— Но ты его не обрел, — сказала Бекка, открыто глядя ему в глаза.

— Я пришел в скадру не для того, чтобы к ней присоединиться, — ответил тот. — Они просто шли туда же, куда было нужно и мне, — к берегу и к городам. Мол рассказывал мне, что скадры существуют тут чуть ли не с Плохих Времен, чтобы поддерживать мир и охранять путешественников от опасностей. Многого он не знает, но это, говорит, точно.

— Охраняют путешественников? — Это было такое вранье, что Бекка была глубоко потрясена. — Эти мерзкие… А тогда кто же набрасывается на женщин, оказавшихся такими дурами, чтобы отойти от хутора, и убивает их, наси… — Нет, произнести этого слова она не может. — Кто обращает оружие против ферм, кто крадет нашу еду и наших детей, пока мы не создадим собственную охрану? Кто, как не эти шайки ворья, эти ужасы ночи? Это они, значит, охраняют путников? — На этой исполненной сарказма ноте она и кончила.

— Я знаю о людях Мола только то, что видел, — медленно сказал Гилбер Ливи, — за то время, которое я с ними был. Я видел, что Мол заставляет их действительно следить за безопасностью путей, и они немножко занимаются торговлей, конечно, сторонясь Праздников Жатвы и караванов торговцев Коопа. — Он откинул голову так, что его спутанные темные волосы легли на почти такую же темную кору дерева. — И еще я знаю, что Мол — не единственный вожак и что его скадра не единственная в этих местах. Так что мне неизвестно, как действуют остальные и каких правил они придерживаются. Может, от них и идут ваши хуторские рассказы. Но Мол — хороший человек.

— Если Мол такой хороший, то почему нам пришлось бежать из его лагеря, как ворам? — с вызовом спросила Бекка.

В глазах Гилбера была ничем не прикрытая искренность.

— Потому, что ты — женщина.

Лицо Бекки покраснело, в желудке почему-то громко забурчало.

— Значит, они держали бы меня как рабыню? И Шифру — тоже?

— Ох, нет, мисси, совсем не так! — Гилбер покачал головой для пущей убедительности. — Это было бы неправильно. Они проводили бы вас туда, куда лежал ваш путь, но сейчас у скадр дела идут неважно; я слыхал, что в некоторых из них остались по два-три человека. Так говорил мне Мол, когда я расспрашивал его. Он сказал, что есть такое место, где сходятся раз в два-три года все вожаки скадр, чтоб узнать общую численность отрядов и обговорить, что происходит на вверенных им территориях. Последний раз два вожака вообще не пришли, и их территории останутся без присмотра, пока Совет не назначит туда новых вожаков из состава других отрядов. Были там и другие вожаки, говорившие, что у них осталось всего по два-три человека.

— Тогда им нужны мужчины, а не женщины.

— Им нужны именно женщины, — ответил Гилбер. — Женщины, которые родят им новых мужчин. — Онемев, она слушала продолжение его рассказа. — Одинокая женщина, то есть путешествующая одна, беглая, все равно никуда живой не доберется. Жизнь за жизнь, гласят Скрижали. Это справедливо. Скадра поможет тебе сохранить жизнь, а ты дашь им жизнь, которая позволит им заселить Приграничье. О, это совсем не так плохо для женщины, сказал Мол.

К ней будут относиться по-королевски, ей не надо будет… обслуживать мужчин… как только выяснится, что она понесла. А когда придет ей время рожать, в округе, которую патрулирует скадра, всегда найдется хутор, где ее примут и помогут родить. И если родится мальчик, она свободна идти, куда захочет. А если девочка, ей дадут еще один шанс, прежде чем освободить от этих уз. Это справедливо, сказал Мол, будто старался убедить себя в правильности сказанного.

— Если скадре так нужны сыновья, я могу указать им, где их можно набрать с избытком, — мрачно произнесла Бекка. Черный холм на костях возник перед ее внутренним оком. — Я помогу им собрать богатый урожай сыновей.

Гилбер плотно прищурил веки, его загорелая кожа внезапно побелела.

— Я это знаю. — Он проглотил жесткий ком и откашлялся. — Я знаю, о чем вы говорите, мисси. Через такие места я проходил, когда впервые спустился с гор. — Дышал он рывками — наполовину вздох, наполовину — стон. — Но скадры стараются не подходить к таким местам. Они их называют святынями. Словом — хуторские дела. А скадры — они не хуторские.

