Эдит неуверенно вошла. Она переоделась в длинное платье из темно-зеленой шерсти, подпоясанное золотистым шнуром и окаймленное широкой полосой вышивки с желтыми и голубыми цветами.

- Разве ты не должна носить траур? - грубо поинтересовался я.

- Я в трауре.

- И?

- Думаешь, мне обрадуются на похоронах? - колко поинтересовалась она.

- А ты думаешь, мне обрадуются? - спросил я и засмеялся, о чём пожалел.

Она с волнением посмотрела на меня.

- Деньги исчезли, - наконец произнесла она.

- Конечно, исчезли, - поморщился я от боли, - Сколько?

- Не знаю. Много.

- Мой кузен был щедр, - язвительно заметил я.

- Да, господин.

- Куда девался этот засранец?

- Сел на корабль, господин.

Я удивленно посмотрел на неё.

- Корабль? У него недостаточно людей, чтобы управлять кораблем.

Она покачала головой.

- Может, и недостаточно. Но Селла дала ему хлеба и ветчины, а он сказал ей, что найдет рыбацкую лодку.

- Селла?

- Служанка на кухне, господин.

- Хорошенькая?

Она кивнула.

- Весьма.

- И твой брат не взял ее с собой?

- Он просил, но она отказалась.

Значит, Эрдвульф уехал, но куда? У него была лишь горстка воинов и куча денег, и ему нужно было где-то укрыться. Рыбацкая лодка имела смысл. Несколько человек Эрдвульфа не смогут грести, ее может нести ветер, но куда? Предложил ли ему Этельхельм приют в Уэссексе? Я в этом сомневался. Эрдвульф был полезен Этельхельму, только если бы смог избавить олдермена от Этельстана, а это ему не удалось, так что он не в Уэссексе и уж точно не в Мерсии.

- Твой брат моряк?

- Нет, господин.

- А его люди?

- Сомневаюсь, господин.

Значит, едва ли они смогут плыть под парусом от Сэферна до Нейстрии на маленькой лодке, так что наверняка направятся в Уэльс или в Ирландию. И если повезет, датский или норвежский корабль увидит их лодку, и Эрдвульфу придет конец.

- Если он не моряк, - сказал я, - и ты его любишь, то лучше молись о хорошей погоде, - произнес я язвительно и решил, что был слишком груб. - Спасибо, что рассказала.

- Спасибо, что меня не убил, - откликнулась она.

- Или не послал тебя помогать Селле на кухне?

- И за это тоже, господин, - скромно согласилась она, а потом сморщила нос от наполнившей комнату вони. - Это от твоей раны? - спросила она, и я кивнул. - Я ощущала тот же запах, когда умер отец, - продолжала она, а потом замолчала, но я ничего не ответил. - Когда в последний раз перевязывали рану? - спросила она.

- Неделю назад или больше. Не помню.

Она резко повернулась и вышла из комнаты. Я закрыл глаза. Почему уехал король Эдуард? Он не был близок с Этельредом, но всё равно казалось странным, что он покинул Глевекестр до похорон. Но он оставил Этельхельма, своего тестя и главного советника, представляющего стоящую за троном Уэссекса власть, и я решил, что Эдуард хотел держаться подальше от того грязного дела, которое задумал Этельхельм - удостовериться, что мерсийская знать назначит Эдуарда правителем Мерсии и побудит Этельфлед удалиться в монастырь. Будь он проклят. Я еще не умер, а пока я жив, я буду бороться за Этельфлед.

Прошло некоторое время. По ночам, заполненным болью, оно тянулось медленно, но потом дверь снова отворилась и вернулась Эдит. Она несла чашу и куски ткани.

- Я не хочу, чтобы ты чистила рану, - рявкнул я.

- Я делала это для отца, - объяснила она, а потом встала на колени у кровати и откинула шкуры. Она поморщилась от запаха.

- Когда умер твой отец? - спросил я.

- После битвы при Фирнхамме, господин.

- После?

- Его ранили в живот, господин, и он протянул пять недель.

- То было почти двадцать лет назад.

- Мне было семь, господин, но он не позволял никому другому за собой ухаживать.

- Даже твоей матери?

- Она тогда уже умерла, господин.

