— Есть, как не быть, если позволите, я провожу вашу милость.

— Ну, проводи, если так.

Скоро забулдыга довел Михальского и его людей до походного шинка, представлявшего собой два огромных воза, между которыми помещалось несколько лавок. Рядом, на тагане стоял большой котел, в котором, булькая, варилось какое-то варево. Шинкарь, поймав на лету монету, поклонился и тут же подал посетителям больший жбан с вином и кое какую закуску. Провожатый смотрел на поданный им напиток с таким вожделением, что Корнилий приказал одному из своих спутников плеснуть немного и ему. Тот с благодарностью принял чашу и тут же припал к ней, как путник в пустыне припадает к живительной влаге.

— Благослови вас дева Мария, благородный пан! — поблагодарил он Михальского, с сожалением отставив пустую посуду.

— Не стоит благодарности, — отозвался Михальский, прихлебывая из своей чарки.

Забулдыга, помялся, не зная как заслужить еще дармовой выпивки, но Корнилий не обращал на него внимания, а его спутники молча утоляли голод.

— Ваша милость…

— Что тебе?

— Не нужен ли благородному шляхтичу слуга?

— Нет.

— О, вы, верно, подумали, что речь обо мне? Нет, ваша милость, я вполне доволен своей службой и не ищу ничего другого. Но у меня есть приятель, дела у которого не столь хороши. Он молод, грамотен и услужлив, так что мог бы быть вам полезен.

— И почему же он оказался без службы во время похода?

— Как вам сказать, ясновельможный пан. Бедняга Янек нанялся на службу к одному господину, но тот оказался слишком строг к несчастному юноше, да и к тому же весьма скуп и постоянно задерживал жолд. А недавно они еще и повздорили, так он выгнал молодого человека, оставив его без средств к существованию.

— Вот как, а скажи мне, любезный, не этому ли Янеку, принадлежит конь, которого ты пытался мне продать?

— Ну, что вы, ваша милость, откуда у него лошадь? Нет, тот конь, которого я предлагал вам, принадлежит его хозяину.

— И ты, мошенник, хотел продать мне имущество магната?

— Скажете тоже, магната! Если пан Карнковский стал магнатом, так я коронный региментарий.

— Как ты сказал, Карнковский?

— Ну, да.

— Тот самый?

— Так никто другой, ваша милость!

— И что он идет с войском королевича?

— И не только он, ясновельможный пан! — осклабился в похабной усмешке забулдыга.

— О чем ты?

— Ну, разумеется о прекрасной панне Агнешке!

— Ты врешь мошенник!

— Да чтобы у меня глаза повылазили, если я вру! Да чтобы мне ни разу в жизни не попробовать такого доброго вина, каким только что угостила меня ваша милость!

— Эй, налейте этому пройдохе еще чару, да пополнее! — Приказал Михальский своим людям и приготовился слушать.

— Слушайте, ясновельможный пан, — начал рассказывать забулдыга, вылакав содержимое чаши. — Вам верно известно, что дочка панна Карнковского весьма преуспела на службе нашему доброму королевичу? Ну, так вот, дело это оказалось настолько прибыльным, что пан Теодор не захотел, чтобы этот поток иссяк и отправился на войну вместе с дочкой.

— Врешь!

— Да нет же! Конечно, юной паненке не пристало следовать вместе с войском, но она переоделась в мужской наряд, да и путешествует под видом молодого шляхтича. Днем никто не видит ее истинной сущности, а по ночам она усердно скрашивает тяготы похода его высочеству.

— Это самая безумная история, какую я только слышал, — усмехнулся Корнилий, — а твой приятель Янек тут каким боком замешан?

— Да все тем же, ваша милость! Он изволите ли видеть, как и я — шляхтич, правда, обедневший…

— Боже спаси Речь Посполитую, шагу нельзя ступить, чтобы не попасть на шляхтича!

— Истинная правда, ясновельможный пан, только вот бедняга Ян, на свою беду еще очень молод, и потому ужасно влюбчив. Уж не знаю, как ему попалась на глаза прекрасная панна Агнешка, да только увидев, ее он заболел той самой болезнью, от которой нет снадобий даже у самых искусных лекарей. Недурное вино, не правда ли?