Бекка знала, что тут спорить не о чем. Бесполезная жалость Гилбера к брошенным детям ничем не отличалась от ее столь же бесполезного гнева. Но какая от них польза? Слишком много лет пролетело над делами хуторов и скадр и городов, чтобы можно было рассчитывать на какие-то быстрые изменения.

«Но так ведь было всегда, — издевался Червь. — И всегда, всегда будет то же самое. И даже сам Господь не может сказать „нет!“ достаточно громко, чтобы вышибить этих тупых и слепых людей из ржавого круга представлений — „всегда было, всегда будет“?»

Дух Бекки повернулся спиной к мыслям о делах скадры, будто обладал силой, способной стереть с лица земли и скадры, и их ледяное милосердие.

— Ну и пусть катятся к дьяволу в таком случае! А мне надо хоть какую-нибудь мелочь, сказанную ими об этом хуторе. — Ее палец так яростно ткнул в то место на карте, что чуть не прорвал ее.

— Ну… — Гилбер Ливи задумался. — Была одна история. Яйузи дразнил Сарджи, что тот такой тщедушный. Яйузи сказал, что дивится, почему такому ничтожеству, как Сарджи, вообще дали выжить. А Сарджи ответил, что на его хуторе быть малорослыми не стыдятся. Он сказал, что у них там есть один мужчина ростом с девятилетнего мальчишку. И тут Лу почему-то сбил его с ног и велел заткнуться и не болтать ерунду. Но я не считаю, что у Сарджи хватит мозгов сочинить такую байку.

— Он ничего не сочинил, — ответила Бекка. — Он сказал чистую правду, и именно это не понравилось Лу. О, Гилбер, если эта карта верна и мы находимся близко к хутору, давай начнем его искать!

— Дружелюбный народец, а?

— Куда лучше! — Лицо Бекки под грязью светилось радостью. — Это дом друга!

Немая девушка, делившая с Виджи его дом, даже если она стояла на одном месте, производила впечатление всегда готовой нестись куда-то. Сейчас она протягивала Бекке свежевыглаженный лоскут чистой тряпки. Но за этим простым и радушным жестом явно ощущалось напряжение всего ее тела, готового куда-то лететь, и рыжих глаз, бегающих из стороны в сторону в поисках наилучшего пути для бегства. Стараясь не вспугнуть ее, Бекка взяла тряпку и поблагодарила девушку, хотя, по правде говоря, у нее у самой нервы были напряжены до предела странными выходками немой.

— Больше не нужно, — сказала она. — Я хорошо отмылась. Но если ты не возражаешь, я возьму эту материю с собой, когда мы снова отправимся в путь. Благодарение Богоматери, у нас нет ни ран, ни ушибов, но благоразумнее быть к ним готовыми.

Девушка оскалила зубы, при большом воображении это можно было принять за улыбку. Бекка подумала, что этой девице доверять нельзя ни в чем. Она мало что знала о диких животных — только из книг, — но какое-то древнее опасение пробуждалось в ней при взгляде на странную немую компаньонку Виджи.

Две молодые женщины пристально изучали друг друга, стоя в единственной большой комнате жилища Виджи. Из кладовки доносился тоненький жалобный плач Шифры. Немая никак не реагировала на пронзительный крик, во всяком случае не больше, чем на другие звуки.

Когда Бекка и Гилбер, спотыкаясь, вышли из ночной тьмы и непрошеными гостями возникли на пороге дома Виджи, совершив долгий бросок чуть ли не ползком через сжатые поля, топот их ног по половицам поднял карлика из его кресла у камина, но девчонку не разбудил. Она продолжала спать, свернувшись клубком, на полу возле огня, совсем как собака. Об их приходе она узнала только тогда, когда Виджи схватил ее за плечо и хорошенько потряс. Тогда она тут же проснулась. Бекка до сих пор помнит блеск ножа, выхваченного из ножен, прикрепленных к голени девушки, готовой немедленно убивать. Странные звуки — низкие и примитивные — клубились в горле немой, когда она дико таращилась на них. Затем Виджи сделал несколько четких знаков, указывая, куда надо проводить гостей, и нож — не слишком охотно — исчез в ножнах. В золотистых глазах погас огонь ярости, они исчезли из виду, когда она наклонила голову, приветствуя гостей хозяина. Бекка, однако, не была уверена, что ее действительно приветствуют.