Длинноногий наблюдал за волками с интересом. Волки нуждались в воде, как нуждались в ней и люди. Звери вовсе не казались истощенными — стало быть, где-то в пределах нескольких миль имеется вода, знать бы только, в какую сторону надо ехать.

— Волки и койоты близки к собакам, — заметил он. — Вокруг стоянки людей всегда крутятся койоты — люди им нравятся или же им нравятся, по меньшей мере, их объедки. Надо бы поймать щенка койота или даже парочку для нашего полковника и научить их охотиться и приносить ему добычу. Они заменят ему того пса, которого ты не удержал.

Калл подумал, что все они, вероятно, умрут от голода. Любезно, конечно, со стороны Длинноногого рассуждать о полковнике и его любимых животных в то время, когда они находятся в такой отчаянной ситуации. Полковник, конечно, тоже находится в такой же ситуации, даже в гораздо худшей — ему надо думать о всех рейнджерах отряда, он обязан беспокоиться об их питании и спасать их от голода, а не о том, кем ему заменить огромного ирландского волкодава.

Они скакали всю ночь напролет и нигде не наткнулись на воду. Скакали они неспешно, но зато упорно, без передышек. И только когда занялась заря вдоль всего необозримого горизонта на востоке, они решили остановиться и отдохнуть. Длинноногий предложил им нарезанные полоски бизоньего языка Калл съел несколько полосок. а Гас есть не стал, предпочитая конину.

— Не могу я никак привыкнуть есть язык, — сказал он — Моя мама не одобрила бы. Она приучала меня разборчиво относиться к пище, прежде чем положить ее в рот.

Калл задал себе вопрос, а как выглядела его мать, у него остались о ней лишь смутные воспоминания, как она сидит на козлах в повозке. Хотя, по правде говоря, он не был твердо уверен, что женщина, возникающая в его воспоминаниях, — его мать Может, она и не мать, а тетка. Так или иначе, его мать ничего не говорила ему относительно пиши.

Во время долгого и медленного дневного перехода муки голода вскоре показались мизерными по сравнению с жаждой. Целых полтора дня им не попадался никакой водный источник. Длинноногий предупредил их, что если к следующему утру они не найдут воду, то будут вынуждены убить лошадь и пить жидкость из ее мочевого пузыря. Кроме того, он порекомендовал им нарезать из седельных стремян маленькие полоски кожи и жевать их, вырабатывая тем самым слюну. Это был действенный прием, приносящий определенный результат на короткое время. Жуя кожаные полоски, рейнджеры не так остро ощущали жажду. Однако к вечеру слюна у них стала длинной и тягучей. Язык распух так, что нельзя было сомкнуть губы. Самое же худшее заключалось в том, что всех преследовала навязчивая мысль, как они безрассудно израсходовали воду во время дождей и тогда, когда ее было вдосталь.

— Я бы не пожалел трехмесячного жалованья, только бы переплыть сейчас Бразос, — сказал Гас. — Думаю, тогда я вылакал бы полреки.

— А ты бы отказался от той девушки на оптовом складе за глоток воды? — спросил его Длинноногий. — Вот тебе такое испытание. — И он подмигнул Каллу.

— Я мог бы вылакать полреки, — повторил Гас.

Вопрос о Кларе он счел неуместным в сложившихся обстоятельствах и не собирался отвечать на него Если бы он даже умирал от голода, то в последние минуты, как он решил, думал бы о ней.

На следующее утро гнедой, на котором ехали вдвоем Гас и Калл, не смог двигаться. Глаза у него расширились и стали какими-то странными, и он не реагировал ни на удары, ни на понукания.

— Без толку лупить его или кричать на него, он свое дело сделал, — сказал Длинноногий, подходя к ним

И не успели Гас и Калл моргнуть глазом, как он вытащил пистолет и выстрелил в лошадь. Гнедой упал и стал биться в конвульсиях, а Длинноногий принялся вырезать у него мочевой пузырь. Вырезал он старательно, так, чтобы случайно не проткнуть, и вскоре вынул бледный пузырь, в котором плескалось немного мочи.

— Я пить не буду, — сразу же отказался Гас Один лишь вид бледного, скользкого пузыря вызывал у него позыв к рвоте.

