Уточню: обвинение чужака против новгородца.

Новгородское беззаконие в форме судебного «лицеприятия», «неправедного суда» в пользу сограждан, крайне раздражает соседей. Ростик в середине века совмещал «кнут» и «пряник»: при нём новгородцев в Смоленске кидали в поруб. Потом князь милостиво вносил залог, и их выпускали.

В следующем веке шведы с «Готского берега» попытались максимально чётко прописать в договоре всевозможные юридические коллизии. Эти немцы — как дети! Жизнь же богаче любого письменного документа! А уж «русская соображалка» в форме судебного решения новгородского тысяцкого…

Боголюбский просто рявкает и перекрывает подвоз хлеба. «Чёрные люди» в Новгороде бьют морды и «подпускают красного петуха» «белым людям». Бардак в Сместном суде несколько затихает. Потом… «И всё возвращается на круги своя».

Именно доведение до логического завершения маразма Новгородской судебной системы дало Ивану Третьему повод лишить Новгород его вольностей и вырвать язык у вечевого колокола. «А неча лжу колоколить!».

Между этими двумя формами существования шишей — «соседями» и «ушкуйниками» есть третья — «краеведы».

Эти не ходят так далеко, как «ушкуйники», но и не гадят у своего порога, как «соседи».

Вот тут и возникает вопрос: а где ж эти «романтики-краеведы» отмачивают свои «протёртые ноги»? Летом-то понятно: рыбку ловят, грибы-ягоды собирают, репу краденую на костре пекут. А зимой? Ведь «нету ни кола и ни двора»!

Загнать несколько десятков агрессивных вооружённых мужиков в какую-то сырую землянку в глухом лесу? Сколько трупов — и от железа, и от болезней — вы вытащите из землянки до начала следующего сезона? И не будет ли среди них — ваш собственный? А чем их кормить? Булки на ёлках не растут.

Отсутствие заранее подготовленной «тёплой избушки» делает сообщества «краеведов» неустойчивыми, самораспадающимися.

Не вдаваясь в подробный анализ, выделю четыре основные тенденции.

Шиши — соседи, но не «соседи». Выскочили из своей «верви» не «за околицу на минуточку», а дальше — за сотню-другую вёрст, отработали своё, набезобразничали за лето, вернулись в свою волость и «рассосались» по родным общинам.

Похоже на викингов. Сбегали-гробанули и назад, «к отеческим гробам». Треску ловить, коров доить.

Дальше конунги — владыки земель — придавили ярлов — главарей разбойных ватажков.

Потому, что ты, конечно, славный ярл, и про тебя скальды драпы хвалебные поют, но уже… немножко «чужак». И у тебя в хотулях есть куча… всякого интересного и блестящего. Надо делиться.

У аборигена и всякой «наброди», пусть бы даже и здесь родившейся-выросшей несколько разные цели-приоритеты.

В «Святой Руси» эта «героическая эпоха» свободного грабежа уже прошла. Тебя сдадут властям, чтобы прибрать твою закопанную «заначку». И не кормить дармоеда всю зиму до следующей весны. Разбойник-одиночка, вернувшийся в «родительский дом, к началу начал», сам становится «дичью» для соседей.

Второй вариант: смена «масти», деградация в «соседи». Втягивать в грабёж нескольких односельчан, чтобы одинокого не зарезали. Значит — выскакивать на дороги только с учётом сельскохозяйственных работ, уменьшать «плечо похода», становится местным. Это ловится по «Русской Правде». Ловится — и взыскивается.

Третий путь: группа разбойников разрастается и трансформируются во «власть». Подминая и втягивая соседские общины. Так строилась армия Махно.

Ага. Всю ночь напролёт. Чтобы думы горькие — душу не грызли. А утром? Кто ж тебе опохмелиться даст? Если вокруг все — такие же. Дальше приходит более сильная «власть» и всё выжигает. По «Русской Правде».

Четвёртый вариант — тоже смена «масти»: надо рвать с родиной и уходить. В «ушкуйники» или в «берладники». И уже там делиться с тамошними властями.

Аж пожалеть бедняжек хочется. «Р-р-романтиков с большой дороги…». А всё почему? — Климат у нас… Не Карибы с Мадагаскаром. Зимовать на пустом месте разбойный ватажок не может. Так ли, иначе, а надо становиться в жилое место.

И тогда, вместо «ухода», «рассасывания», «овластевания»… происходит «рейдерство» — силовой захват чужой собственности. Захват чьего-то жилья с припасами, уже подготовленного к зимнему периоду.

Дополнительное условие успешной зимовки: имитация отсутствия изменений в состоянии захваченного селения для внешнего наблюдателя. «Чтобы другие не набежали». Лучше всего — чтобы стороннего наблюдателя и вовсе не было.

Пушкин, говоря об истории Яицкого казачьего войска, пишет:

Нечто подобное Хивинскому походу яицкого атамана Нечая происходит каждую осень на Волге. Только «Хивинских ханов с войском» в наших деревнях да выселках — не водится. Ватажки волжских шишей захватывают жилые места и зимуют до весны. Находят селище в достаточно глухом месте, мужиков и детей — вырезают, баб и припасы… употребляют. Как и произошло с Рыксой.

Возможны варианты: могут вырезать не всех. Если местные согласны с использованием их имущества множеством пришлых вооружённых разбойничков. Иногда часть ватажка — раненые, больные — остаются и на лето. Организуют заготовку припасов на зиму. Хоть частично. Тогда место превращается в «разбойное гнездо» — сюда приходят раз за разом. Пока власти или конкуренты про него не прознают.

Полученный опыт оказался для меня бесценными уже осенью. Разбойников вокруг меня вилось немерено. Однако же были у меня уже готовые заготовки. Две вещи особенно я насаждал: постоянную связь между селениями, а не так, как здесь живут — зимой полгода в иное никто из сторонних не заходит. А местного прижать так, чтобы он говорил только то, что ватажковому разбойников нужно — труда нет. И прямо-таки охота на «воровские гнёзда». Кто всю зиму «красного зверя» бьёт, а кто — шишей. Народ во Всеволожских землях собирался всё более шебутной. Упустил бы — кровищи вдоволь нахлебались бы. Для того пришлось многие труды положить, коими обычно князья пренебрегают. Новизны по-придумывать, людишек и добрых, мирных — по-прижать. Своего сил да времени немало извести. Однако же, оно окупилось.