь беспомощными наме-

ками, но созданный нашим духом образ этой

души; он возникает на основании поверхност-

ного представления о русской жизни и русской

истории. Почерпнутыми из собственного наше-

го внутреннего опыта определениями вроде во-

ли, разума, душевного склада мы делаем его

ложным. Тем не менее некоторым, быть может,

доступно едва выразимое словами впечатление

об этой душе. Оно, по крайней мере, не застав-

ляет сомневаться в той неизмеримой пропасти,

которая лежит между нами и ими.

Эта по-детски туманная и полная предчувст-

вий Россия была замучена, разорена, изранена,

отравлена <Европой>, навязанными ей формами

уже мужественно зрелой, чужой, властной куль-

туры. Города нашего типа, указывающие на наш

духовный уклад, были внедрены в живое тело

этого народа, перезрелые способы мышления,

жизненные взгляды, государственные идеи, на-

уки - привиты его неразвитому сознанию.

К 1700 году Петр Великий навязывает народу по

западному образцу политический стиль барокко

с его дипломатией кабинетов, династической по-

148

литикой, управлением и войском; к 1800 году

переносятся сюда совершенно непонятные рус-

скому человеку английские идеи в формулиров-

ке французских писателей, чтобы отуманить го-

ловы тонкого слоя представителей высшего

класса; к 1900 году книжные глупцы из русской

интеллигенции вводят марксизм, этот в высшей

степени сложный продукт западноевропейской

диалектики, об основах которого они не имеют

ни малейшего понятия. Петр Великий перестро-

ил истинно русское царство в великую державу,

входящую в систему западных государств, и та-

ким образом нанес вред его естественному разви-

тию. Интеллигенция, которая представляет со-

бой часть истинно русского духа, испорченного,

однако же, городами, созданными по чужому об-

разцу, исказила примитивное мышление этой

страны; свои смутные стремления к собствен-

ным, осуществимым в далеком будущем поряд-

кам, вроде общинного владения всей землей

<матушки России>, превратила она в детские

и пустые теории во вкусе французских професси-

ональных революционеров. Петровство и боль-

шевизм одинаково бессмысленно и роковым об-

разом, благодаря русскому бесконечному смире-

нию и готовности к жертвам, воплотили в реаль-

ную действительность ложно истолкованные по-

нятия, созданные Западом, - Версальский двор

и Парижскую коммуну. Тем не менее введенные

ими порядки держатся лишь на поверхности

русского бытия, и одно, как и другое, может вне-

запно исчезнуть и столь же внезапно вернуться.

Русский дух сам по себе до сих пор проявлялся

лишь в религиозных переживаниях, но не в ре-

149

альных социальных и политических действиях.

Не понимают Достоевского, этого святого в навя-

занном ему Западом бессмысленном и смешном

образе писателя романов, если его социальные

<проблемы> воспринимают не только как форму

его романов. Его сущность читается больше меж-

ду строк, и в <Братьях Карамазовых> он дости-