— Погоди, но ты… Ты ведь не алчешь моей крови! Неужели ты казнишь меня без гнева, без ненависти в сердце, так же спокойно, как зарезал бы овцу, заколол быка? — Тайтэки ощутила в низу живота омерзительно холодный ком, и ноги ее начали мелко подрагивать. Такого Фукукана ей не только не доводилось видеть, она даже не могла и помыслить, что он способен столь сильно измениться. Теперь это был в самом деле нанг — закаленный в несчастьях, утративший былую молодцеватость и грозный, как потерявший внешний лоск и позолоту, закаленный в битвах клинок, неизмеримо более опасный, чем меч, только что вышедший из рук оружейника.

— Именно так я тебя и убью. Точнее, убивать будут другие, а я выскажусь на совете старейшин за самую страшную, самую мучительную казнь, которую только смогут измыслить или припомнить старики. Я не желаю тебе зла, но это надо племени. Жены не должны предавать своих мужей. Это противоречит законам божеским и человеческим, не так ли?

— Опомнись, Фукукан! Какими глазами ты будешь смотреть в глаза моей дочери, когда она подрастет! — воскликнула Тайтэки, подобно утопающему хватаясь за последнюю соломинку.

— Какими глазами смотрела на нее ты после проведенной с Тамганом ночи? — Нанг хамбасов впервые назвал своего обидчика по имени, и по тому, с какой ненавистью он его произнес, Тайтэки поняла — молить о пощаде бесполезно.

— Сохрани жизнь хотя бы Алиар! Она-то перед тобой ни в чем не провинилась!

— Хозяйка отвечает за рабыню. Рабыня — за хозяйку. Таков закон, дарованный нам Богами Покровителями. Кто я такой, чтобы нарушать его?

— Палач… — прошептала Тайтэки, глядя в спину Фукукана, и почему-то вспомнила Эвриха. А что ответил бы он ее бывшему мужу? Стал бы он защищать ее перед нангом хамбасов, и если да, то какие отыскал бы для этого доводы, какие слова?..

Землю окутали сумерки. Нукеры, сторожившие пленниц, сменились, но в сам шатер никто не зашел, из чего женщины сделали вывод, что на совет старейшин родов их не вызовут. Вина Тайтэки и ее служанки была столь очевидна, что выслушивать их оправдания не сочли нужным.

Узницы уже начали готовиться ко сну, когда входной полог неожиданно приподнялся и в шатер проскользнула закутанная в плащ женщина с небольшой корзинкой в руках.

— Ага, вспомнили все же, что даже приговоренные нуждаются в пище для поддержания жизни, — ворчливо приветствовала Алиар вошедшую, сбрасывая с себя овчинные одеяла и поднимаясь навстречу посланной Фукуканом служанке.

Опасаясь, что пленницы подожгут шатер, ни свечи, ни масляного светильника им не дали, и разобрать черты незнакомки они не могли. А та, безмолвно поставив на циновки корзину, извлекла из-под плаща пузатый бурдюк и, щелкнув кресалом, затеплила маленький огарок свечи.

— Не знаешь ли ты, к чему приговорили нас старейшины родов? — поинтересовалась Алиар, недоумевая, почему служанка не спешит покинуть шатер. Она не надеялась услышать ответ, но женщина словно только и ждала, чтобы к ней обратились с вопросом.

— Завтра в полдень вас должны закопать живыми в землю. Совет был единодушен в своем решении. — Она повернулась к вылезшей из-под овчин Тайтэки: — Значит, ты и есть бывшая жена Фукукана? Люди не врали, действительно красавица!

— Как они решили поступить с моей дочерью?

— Девочка ни в чем не виновата. Нанг счастлив, что она вернулась к его очагу.

— А новая супруга Фукукана? Она тоже счастлива? Небось готовит уже отраву, чтобы извести мою Нитэки?

— Я не причиню вреда твоей дочери. Как бы ты ни досадила моему мужу, девочка тут ни при чем.

— Ты!.. Ты новая жена нанга? — Алиар с Тайтэки подались вперед, чтобы получше разглядеть незнакомку.

— Да, я Атэнаань — жена Фукукана. — Пришедшая откинула капюшон, и Тайтэки удивленно вскинула брови:

— Ты родилась в одном из приморских городов? Или в Саккареме?

— Я родилась и жила в Фухэе, пока «медногрудые» Хурманчака не ворвались в город. Угощайтесь, за три дня, проведенных в этом шатре, вам, верно, наскучила стряпня Хидосы. — Атэнаань сдернула с корзины тряпицу, и в шатре запахло фруктами.