Я почувствовал, как ее пальцы расстегивают ремень у меня на поясе. Она была аккуратной. Стянула с меня тунику, оторвав ее от прилипшего гноя.

- Ее нужно чистить каждый день, господин, - неодобрительно вымолвила она.

- Я был занят, - сказал я, чуть не добавив, что был занят тем, что пытался помешать гнусным намерениям ее братца. - Как звали твоего отца? - спросил я вместо этого.

- Годвин Годвинсон, господин.

- Я его помню, - отозвался я. Я и правда помнил этого худого воина с длинными усами.

- Он всегда говорил, что ты величайший воин Британии, господин.

- Должно быть, эта точка зрения пришлась по душе лорду Этельреду.

Она приложила к ране кусок ткани. Она подогрела воду, и это прикосновение было на удивление успокаивающим. Эдит держала ткань, пока она впитывала засохшую на ране смесь.

- Лорд Этельред тебе завидовал.

- Он меня ненавидел.

- И это тоже.

- Завидовал?

- Он знал, что ты настоящий воин. Называл тебя дикарем. Говорил, что ты как собака, что бросается на быка. Ничего не боишься, потому что ничего не соображаешь.

Я улыбнулся.

- Может, он и прав.

- Он был неплохим человеком.

- Думаю, что да.

- Всё потому что ты был любовником его жены. Мы выбираем стороны, господин, и иногда верность не дает нам возможности выбирать точку зрения.

Она бросила первый кусок ткани на пол и приложила к моим ребрам второй. Тепло, казалось, растворило боль.

- Ты его любила, - сказал я.

- Он любил меня.

- И высоко вознес твоего брата.

Она кивнула. При свете свечи ее лицо казалось суровым, лишь губы были мягкими.

- Он высоко вознес моего брата, - повторила она, - а Эрдвульф - умный воин.

- Умный?

- Он знает, когда драться, а когда нет. Он знает, как обмануть врага.

- Но не дерется в первом ряду, - презрительно заметил я.

- Не каждый человек на это способен, господин, но разве ты назовешь воинов во втором ряду трусами?

Я проигнорировал этот вопрос.

- И твой брат собирался убить меня и леди Этельфлед.

- Да, - подтвердила она, - собирался.

Я улыбнулся этому честному признанию.

- Так лорд Этельред оставил тебе деньги?

Она взглянула на меня, первый раз отведя глаза от раны.

- Как мне сказали, его последняя воля зависит от того, женится ли мой брат на леди Эльфвинн.

- То есть у тебя нет ни пенни?

- У меня есть украшения, что мне подарил лорд Этельред.

- И надолго ли их хватит?

- На год, может, на два, - уныло ответила она.

- Но по завещанию ты ничего не получишь.

- Если только леди Этельфлед не проявит щедрость.

- С какой стати ей это делать? - спросил я. - Зачем ей давать деньги женщине, что спала с ее мужем?

- Ей незачем, - спокойно ответила Эдит, - но ты бы мог.

- Я?

- Да, господин.

Я слегка вздрогнул, когда она начала начисто вытирать рану.

- С какой стати мне давать тебе денег? - хрипло спросил я. - Потому что ты шлюха?

- Так меня называют.

- А ты шлюха?

- Надеюсь, что нет, - ровным голосом произнесла она, - но думаю, что ты дашь мне денег по иной причине.

- По какой же?

- Потому что я знаю, что случилось с мечом Кнута, господин.

Я бы расцеловал ее, и когда она закончила чистить рану, я так и сделал.

Меня разбудил резкий звук звенящего церковного колокола. Открыв глаза, я какое-то мгновение не мог понять, где нахожусь. Свеча давно догорела, и свет проступал лишь сквозь узкую щель над дверью. Уже рассвело, значит, спал я долго, и вдруг уловил запах женщины, а повернувшись, уткнулся в копну рыжих волос. Эдит потянулась, всхлипнув во сне, и обвила рукой мою грудь. Ещё раз потянувшись, она проснулась, положила голову мне на плечо, и спустя мгновение принялась всхлипывать.

Я позволил ей выплакаться, насчитав двадцать два удара колокола.

- Сожалеешь? - наконец спросил ее я.