Я вышел из библиотеки и направился на поиски ресторана. Я гоняюсь за призраком. Кошинский был прав, когда назвал рукопись Морштадта салатом из текстов, фрагментом романа, составленного из исторических источников, не выдержавшего собственной тяжести. Поэтому Морштадт и не смог его закончить. Генрих, без сомнения, женился бы на Габриэль, если бы та не умерла от известной болезни. Что же касается картин, то последние документы, которые ждут меня в библиотеке – спорное исследование и запыленные донесения, – поставят точку в этом деле. В деле? Не было никакого дела.

Мое разочарование улеглось от превосходного обеда, а графинчик вина представил подготовку к работе в Брюсселе не в таком мрачном, как раньше, свете. Брюссель находится всего в трех часах езды отсюда. Там, в доме коллеги, меня ждет уютная квартирка. Во Фландрии есть на что посмотреть – Гент, Антверпен, Брюгге, да и сам Брюссель, который не так плох, как отзывался о нем Кошинский.

Еще один краткий визит в Лувр на следующий день, и на этом мой экскурс во французскую историю можно считать законченным. Да, втайне я испытывал некое удовлетворение от того, что обе дамы, несмотря на все сведения, которые я о них собрал, сохранили свою таинственную ауру. Мне не удалось снять непроницаемую завесу, которая закрывает их уже несколько столетий.

Морштадт тоже хотел разгадать тайну картин, но он выбрал неверный путь. Его рукопись в двух важнейших пунктах противоречила официальным историческим описаниям. Он утверждал, что Генрих не собирался жениться на Габриэль, и поэтому отравление было совершенно излишним. Оба допущения были недоказуемы. Однако в некотором смысле они относились не только к заказанной картине, но и к другому своеобразному портрету из Лувра. Я достал из кармана свой рисунок, присмотрелся к его симметрии и уставился на вопросительный знак, поставленный мною на пересечении линий, разделяющих разные возможности. Что хотел художник сказать этой картиной? Когда он ее написал? И главное – зачем? Было ли это своего рода ответом на заказанный портрет? И какую цель преследовал Морштадт своими утверждениями? Не просмотрел ли я какую-нибудь важную деталь картины?

Я встал. В моем распоряжении оставалась вся вторая половина дня, и у меня было время для недолгого посещения Лувра, который находился в нескольких шагах от ресторана. Может быть, мне будет полезно еще раз посмотреть на картину? Мое смирение проходило, а нервное возбуждение усиливалось по мере того, как я шел по длинным коридорам музея, приближаясь к выставочному залу. Издали заметив картину, я непроизвольно замедлил шаг.

Таинственная сила композиции осталась неприкосновенной. Несколько мгновений я рассматривал картину с почтительного расстояния. Потом подошел ближе и словно загипнотизированный стал внимательно смотреть на нее до тех пор, пока от напряжения у меня не заболели глаза, а мысли не начали путаться.

Вдруг я открыл то, что прежде ускользало от моего взгляда. Какой бледной, бледной, как мертвец, была Габриэль в сравнении с теплым румяным цветом кожи другой дамы! Это тонкое различие цветов было незаметно на репродукции, которую я рассматривал до этого. Отчетливее всего эта разница была в кончиках пальцев. Они были отчетливо белее, чем пальцы другой дамы, розовый цвет плоти которой разительно отличался от бледного оттенка кожи герцогини. И разве не неестественно пусто выражение ее лица? Да разве не застыло все ее тело в неподвижной и даже безжизненной позе? Мрачный фон картины еще более усиливал это впечатление. Гаснущий огонь в камине, обтянутый зеленым бархатом стол, черное зеркало рядом с одетой в темное и сливающейся с фоном камеристкой – в этой картине не было ничего живого, кроме торжествующего жеста стоящей рядом с Габриэль неизвестной дамы и ее самоуверенного взгляда. Мертвящая аура Габриэль, ее почти кукольный, гротескный взгляд излучали на зрителя глубокую меланхолию.