— Не стесняйтесь пан…

— Адам Криницкий, к вашим услугам, — охотно представился забулдыга, наполняя свою чашку, — ваше здоровье!

— Прозит.

— Так вот, пока Янек служил пану Карнковскому, а у Агнешки были свои служанки, он не так часто видел девушку и как-то держал себя в руках. А в походе ему пришлось служить и отцу и дочери и все время быть рядом с предметом своей страсти, и в один прекрасный момент мальчик не выдержал.

— Вот холера! Неужто он…

— Ну что вы, просто однажды пан Теодор застал его стоящим перед панной Агнешкой на коленях и объясняющимся ей в своих чувствах. Разумеется он тут же выгнал беднягу да еще и не заплатил ему ни гроша из того что причиталось за службу.

Рассказывая о горестях постигших его товарища забулдыга не забывал наполнять и тут же опорожнять свою чашу, так что речь его понемногу становилась все менее связной. Впрочем, закончить свое повествование он так и не смог поскольку его самым бесцеремонным образом неожиданно прервал иноземный офицер не слишком хорошо говорящий по-польски.

— Вот ты где, грязный свинья! — Поприветствовал он… — Стоит только отвернуться, как ты уже пьянствуешь, забыв о служба.

— Простите пан, у вас дело до моего товарища?

— Видите ли, месье, — обозначил поклон иноземец, — этого человека приставили к нам в помогать. Но он не только не оказывает нам ни малейшего содействия, но еще и постоянно пропадает и напивается.

— Пан Казимир, — совсем пьяным голосом отозвался забулдыга, — позвольте представить вам моего доброго друга, французского инженера… простите месье, как вас зовут?

— Мон дье![40]

— Месье Мондье!

— Пожалуй вам уже хватит, — засмеялся Корнилий, — что же до того дела, о коем мы говорили, то скажите вашему Янеку, чтобы он пришел сюда завтра ближе к вечеру. Есть с него будет толк, то возможно я возьму его на службу.

— Да благословит вас пресвятая… ик… дева Мария.

Следующим вечером, Корнилий снова посетил передвижной шинок. Вчерашнего забулдыги видно не было, но за одним из столов потеряно сидел небогато одетый молодой человек.

— Это вы ищете службу? — поинтересовался Михальский, присаживаясь к нему.

— Да, — вскочил тот, — а вы пан Казимир?

— Верно.

— Я уж думал, что пан Адам что-то напутал или ему спьяну привиделось.

— Вы давно его знаете?

— Он был товарищем моего покойного отца. Не подумайте ничего дурного, он добрый человек, просто уж очень любит…

— Выпить?

— Да, и это здорово ему мешает по службе.

— А что у него за служба?

— Ну, его приставили к французским инженерам, но боюсь, они не слишком довольны таким помощником.

— Инженерам?

— Да они подрывники.

— О, мы делаем подкоп под стены Смоленска?

— Насколько я знаю — нет. Более того, не похоже чтобы какие-то работы вообще планировались. Месье Жан, это старший из них, весьма не доволен всеми этими обстоятельствами.

— Отчего же?

— Во время проведения работ им полагается двойная плата, но пока им и обычную задерживают.

— Понятно. Впрочем, давайте поговорим о вас. Как ваше имя?

— Ян Корбут.

— Вы поляк?

— Наполовину. Моя мать полька, а отец русин.

— Ваш батюшка жив?

— Увы, иначе бы мне не пришлось искать службы у чужих людей. Он умер, когда я был еще ребенком. Моя матушка вышла замуж, а отчим заставил переписать на себя мое наследство.

— Вы действительно служили у Карнковского?

— Вам, верно, все пан Криницкий рассказал?

— Да он нес какой-то пьяный бред. Я половину не запомнил, а второй не понял, так что спрашиваю у вас.

— Да я служил у пана Теодора.

— И почему же были вынуждены уйти?

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Могу лишь уверить, вашу милость, что я ничем не провинился перед своим прежним хозяином и не нанес ему никакого ущерба.

— Что же, вы не болтливы. Это похвально, пожалуй, я вас возьму.