— А как же дышать, если нет носа, — не понимал Верзила Билл.

— Тут и дышать не надо, — объяснял ему Гас. — Если вместо носа имеется большая дырка, то воздух свободно проникает прямо в башку.

— Да воздух для головы вовсе и не нужен, Гас, он нужен для легких.

— А как насчет глаз? — поинтересовался Верзила Билл.

— Да, кстати, а глаза были? — спросил Дон Шейн.

Один лишь его глубокий грудной голос всполошил всех не меньше, чем тревожное сообщение Длинноногого. Дон Шейн, худощавый парень с черной бородой, был самым молчаливым в отряде рейнджеров. Он прошел весь путь от Техаса до Мексики, вытерпел голод и холод и не сказал за все время и шести слов. Но мысль о безносом существе вынудила его заговорить, и он поинтересовался насчет глаз. В конце концов, команчи иногда отрезали носы своим женщинам. Да и самому Дону один цирюльник в Шривпорте как-то здорово полоснул опасной бритвой по носу и чуть было не откромсал изрядный кусок. Но тот цирюльник был в стельку пьян. И все же смотреть на безглазого человека гораздо труднее, чем на безносого, по крайней мере, по мнению Дона Шейна.

— Глаз я не видел, — рассказывал Длинноногий. — Но у него голова была замотана какой-то тряпкой. Под ней должны были быть глаза.

— Если и глаз вовсе нет, тогда дело совсем плохо, — промолвил Верзила Билл.

— Как тут ни крути, кругом все плохо, — подытожил Гас. — А с чего это вдруг скелету захотелось подержать свечу?

Ни у кого не нашлось ответа на этот вопрос. Калл сидел в углу — он не принимал участия в завязавшейся дискуссии. Он подумал, что Длинноногому, вероятно, все это показалось. Гас задал неплохой вопрос — какие у скелета могли быть причины, чтобы освещать им путь в тюремную камеру. Видимо, Длинноногий заснул в телеге и ему приснился сон, а когда шли по монастырскому двору, он еще не вполне пробудился, так что скелеты скорее возникли в его сне, а на самом деле были мексиканскими тюремными надзирателями. Да, верно, что мексиканские солдаты вроде чувствовали себя неуютно, когда вели их сюда, в тюрьму, но вполне могло быть, что они боялись одичавших собак. Эти собаки бегают сворами, они, как известно, более злые и свирепые убийцы, чем волки. Иногда они нападают на скот, даже на лошадей. Нужно учитывать, что рейнджеров заперли здесь до утра и пока не взойдет солнце, они не выяснят, что это за скелеты.

В комнате, куда их поместили, не было ни единого окошка. О восходе солнца они узнали по тоненькой полоске света под дверью.

Двери отворились, в проеме стоял майор Ларош в причудливой форме, той самой, которую он носил во время перехода из Лас-Паломаса. Кончики усов у него были, как всегда, подкручены, на боку висела новая сабля — с позолоченной рукояткой, в ножнах, украшенных позолоченными пластинками.

Через открытую дверь они увидели поставленные в ряд стулья и пятерых мужчин с полотенцами и бритвами в руках, стоящих позади стульев. Перед стульями были установлены низенькие столики с тазами.

— Доброе утро, месье, — проговорил майор. — Все вы выглядите довольно уставшими. Возможно, приятное бритье освежит вас. Нам хочется, чтобы на нашей маленькой церемонии вы присутствовали в лучшем виде.

Рейнджеры вышли во двор, щуря глаза на ярком солнечном свете. Ночью ветер стих, день выдался ясный, песок не лез в лицо. Длинноногий ступал осторожно. Он уже почти убедил себя, что скелет со свечой привиделся ему во сне. Когда он присел, чтобы вытрясти песок из сапог, то, должно быть, задремал и во сне увидел руку скелета.

— Думаю, бритье доставит нам удовольствие, — произнес он, но не успел закончить фразу, как появилась закутанная с ног до головы фигура и протянула ему сапоги, которые он оставил во дворе минувшей ночью.

На этот раз вся группа техасцев, и Матильда в их числе, разглядели, что увидел ночью во дворе Длинноногий. Держащая сапоги рука действительно представляла собой одни кости с небольшими кусочками плоти, висящими на одном или двух пальцах. Плоть, как и привиделось ему, почернела. Фигура быстро повернулась, голова ее была спрятана под плотным капюшоном, поэтому никто не заметил, есть ли на лице глаза и нос, но все видели костлявую ладонь и того оказалось достаточно, чтобы рейнджеры замерли на месте. Они огляделись вокруг и в разных местах обширного двора, под балконами, увидели другие фигуры, наглухо задрапированные в белые простыни или в черные покрывала.