Мне вспомнились последние сцены рукописи Морштадта. Схватка Виньяка с Сандрини. Пожар на улице Двух Ворот. Повешенный и вымазанный смолой труп. Паническое бегство Виньяка из Парижа. Должно быть, Виньяк написал эту картину позже, долгое время спустя после смерти Габриэль. На холсте, где-то в жестах обеих дам или в деталях фона, художник прокомментировал загадочные события, происходившие тогда в Париже. Однако картина не дала ответа, так же как рукопись Морштадта, на вопрос о неопределенности судьбы Габриэль. Но где-то в перекресте всех линий сюжета должно находиться решение загадки, должен находиться ответ. Быть может, для этого надо отыскать верную перспективу, чтобы картина и рукопись совпали, как два наложенных друг на друга изображения? Но как это сделать?

Я снова обдумал все, что слышал и читал по этому поводу. Взгляд мой упал на подпись к картине. «Габриэль д'Эстре и одна из ее сестер». Одна из ее сестер? Разве женщина рядом с Габриэль не была точным воспроизведением дамы с картины, заказанной Виньяку? И разве Баллерини в своем описании банкетной сцены не сказал, что в ней без всяких сомнений узнали танцовщицу, которая так околдовала короля своим искусством? Это была Генриетта д'Антраг? Я постарался вспомнить обозначение, данное Баллерини этой клеветнической картине: смотрите, кричит картина, шлюхи короля передают друг другу воображаемое обручальное кольцо. Но король никогда не женится ни на одной из них. Одна уже выбыла из игры, но наготове уже стоит вторая…

Я отступил на шаг. Естественно! Именно это здесь и изображено. Габриэль умерла, не достигнув своей цели. Кольцо обещанной свадьбы бесполезной приманкой зажато в мертвенно-бледных пальцах, но новая возлюбленная короля с торжествующим видом уже готовится занять ее место. Следующая возлюбленная? Неужели так все и было?

Я оторвался от картины и поспешил обратно в библиотеку. Почему раньше мне не приходила в голову такая простая мысль? Новая возлюбленная! О такой возможности я вообще не думал. В открытом доступе я взял экземпляр «Diccionario de Mujeres Celebres» и вскоре широко раскрытыми от удивления глазами прочитал статью о Генриетте д'Антраг.

Я снова перечитал этот пассаж. Сто тысяч талеров за любовную интригу с Генрихом всего через два месяца после смерти Габриэль? Генрих принял это условие. Документ, датированный первым октября 1599 года, был приведен в оригинале. Генрих торжественно поклялся жениться на Генриетте д'Антраг со всеми королевскими почестями, если она в течение года подарит ему сына. Как это было возможно? В это время Генрих уже вел переговоры с Флоренцией относительно своего брака с Марией Медичи? Но документ был подлинным. На нем был проставлен архивный номер, и он значился в каталоге рукописей Национальной библиотеки. Однако Генрих никогда не хотел жениться на Генриетте. Было ли его обещание жениться на Габриэль столь же лживым?

Я беспомощно оглянулся. Книги Луазлера и Деклозо лежали рядом с книгой того самого Жака Болля, которую я еще не успел раскрыть. Я открыл том и просмотрел оглавление. Сдержанное отношение, проявленное Катценмайером к этой написанной по-французски и чудесным образом изданной во Флоренции работе, показалось мне оправданным. Обширное хвастливое примечание не позволяло ждать ничего серьезного. Это было не историческое сочинение, а своего рода криминальный роман, порывающий со всеми установившимися традициями исторической науки. Почему этому сочинению было предпослано такое крикливое предисловие, я не смог понять, как ни старался. Кроме того, автор открыто отстаивал теорию отравления, что и было вынесено в заголовок: «Почему убили Габриэль д'Эстре?» Такое допущение показалось мне совершенно неправдоподобным. Как сказал Катценмайер? Яйцо кукушки! Я брезгливо отодвинул книгу в сторону.