— Ты позаботилась, чтобы мы вкусно поужинали перед казнью? Очень мило, — с недоброй усмешкой пробормотала Тайтэки, в то время как Алиар без лишних слов вытащила из корзины миску с салатом, маленькую круглую дыню и два граната.

— Ой-е! Такое непросто раздобыть в Вечной Степи!

— Я просила Фукукана отпустить вас, но он не желает даже слушать об этом. Почему ты не вернулась к нему, если кокуры позволяли тебе свободно выезжать за пределы поселка? — обратилась Атэнаань к Тайтэки. — И зачем бежала от Тамгана, если предпочла его своему прежнему мужу?

— Тебе очень надо знать ответы на эти вопросы? Радуйся тому, что меня завтра не станет, и оставь нас в покое!

— О-о! Если ты всегда отвечаешь злом на добро, тогда спрашивать в самом деле не о чем. — Атэнаань сделала движение, чтобы уйти, и тут Алиар, оторвавшись от созерцания разломленного пополам граната, промолвила:

— Она просто не знает еще, что такое любовь. А от кокуров мы бежали, дабы не попасть в руки твоего супруга. Напрасно бежали — от судьбы, как видно, не уйдешь.

Тайтэки гневно зыркнула на подругу глазами, но ничего не сказала.

— Ты была замужем за двумя нангами и не знаешь, что такое любовь? Жила с Фукуканом два года и не полюбила его? — Атэнаань уставилась на Тайтэки, как на двухголового теленка, а затем, словно устыдившись своих мыслей, опустила пушистые ресницы. — Впрочем, я слыхала, есть такие несчастные, которых Промыслитель обделил способностью любить… Это очень тяжело — жить с человеком, которого не любишь? Хотя откуда тебе знать, если не с чем сравнивать…

— Долго еще ты будешь из меня жилы тянуть?! — не выдержала Тайтэки. — Сама-то ты любишь Фукукана? В огонь и в воду, что ли, за ним идти готова?

— Готова. Потому-то я сюда и пришла. Не надобно ему отягощать душу вашими смертями. Умеешь ты любить или нет, но если до сих пор не поняла, какое горе причинила Фукукану, какой с тебя спрос? — Девушка с сожалением взглянула на Тайтэки, и гневная отповедь замерла у той на устах. — А твоей вины в случившемся и вовсе нет. — Атэнаань ласково улыбнулась Алиар. — Я сама была рабыней и знаю, что раб не может отвечать за поступки хозяина.

Она помолчала, собираясь с мыслями, и уже другим, деловым тоном закончила:

— Я уведу нукера, поставленного позади шатра, а вы прорежете войлочную стену и пойдете направо. Там, в овраге, стоят две оседланные лошади. — Атэнаань вытащила из-под одежд кривой нож и протянула Алиар. — Если вы желаете присоединиться к улигэрчи, с которым вас разлучили табунщики-хамбасы, скачите на северо-восток. Его видели неподалеку отсюда, быть может, он разыскивает вас? Судя по тому, что о нем рассказывают, с ним станется и к Фукукану заявиться, чтобы требовать отмены вашей казни.

— А дочь? Как же моя дочь? Если она останется здесь, я никуда не побегу! — решительно заявила Тайтэки.

— Дочь Фукукана останется со своим отцом. Можешь сидеть тут и ждать смерти, но помни, времени на размышления у тебя нет. Я отвлеку нукера совсем ненадолго… — С этими словами Атэнаань; выскользнула из шатра и вполголоса заговорила о чем-то с воинами, поставленными охранять пленниц.

— Ты что же, и правда собираешься остаться здесь и быть заживо погребенной в земле? — спросила Алиар подругу. — Великий Дух милостиво послал нам спасение, и ты будешь неблагодарной дурой, не последовав да мной.

— Н-не знаю… — пробормотала Тайтэки, в отчаянии стискивая голову руками.

— Коли своего разума маловато, призайми у товарища! Держи корзину, а я возьму бурдюк. Ой-е! Ну-ка быстро!

Подобравшись к дальней стене шатра, Алиар несколько мгновений прислушивалась, а затем решительно, но осторожно прорезала в нижней части войлочной стены отверстие, достаточное для того, чтобы в него мог пролезть человек. Сунула нож за пояс и юркнула в образовавшуюся дыру, увлекая за собой Тайтэки.