— «Косатку» Буревестник сам поведет, а на «белухах» кто за старшего? — обратился Хономер к соглядатаю.

— Демитар и Неробих.

— Отлично! Небось они последний вечер в «Бездонной бочке» решили провести?

— Это уж как водится. До полуночи повеселятся, а завтра чуть свет — в море. Крепкие у ребят головы! — хихикнул Ташлак.

— Спускайся вниз и жди меня во дворе. Проводишь к «Бездонной бочке». Надобно мне кое с кем из мореходов до отплытия Ратхара словечком-другим перемолвиться.

Мореходы с Ратхаровых судов проводили последний вечер на суше в двух расположенных неподалеку друг от друга трактирах. Те, что любили чинное, бесскандальное застолье, обосновались в «Бездонной бочке», и среди этих вошедших в возраст, солидных мужей были, разумеется, все три капитана. Молодежь веселилась в «Утехе моряка», хозяин которой был известен своим долготерпением, а также тем, что собирал зубы, выбитые посетителями во время затеянных в его трактире драк, в высокую стеклянную посудину. Склянку эту прислуживавшие гостям девки показывали всякому желающему за мелкую монетку. Окупали вырученные за показ зубов медяки изломанную драчунами мебель или нет, сказать трудно, однако все посещавшие Тин-Вилену мореходы считали своим долгом хотя бы раз заглянуть в «Утеху моряка», дабы полюбоваться содержанием знаменитой склянки. Удовлетворив естественный интерес, в дальнейшем они, как правило, предпочитали любоваться зубками «портовых женушек», коим в «Бездонную бочку» вход был, по понятным причинам, заказан.

Степенные посетители «Бочки» коротали вечера за неспешной, уважительной беседой, из которой, порой, извлекали весьма любопытные и небесполезные для себя сведения. Случалось, сюда забредали певцы и несколько вечеров подряд услаждали слух гостей балладами, озорными куплетами и любовными виршами. Случалось, на освобожденные от кружек, кувшинов и мисок, чисто выскобленные и старательно вытертые тряпицей столы расстилались выправленные опытными капитанами карты и приглашенный каллиграф копировал их, под бдительным присмотром въедливых мореходов, сознававших, что от добросовестности художника зависит подчас не только сохранность их кораблей, но и самая жизнь.

Врут сухопутные крысы, будто никому не показывают старатели моря свои карты! Показывают и спорят, бывает, до хрипоты, сверяя линии, нанесенные на истертые и покоробившиеся пергаментные листы, уточняя направление течений, расположение отмелей и рифов. Море — их дорога, кладовая, поле кормящее и злейший враг, перед лицом которого лишь обделенные разумом не забывают старые распри и сиюмоментную корысть. Но таких не жалует Морской Хозяин и не долго терпит их в своей вотчине — место им уготовано на дне. Коли не хватает разума водить суда, пусть потешают Подводных Дев, томящихся в Жемчужном дворце…

На этот раз, впрочем, внимание собравшихся в «Бочке» мореходов привлек к себе купец из северной Аррантиады, вещавший о делах, никоим образом с морем не связанных. По словам его выходило, что в Вечной Степи объявился новый император, жестокостью и размахом не уступавший Гурцате Великому. Объявивший себя Хозяином Степи, Энеруги Хурманчак за пять лет сумел объединить несколько десятков племен и здорово потрепал западных горцев.

— Мало того, что Хурманчак заставил южных кочевников платить дань, орды его осадили Фухэй, потом Умукату и взяли приступом еще пять или шесть приморских городов…

— Да какие там города, на краю Вечной Степи? — перебил дородного купца самоуверенный хозяин рыбачьего баркаса, никогда не плававший дальше Тин-Ви-ленского залива. — Не слыхал я что-то о таких. Фу… как? Ум… что? Они же там все на лошадях скачут, траву вперемешку с кузнечиками едят, зачем им города?

— Может, ты, парень, и о нашествии меорэ не слыхал, с которого Последняя война началась? — ехидно поинтересовался Неробих — сухощавый сорокалетний сегван с рябым лицом. — Тебе-то, конечно, мнится, что только в Тин-Вилене люди живут, а чуть дальше — котлоголовые и змеерукие твари обитают, у которых лошади заместо жен и крылья из задницы растут. А я вот был в этом самом Фухэе! Красивый город, хотя дома там из бумаги и жердочек таких суставчатых бамбуком называются — сделаны.

