Единственное, что его немного удивляло, так это то, что граф с семьей не приехал в Лондон.
Однако маркизу это было только на руку, поскольку неприятный момент встречи с девицей, на которой его вынуждали жениться, откладывался на неопределенное время.
Он допускал, что она ждет свадьбы с нетерпением, но для него самого подобная участь представлялась смерти подобной.
«О чем мы с ней будем говорить? – не раз задавал он себе вопрос. – Чем станем заниматься? Что, черт побери, у меня общего с молодой наивной девицей, которая ничего на свете не видела и ничего не умеет?»
Маркиз вспоминал о женщинах, с которыми он так весело проводил время в Париже, пока они ему не наскучивали.
Потом о лондонских красотках, доставивших ему не меньше удовольствия.
Однако, когда он попробовал подсчитать, скольких женщин он успел завоевать, ему стало немного стыдно.
Но как бы то ни было, женитьба на невинной робкой молоденькой девушке ничего, кроме скуки, ему не сулила.
Ни думать об этом, ни строить планы маркизу не хотелось. Не хотелось даже вспоминать о том, что он собирается жениться.
Он целиком отдался бурному и страстному роману с итальянской графиней.
– Никогда еще у меня не было такого красивого, такого замечательного и такого страстного любовника, как ты, – пылко шептала она ему.
То же самое мог бы сказать и маркиз.
Стоило ему поцеловать ее, как пламя страсти вспыхивало, увлекая их обоих за собою.
Они совсем потеряли голову, и произошло непоправимое.
Маркиз так и не понял потом, то ли графиня забыла о возвращении мужа, то ли он приехал внезапно, желая сделать ей сюрприз.
Только-только наступил рассвет, и маркиз собрался уходить.
Быстро одевшись – годы войны не прошли для него бесследно, – он направился к стоявшему на камине зеркалу.
Аккуратно завязав галстук и убедившись, что воротник рубашки высоко поднят и почти упирается в скулы, как требовала мода, маркиз направился к двери.
В этот момент она отворилась, и в спальню вошел граф.
Графиня, лежа в постели обнаженная, вскрикнула от ужаса.
Граф застыл на месте как вкопанный. Казалось, вся кровь отхлынула от его лица.
Когда маркиз обернулся, граф бросил ему:
– Я убью вас!
Маркиз попытался придумать какое-нибудь объяснение или оправдание тому, что оказался в спальне графини, однако, видя, с какой ненавистью смотрит на него итальянец, он коротко ответил:
– Завтра вечером в Грин-парке,[9] в обычный час.
С достоинством поклонившись графине, маркиз прошел мимо графа и, не оглядываясь, спустился по лестнице.
Сев в карету, которая дожидалась его у дома графини, маркиз отправился домой, размышляя про себя, что сделал огромную ошибку.
Принц-регент своим указом запретил дуэли, особенно с иностранцами, поскольку они доставляли много хлопот не только министру иностранных дел, но и премьер-министру.
Однако теперь уже поздно было раскаиваться.
Оставалось лишь надеяться, что граф не такой искусный дуэлянт, каким его расписывала людская молва.
Однако два друга маркиза, которых он просил быть его секундантами, уверили его в обратном. По их словам, граф был очень опасен.
– Я слышал, что в Италии он сумел расправиться со своими противниками во всех дуэлях, в которых участвовал, – сказал один из них. – А в Париже как-то разразился грандиозный скандал, когда он ранил одного из приближенных самого Наполеона.
– Не пугай меня, Чарли, – заметил маркиз.
– У тебя есть все основания опасаться, – ответил Чарли. – Эти итальянцы – шустрые ребята, и я подозреваю, что он выстрелит раньше, чем досчитают до десяти.
– Да быть этого не может! – не поверил маркиз.
– Я, конечно, точно не знаю, но ходят слухи, что он ведет себя именно так. Прошу тебя, Вулкан, будь начеку. У нас нет никакого желания тебя потерять.
– У меня у самого нет желания себя потерять, – усмехнулся маркиз.
Ему дважды приходилось драться на дуэли: первый раз в ранней юности, а второй – год назад.