— Больше никакой жидкости у нас нет, — напомнил им Длинноногий. — Если не выпьем мочу, все умрем

Он аккуратно приподнял пузырь и стал тянуть из него мочу так. будто отхлебывал доброго вина из кожаного меха. Следующим пузырь взял Калл и заколебался, прикладывать ли его ко рту. Он понимал, что не протянет и дня без воды. Распухший язык у него кровоточил, поцарапавшись о зубы. Быстро закрыв глаза, он сделал несколько глотков. Моча оказалась безвкусной, но от нее неприятно пахло. Решив, что он выпил достаточно, Калл протянул пузырь Гасу. Тот взял было, но, подумав, вернул.

— Ты должен попить, — уговаривал его Калл. — Отхлебни только три глотка — может, тебе хватит, чтобы не умереть. Если же умрешь, похоронить тебя я не смогу — сильно ослабел.

Гас снова отрицательно мотнул головой, но потом, когда жажда все же пересилила отвращение, сделал три глотка. Ему не хотелось лежать непогребенным в этих страшных прериях. Койоты, канюки так и шныряли вокруг, не говоря уже о барсуках и прочей нечисти, питающейся падалью. Думать о такой возможности, оказывается, еще более неприятно, чем дать ей осуществиться. Вскоре они продолжили путь, Длинноногий сел верхом на единственную уцелевшую лошадь.

В середине дня они наткнулись на маленькую лужу, такую малюсенькую, что Длинноногий мог свободно перешагнуть через нее, и перешагнул бы, если бы не увидел дохлого мула в этой луже. Они вмиг признали этого мула. Его особенно любил Черномазый Сэм, в первые дни похода он иногда подкармливал его морковью. Его выкрали ночью команчи.

— Да ведь это Джон, — вспомнил Гас. — Разве не так звал его Черномазый Сэм?

Джона убили двумя стрелами, оперение на обоих было изготовлено из перьев степного тетерева — отличительный признак стрел Бизоньего Горба.

— Он привел его сюда и убил, — решил Длинноногий. — Он хотел, чтобы мы не пили воду из этого опоганенного источника.

— Он хотел, чтобы мы не пили воду вообще, — уточнил Калл, глядя на стрелы.

— А я все равно попью отсюда, — сказал Гас, но Длинноногий одернул его.

— Не пей, — предупредил он. — Моча у нашей лошади, которую мы пили, и то чище этой воды. Пойдем отсюда.

Вечером они ничего не ели — даже маленький кусочек мяса не лез в горло. Гас вынул протухший кусок конины, посмотрел на него, понюхал и отшвырнул прочь, за что Длинноногий тут же упрекнул его.

— Иди и подними, — строго сказал он. — Ночью может пойти дождь — я чувствую влагу в воздухе, а мое чутье редко подводило меня. Если бы у нас было хоть немножко воды, этот кусок конины стал бы вполне съедобным.

Около полуночи они услышали гром и увидели вдали на западе сверкание молний. У Гаса сразу поднялось настроение — он понял, что засуха заканчивается. Калл отнесся к перемене более осторожно. Дождь не шел, а гром раздавался за много миль в стороне. Может, где-то в прериях дождь и идет, а вот прольется ли он тут, где они сейчас находятся? И наберется ли в ложбинки и впадины достаточно воды, чтобы напиться и запасти впрок?

— Ребята, мы спасены! — радостно воскликнул Длинноногий, наблюдая за сверкающими вдали молниями.

— Может, я и спасусь, но пока все еще умираю от жажды, — пожаловался Гас. — Не могу же я подставить рот под дождь, который идет за много миль отсюда.

— Он направляется к нам, ребята, — обрадовал их Длинноногий — сам он был сильно взволнован. Он понял, что теперь опасность миновала, хотя и не говорил молодым рейнджерам, на каком краю от гибели все они оказались.

— Если дождь не придет к нам, то я сам пойду к нему, — объявил Калл.

Вскоре они почуяли запах близкого дождя. Раскаленный воздух заметно охладился. Они так измучились от жажды, что с трудом удерживались от того, чтобы не помчаться навстречу грозе, хотя у них и не было никаких средств для быстрого передвижения, кроме собственных ног и одной измученной лошади.

Длинноногий был прав, гроза приближалась. Но у них не было ничего, куда можно набирать дождевую воду, кроме шляп, — хотя шляпы и не могли долго удерживать воду, но в них собиралось вполне достаточно воды, чтобы напиться вдосталь.