Техасцы посмотрели на брадобреев, выстроившихся позади стульев, с полотенцами и опасными бритвами в руках. Те выглядели как нормальные люди, но от вида белых и черных фигур техасцам стало не по себе. Верзила Билл произвел беглый подсчет этих людей и насчитал двадцать шесть человек.

— Подходите, джентльмены, вы сразу почувствуете себя лучше, как только подстрижетесь и побреетесь, — пригласил майор Ларош.

— Полагаю, что ничего против бритья не имею, — заметил Длинноногий. — Меня больше беспокоят эти скелеты, один из которых только что принес мне сапоги.

Майор Ларош подкрутил усы. Впервые за все время он почему-то был оживленным и радостным.

— Да не скелеты это, месье Уэллейс, — ответил он. — Это прокаженные. Вы находитесь в монастыре Святого Лазаря, колонии для прокаженных.

— О Боже мой, — вздохнул Верзила Билл. — Вот это да! Однажды я видел прокаженного — это случилось в Новом Орлеане. Тот, кого я повстречал, не имел рук вообще.

— А как насчет глаз? — поинтересовался Гас. — Они видеть могут?

Майор Ларош уже отошел, предоставив Верзиле Биллу возможность самому прояснять вопросы, связанные с проказой.

— Думаю, он мог видеть, — продолжал Верзила Билл.

— Этот-то наверняка мог видеть, — решил Длинноногий. — Он же увидел мои сапоги и принес их сюда.

— А что если теперь в твои сапоги забралась проказа? — предположил Билл. — Наденешь их, а твои ноги начнут гнить и отвалятся.

Как раз в этот момент Длинноногий натягивал правый сапог. Услышав предостережение, он отшвырнул оба сапога в сторону.

— Я пока похожу босиком, — решил он. — Уж лучше пусть песчинки расцарапают мне ноги, чем я превращусь в чертов скелет.

Больше всех стоящие во дворе фигуры встревожили Гаса. Они казались ему таинственными привидениями.

— Билл, так как все же насчет прокаженных? — спросил он. — Они живые или уже мертвые?

— Тот, кого я видел, был вроде как посредине — ни живой и не мертвый, — рассказывал Верзила Билл. — Он ведь двигался, стало быть — жил. Но рук у него не было, значит, одна половина у него жила, а другая нет.

Майор Ларош в это время проводил осмотр своих солдат. Он нервно повернулся к техасцам и жестом приказал им поскорее подходить к брадобреям.

— Идите, вас побреют, — торопил он. — Судье, когда он приедет сюда, не понравится, если он увидит вас похожими на заросших косматых зверей.

— Майор, нам немного не по себе из-за этих прокаженных, — сказал ему Длинноногий. — Из нас только лишь Билл раньше видел одного такого.

— Прокаженные здесь лечатся, — объяснил майор. — Вреда они вам не причинят. Те из вас, кто останется здесь, вскоре привыкнут к ним.

— Надеюсь, я здесь не останусь и мне не придется жить среди людей без кожи на костях, — проговорил Гас.

Майор поглядел на него с удивлением.

— Остаться здесь или не остаться — зависит от фасолевых бобов, — произнес он и без дальнейших объяснений повернулся и зашагал прочь.

Калл внимательно изучал прокаженных. По ночам всякие разговоры о покойниках, бродящих по земле, внушали ужас, но днем стоящие в отдалении больные казались не такими уж и страшными. Какой-то из них, заметив, что Калл внимательно глядит на него, вжался поглубже в тень под балконом. Некоторые прокаженные казались неестественно короткими — вероятно, у них не было ног.

Половина техасцев уселась на стульях, чтобы побриться, другая половина стояла и смотрела. Тепло пригревало солнышко, да и брадобреи пользовались теплой водой. Хорошо! Калл, которого брили в числе первых, случайно глянул вверх, на крытую галерею, опоясывающую второй этаж здания монастыря, и увидел там несколько человек, задрапированных в белые покрывала, столпившихся вокруг маленькой фигурки: она была запеленута во все черное, но не наглухо, как фигуры в белом. Она завернулась в свободное покрывало и носила черные перчатки. Калл заметил, как руки в черных перчатках ухватились за поручень балюстрады, ограждающей галерею. Рука показалась Каллу маленькой — он решил, что это, должно быть, женщина.