— Воды, — прохрипел он, — дай мне воды, Томас...

— ВСЕ. ЧТО угодно, РИЧАРД, ТОЛЬКО ВПУСТИ МЕНЯ, И Я ДАМ ТЕБЕ ВСЕ, ЧТО угодно.

— Мексиканская сдержанность, — прохрипел Гаррисон, удивляясь, откуда он знает значение этих слов. — Если я не напьюсь, я умру, и ты останешься мертвым, тогда у тебя не будет шанса, Томас.

— А ЕСЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАПЬЕШЬСЯ?

— У тебя будет шанс. По крайней мере, один шанс.

— НО СЕЙЧАС ТЫ НЕ ПРИМЕШЬ МЕНЯ ДОБРОВОЛЬНО?

— Нет, — Гаррисон потряс головой, отчего сухой белый песок полетел 6 разные стороны.

— А НАШЕ СОГЛАШЕНИЕ?

— Соглашение, соглашение, соглашение! — огрызнулся Гаррисон, его рот болел от того, что кожа на распухших губах потрескалась. — Это мое тело, мое сознание!

Лицо Шредера поджало губы, он кивнул головой без тела.

— ТАК ВОТ К ЧЕМУ МЫ ПРИШЛИ, — печально произнес он. — А КАК ЖЕ МАШИНА? РАЗВЕ ОТ НЕЕ НЕТ НИКАКОЙ ПОМОЩИ ТЕБЕ?

— Этот зверь мертв.

— НЕТ, НЕ МЕРТВ, — возразил Шредер. — ПОКАЛЕЧЕН. ОНА НЕ МОЖЕТ БОЛЬШЕ КОРМИТЬ ТЕБЯ, НЕ МОЖЕТ УТОЛИТЬ ЖАЖДУ, НО... КАК НАСЧЕТ ТВОИХ СОБСТВЕННЫХ УМЕНИЙ? ДАЖЕ ГОРЯЧЕЧНОЕ СОЗНАНИЕ МОЖЕТ ТВОРИТЬ СТРАННОЕ И ЧУДЕСНОЕ, РИЧАРД. ТЫ ЗАБЫЛ?

— Экстрасенсорика'?

Эти буквы — это слово — упало с ободранных губ Гаррисона как кусок свинца. Но.., в одно мгновение он понял его значение. Он старался вспомнить его. Экстрасенсорика.

Он вспомнил.

— ИЩИ И НАЙДЕШЬ, — произнесло лицо Шредера, удаляясь в размытую дрожащую даль. — ИЩИ И НАЙДЕШЬ, ИСПОЛЬЗУЙ СВОИ СИЛЫ. ЖИВИ, РИЧАРД, ЧТОБЫ МЫ ОБА МОГЛИ ЖИТЬ!

Экстрасенсорика... Ищи и найдешь... Телепатия... Телекинез... Телепортация...

Гаррисон снова пристально поглядел на горизонт. Он глядел дальше него — не при помощи глаз, но при помощи своего сознания. И за дрожащим горизонтом был другой, который не дрожал. И там тоже были миражи. Или нет..?

Рот Гаррисона (который он считал совершенно сухим) вдруг увлажнился. Одним из его мысленных образов был образ холодильника. Он заглянул внутрь. Там было молоко, еда.

Телекинез... Телепортация.., двигать предметы при помощи сознания. Передвигать предметы с одного места на другое мгновенно, без видимого промежуточного движения...

Внизу, в кухне, защелка на двери холодильника открылась и дверца бесшумно широко распахнулась. В кухне никого не было, ни одна рука не касалась дверцы. Уровень молока в одной из трех пинтовых бутылок вдруг понизился, словно кто-то быстро высасывал молоко через соломинку, но и соломинки там тоже не было. Бутылка опустела, серебряная крышка втянулась, словно ее всосал какой-то невозможный вакуум.

Лежавшие на тарелке бутерброды с цыпленком исчезали в гиперпространстве кусок за куском. Или их кто-то откусывал раз за разом? Нет, переход был немедленный и прямой: пища переходила из холодильника прямо в желудок Гаррисона.

Наверху, в спальне, Вятт продолжал спать, а в это время в машинной комнате вес Гаррисона вдруг увеличился. В то же время его температура начала падать от опасного жара до нормальной или чуть выше нормальной, а дыхание замедлилось от горячечной одышки до размеренного правильного ритма. Хмурая сосредоточенность медленно исчезала с блестящего от пота лица, и он вздохнул.

Затем, через несколько мгновений, его дыхание снова стало затрудненным, и на лицо вернулось выражение сосредоточенности и решимости, его сжатые кулаки начали дрожать, как в лихорадке. И вскоре ручки управления стимуляцией страха вдруг выключились.