И оба раза он, хоть и незаслуженно, оказался победителем, а мужьям-рогоносцам пришлось целых два месяца щеголять в гипсе.
Однако драться на дуэли с итальянцами, которые, как граф, завоевали себе репутацию метких стрелков, маркизу не приходилось.
На следующее утро, поскольку ехать к графине он теперь не мог, маркиз взялся за письма.
Одно из них оказалось от графа, будущего тестя. В нем он приносил свои извинения за то, что не смог приехать в Лондон, как обещал, поскольку его дочь, Имильда, сильно простудилась и им пришлось остаться в деревне.
Письмо было коротким. Маркиз отложил его в сторону, присовокупив к тем, которые посчитал не слишком важными.
Однако у него мелькнула мысль о том, как хорошо, что граф не смог приехать в Лондон. А то пришлось бы посещать с невестой многочисленные вечера, которые устраивались бы в их честь.
Ничего более тоскливого и вызывающего ярость маркиз и придумать не мог.
Разыгрывать из себя счастливого возлюбленного? Ну уж нет! На это он не способен.
Какой же он идиот, что позволил перехитрить себя, в который раз подумал маркиз. Словно сопливый юнец, понятия не имеющий о том, на какое коварство способны великосветские дамы.
В груди его вновь взметнулась ненависть к графине, однако он понимал, что его ненависть ничего не изменит: его, как овцу, поведут на заклание, и никогда больше не обрести ему свободы.
Чувствуя, что читать письма ему надоело, маркиз отшвырнул те, что остались непрочитанными, в сторону и решил съездить в палату лордов.
Он и сам не знал, что заставило его принять такое решение.
Наверное, ехать в клуб не хотелось.
Там пришлось бы разговаривать о своей помолвке или, что еще неприятнее, – о дуэли.
Правда, маркиз заставил своих секундантов поклясться в том, что они будут молчать, однако его не оставляло ощущение, что слухи все равно просочатся, в клубах, да и в великосветских салонах будут судачить о предстоящей дуэли.
В палате лордов, как обычно, клевали носами старые пэры.
К удивлению маркиза, встретили они его весьма приветливо.
– Мы все рады видеть вас, – заявил один из них. – И примите наши поздравления по случаю присуждения вам награды. Я не видел вас с тех пор, как вы вернулись домой, иначе непременно сообщил бы вам о ней.
А час спустя маркиз, сам того от себя не ожидая, поднялся с места и произнес пламенную речь.
Для начала он задал лордам вопрос, что было сделано ими для тридцати тысяч солдат и офицеров оккупационной армии, вместе с которыми он вернулся домой, в Англию, в прошлом году.
– Была ли оказана этим людям, которые храбро сражались за родину, хоть какая-нибудь помощь в устройстве на работу? – вопрошал маркиз.
Далее он заметил, что в самое ближайшее время, когда вернутся последние солдаты оккупационной армии, следует позаботиться о том, чтобы для всех них нашлось дело в их родной стране.
Он слышал вселяющие тревогу разговоры о пренебрежительном отношении к демобилизованным воинам, особенно к тем, кто был ранен на полях сражений.
Неужели таким образом страна решила отблагодарить тех, кто храбро сражался с Наполеоном?
Если, как он подозревает, ничего не сделано, прямая обязанность сидящих в этом зале – проследить за тем, чтобы будущее ста двадцати тысяч военных, которые вернутся домой в начале следующего года, было обеспечено.
После того как маркиз сел на свое место, многие пэры подошли к нему с поздравлениями.
– Прекрасная речь, мой мальчик, – похвалил его один из них. – Мы надеемся, что вы вскоре вновь выступите перед нами. Именно так должен думать и рассуждать мужчина вашего возраста. Пора пробудить нас от спячки, в которой мы все пребываем!
Маркиз вернулся в Мелверли-хаус, чувствуя себя умиротворенным и почти счастливым.
Однако дальше время стало тянуться невыносимо медленно.
Сидя со своими секундантами в столовой, он ощущал себя так, словно над ним сгущаются грозовые тучи.
9
Грин-парк в Лондоне тянется вдоль Пиккадилли.