— Во-во, дома из бумаги, корабли из тростника! — передразнил его рыбак.

— И верно — из тростника, — подтвердил аррант, ласково поглаживая толстое брюхо. — Кораблями их, правда, в полном смысле слова назвать нельзя, но рыбы они с них не меньше твоего ловят. А какие кораллы со дна морского добывают — таких здесь и не видывали! Белые, красные, розовые, черные, в синюю крапинку… О, путь туда не близкий, но уж зато посмотреть есть на что! И ежели с товаром приплыл, без прибытку не останешься. Верно я говорю? — обратился он за поддержкой к Неробиху.

— С товаром, оно везде неплохо. Но я-то в Фухэй мальцом попал, и весь мой прибыток, что морду огневка искорябала. Там эту хворобу каждый второй северянин подхватывает. — Капитан «белухи» привычным жестом коснулся пальцами изъеденных рытвинами щек. — Через Фухэй проклятый девки от меня всю жизнь нос воротят, а так — город как город, жаль, если его степняки порушили.

— Ну, про девок не тебе бы говорить, — усмехнулся Ратхар, — Радна с тебя глаз, как с моря приходишь, не сводит, даром что рябой. Трех дочек подарила. На что жалуешься, Ветрознай?

— Радна, она конечно… — смутился Неробих, прозванный Ветрознаем за исключительное умение предсказывать погоду — не то старые раны давали о себе знать, не то от рождения даром таким Богами награжден был.

— Так вот Фухэй, как и другие тамошние города, некогда меорэ возведенные, степняки, говорят, чуть не дотла сожгли, — продолжал между тем аррант. — Но самое удивительное, что щелкали они их как орехи, а ведь вокруг каждого стены — в пять человеческих, ростов. И заметьте, совсем не бумажные!

— Это точно, — припомнил Неробих. — Стены Фухэй окружали изрядные. За ними горожане из века в век от наскоков кочевников отсиживались. А сигнальные колокола на дозорных башнях предупреждали о подходе неприятеля окрестных жителей, дабы те успели вовремя за городскими стенами укрыться.

— О да, колокола там были хоть куда, более звучных мне слышать не доводилось, — оживился аррант, осушая кружку с темным местным пивом. — Если желаете, я расскажу вам легенду о колоколе, прозванном жителями Фухэя «Голосом матери».

— Отчего ж не послушать заморские байки, — согласился рыбак и покосился на остроносого человечка в сером плаще, который, возникнув словно из-под земли, шепнул что-то на ухо Демитару и направился к выходу из трактира. Здоровенный сегван отставил кружку с вином и нехотя последовал за похожим на мышь незнакомцем.

— Легенда гласит, что когда горы, извергающие пламя, раскаленный пепел и камни, ожили и острова Меорэ один за другим стали уходить на дно морское, живший на них народ сел на тростниковые корабли и отправился искать свою долю на северный материк. Отчаяние придало этим людям мужества, и где не могли они миром получить пригодные для жизни земли, там брали их силой. Принято считать, что именно их вторжение послужило началом переселения народов, из-за которого разразилась Последняя война. Может, это и правда, но не о том речь. — Аррант погладил курчавую бородку, глядя поверх голов слушателей так, словно читал историю о колоколе с развернутого за их спинами листа пергамента.

— Часть меорэ вторглась на земли Саккарема и Ха-лисуна, часть углубилась в Вечную Степь и там бесследно растворилась среди кочевников. Кое-кто из них, однако, не мог представить себе жизни без моря, не зря же островитяне называли себя «морскими людьми». Они-то и основали на юго-восточном краю Вечной Степи десятка полтора городов, и Фухэй был одним из них. Хотя иные ученые мужи утверждают, что фухэй — название народа, жившего некогда на побережье, и меорэ не строили города на пустом месте, а селились в местах, обжитых задолго до их появления…

— Ты, кажется, хотел рассказать нам про колокол? — напомнил Неробих.