И после этого он уснул...

Три часа ночи.

Вятт яростно работал отверткой, удаляя шурупы с пульта управления Психомеха, а затем и саму панель пульта. Вид у него был лихорадочный и подавленный.

Разбуженный треском будильника, он проковылял в машинную комнату и был потрясен тем, что он там обнаружил. Когда он окончательно проснулся и осознал то, что увидел, то пришел в ярость. Однако, будучи психиатром, он осознал симптомы и постарался взять себя в руки. Иначе говоря, он понял, что у него истерика и в приступе он может разбить Психомех так, что его нельзя будет починить, что, конечно, означало бы конец всему. Это не выход.

Поэтому, все еще кипя от сдерживаемой ярости, — он снял крышку пульта управления и внимательно осмотрел то, что находилось под ней. Пяти минут оказалось достаточно, чтобы убедиться, что там все в порядке. Что, в свою очередь, означало...

Кто-то неизвестный, но очень реальный и физический, каким-то образом побывал здесь и выключил ручки управления стимуляцией страха, освобождая Гаррисона от кошмаров. Кто-то прятался здесь, в доме, прямо сейчас. Эта мысль была безумной, смехотворной, но в то же время единственным объяснением.

Пульт управления был не при чем. Гаррисон был накормлен не Психомехом, нет, потому что действие машины связано с психической, а не с физической сферой. Как его накормили? Это была еще одна загадка. Это было невозможно. У него во рту не было остатков пищи, ни капли пролитой жидкости, да он просто задохнулся бы, если бы его попытались накормить.

И все-таки, ведь кто-то же попытался! Совершенно определенно. И ему это удалось. Вес Гаррисона увеличился.

Значит в доме должен быть кто-то еще.

Но кто?

Кених? Этот слуга-немец казался наиболее подходящей кандидатурой для подозрений Вятта.

Он мог отправиться в Германию, развернуться и сразу же прилететь назад. Он мог, как всегда заботясь об интересах своего хозяина, находиться здесь сейчас. Но если он здесь и если он знает, что происходит, почему тогда не выйдет из укрытия, не освободит Гаррисона и не предъявит обвинение?

Или это могла быть Терри, полуобезумевшая от чувства вины, возможно, даже невменяемая? Размышляя про себя, Вятт вспомнил, что она восприняла все, в общем-то, хорошо. Вероятно, это был ее выход, спасительный путь из действий, которые она не могла ни контролировать, ни выносить. Нет, нет, — дурацкая мысль. Он обругал себя за нелогичность. Как же это могла быть Терри? Она была здесь, с ним, когда “эксперимент” не пошел. Преследуя свои мысли по кругу, он размышлял несколько минут, пока здравый смысл не взял верх.

Единственный верный способ убедиться в постороннем присутствии — просто обыскать дом сверху донизу. И после этого, если он ничего и некого не найдет, — а он подозревал, что так и будет, потому что если здесь работа какого-то врага, то противник очень умен и вряд ли позволит раскрыть себя, — тогда Вятт должен сделать так, чтобы никто, кроме него, не смог попасть в машинную комнату, что будет довольно легко.

Он обыскал все. Верхний и нижний этажи, погреб, мансарду, всю более-менее вместительную мебель, — там не только никого не было, там не было даже следов присутствия кого-либо.

Где-то после четыре часов утра Вятт вернулся в машинную комнату. Ввел Гаррисону лекарство, включил ручки управления стимуляцией страха на полную мощность и закрепил их в этом положении. Затем, выйдя из комнаты, запер дверь на три висячих замка и положил ключ в карман.

— Вот это сделано, так сделано! — сказал он себе. — Даже Гарри Гудини не смог бы выбраться из такого переплета!

Он спустился вниз. Терри будет здесь меньше, чем через четыре часа. К тому времени все должно быть в порядке: Гаррисон мертв, все записи приведены в полное соответствие, так же как и нервы Вятта. Но ему надо еще кое-что сделать. Но сначала — душ, побриться, затем кофе. Много крепкого черного кофе.

К четверти шестого утра он пил кофе у себя в кабинете. Он не заметил исчезновения молока и бутербродов.

В шесть утра он почувствовал почти непреодолимое желание проверить состояние Гаррисона, но ему как-то удалось перебороть себя. Вятт был уверен, что Психомех сделает свое дело. А в половине седьмого, после горячего душа, он позволил себе поспать два часа, и только настойчивый звонок Терри в дверь разбудил его.

А за это время в машинной комнате...

Некоторое время назад все опять пошло не так.