Благодаря современным методологическим исследованиям теперь уже можно считать доказанным, что выделение наукой вообще, каждой наукой в частности особого «бытия» изучаемых ею предметных сфер, «срезов» действительности представляет собой весьма сложный исторический процесс. И хотя, в чем Гегель прав, в каждый данный момент над «бытийственными» аспектами в науке уже идет целеустремленная широкая работа, но при переходе научного познания к построению системной теории вопрос о специфике бытия приходится осмысливать на новом уровне. Ибо дело тогда заключается в последовательном развертывании различных по характеру определенностей бытия. И к тому же, что верно показывает Гегель, все эти определенности не просто «приводятся в порядок», как если бы последний просто складывался из известного набора характеристик. Определенности, различия должны «самопорождаться», возникать вновь под влиянием внутренней логики системного размышления над бытийственными аспектами.

Дальнейшее логическое осмысление такого процесса «самопорождения» бытийственных определений систематической науки Гегель связывает с фиксированием первой противоположности – чистого бытия и ничто. О чистом бытии уже шла речь: научному мышлению при помощи философской категориальной символики здесь вменяется в обязанность просто зафиксировать, что оно отправляется от бытия как такового, лишенного каких бы то ни было конкретных определений, от бытия, которое «есть на деле ничто и не более и не менее как ничто» ¹⁶. Ученый или философ, не имеющий привычки мыслить в предлагаемой Гегелем манере, может возразить: при чем тут чистое бытие и ничто, если наука всегда рассматривает некоторое конкретное бытие, которое есть, налично и вовсе не равнозначно ничто. Гегель такие вопросы и недоумения предвидит и подробно разбирает их в примечаниях (скажем, на известном кантовском примере со ста талерами). Мы опустим и контекст, в котором пример фигурирует у Канта, и целый ряд подробностей, о которых именно в связи с кантовским контекстом вынужден говорить Гегель. Остановимся только на том, что в гегелевском пояснении относится к рассматриваемому здесь вопросу о специфике первого системного этапа логики науки и науки логики. Возражение обыденного сознания против объединения философами-диалектиками категорий бытия и ничто кажутся особенно убедительными, когда оперируют подобными примерами.

Когда сто талеров лежат у меня в кармане, когда я ими обладаю, когда их «бытие» налицо, то разве не кардинально отличается это состояние от того, когда карман мой пуст, когда я не обладаю ста талерами, когда в кармане моем – «ничто»? Кант, а вслед за ним Гегель отвечают на это: если речь идет о конкретном имущественном положении отдельного человека, то «бытие» ста талеров, их наличие в его кармане, и «ничто» (если оно отождествляется с пустым карманом) – состояния существенно различные. Но если «сто талеров» становятся научным понятием, например понятием политэкономии, науки о финансах и т.д., то факт их наличия или отсутствия в кармане данного человека вообще ничего не меняет. «Бытие» и «ничто» применительно к науке приобретают иное значение.

Гегель пользуется кантовским примером, чтобы пойти дальше фиксирования специфики научных понятий как таковых. Понятие чистого бытия приобретает смысл исключительно тогда, когда философ и ученый умеют в целях теоретического системного исследования на первых его стадиях отрешиться не только от реального наличия или отсутствия чего-либо в обычной жизни, но также и от эмпирического содержания науки, от эмпирических понятий, подобных «ста талерам». «Чистым» исследуемое бытие становится только тогда, когда философ и ученый научаются видеть в зафиксированной ими «бытийственной клеточке» своего предмета бытие, и ничего больше; когда, стало быть, они объединяют бытие, предварительно очищенное от любых известных определенностей, только с ничто. Это и означает переселение в стихию чистой логики системного рассмотрения.

Выявление единства бытия и ничто становится моделью для высвечивания типа системно-диалектического перехода от категории к категории во всей сфере бытия. Гегель подчеркивает, что система логики – и уже на начальной стадии – не удовлетворяется внешним постулированием единства. Недостаточно сказать, что бытие и ничто одно и то же. Недостаточно прибавить противоположное положение: бытие и ничто не одно и то же. И недостаточно чисто внешним образом постулировать «единство» двух высказанных суждений.

Обратим внимание на важнейший системно-структурный прием «Науки логики»: приращение системной мысли Гегель получает благодаря анализу имманентной диалектики бытия и ничто, причем во имя диалектического анализа используются обыденные рассуждения о бытии или философские рассуждения, направленные против диалектики. Историческое – в виде некоторых концептуальных утверждений философии – вместе с их новой интерпретацией включается в систему, становится ее строительным материалом. Посмотрим, как это делается.

«Предполагают (в оригинале: man meint – мнят. – Н.М.), что бытие есть скорее всецело иное, чем ничто, и нет ничего яснее того, что они абсолютно различны, и, кажется, нет ничего легче, чем указать их различие» ¹⁷. Гегель тут же предлагает сторонникам подобных взглядов: укажите, в чем состоит различие между бытием и ничто, но при этом не перескакивайте к какому-нибудь определенному бытию, например к действительным ста талерам. Пока же мы остаемся на уровне чистого бытия и чистого ничто – а это очень важно для дальнейшего системного развития мысли, – то различие бытия и ничто сделается невыразимым. Но ведь заведомо ясно, что различие между бытием и ничто должно существовать! Вот каким образом Гегель решает возникшую апорию: «…различие между ними совершенно пусто, каждое из них в равной мере есть неопределенное. Это различие имеется поэтому не в них самих, а лишь в чем-то третьем, в предполагании (Meinen). Однако предполагание есть форма субъективного, которое не имеет касательства к этому изложению. Но третье, в котором имеют свое существование[22] бытие и ничто, должно иметь место и здесь; и оно, действительно, имело место; это – становление. В нем они имеются как различные; становление имеется лишь постольку, поскольку они различны. Это третье есть нечто иное, чем они. Они существуют лишь в ином. Это также означает, что они не существуют особо (für sich). Становление есть существование (Bestehen) бытия в той же мере, что и существование небытия, иначе говоря, их существование есть лишь их бытие в одном; именно это их существование и есть то, чтó также снимает их различие» ¹⁹.

Трудный логический переход к категории становления, над которым бьется Гегель, иногда пытаются разъяснить чисто онтологически, имея в виду бытие предметов внешнего мира, всегда находящихся в процессе «становления». Основания для такого толкования дает сам Гегель, особенно позже, когда в «Энциклопедии…» он более четко акцентирует онтологические, метафизические (одновременно идеалистические) предпосылки и выводы своей философии. Однако и там Гегель устанавливает: «Само бытие, равно как и дальнейшие определения – не только определения бытия, но и логические определения вообще, – можно рассматривать как определения абсолютного, как метафизические определения бога; но в более строгом смысле можно всегда рассматривать как такие определения лишь первое, простое определение некоей сферы, и затем третье, которое есть возвращение из различия к простому соотношению с собой» ²⁰.

Важно тут то, что сам Гегель считает более «строгими» сопоставления раскладок учения о бытии с познавательными усилиями человека. Два последних, более «строго» устанавливаемых момента, которые проблемно соответствуют системной диалектике логических категорий, суть: 1) человеческое познание, когда оно достигает совокупного определения некоторой сферы, но поначалу не идет дальше самой простой фиксации: она, эта сфера, «есть»; 2) научное познание, когда оно, переходя на системный уровень, удаляется от прежде зафиксированных различий и выделяет «простое соотношение» определений некоторой сферы с ней самой.