— Вот и хорошо, есть чем пополнить твою коллекцию необычайных происшествий, вроде случая с феном или с морской болезнью на понтонном мосту, — отозвался Крис.

— При чем тут фены и понтонные мосты? — заинтересовался Джефф.

Мы объяснили ему, что Джим не простой смертный, с ним на каждом шагу случается что-нибудь из ряда вон выходящее.

— Заставьте его рассказать, как у него велосипед застрял в дымоходе, — сказал я.

— Что? — удивился Джим. — В дымоходе? Это как же?

— Врет он, — возмутился Джим. — Не было ничего такого.

— А я помню, как ты мне об этом рассказывал, — возразил я. — Правда, подробности забыл, но помню, что история была захватывающая.

— Нет, вы скажите, — в Джеффе заговорил ученый, — как это вам удалось засунуть велосипед в дымоход?

— Да врет же он, говорю вам, — ответил Джим. — У меня сроду не было велосипеда, так что я его никак не мог засунуть в дымоход.

Не сомневаясь, что все так и было, как я сказал, просто Джим из скромности не хочет рассказывать о своем подвиге, Джефф и его сотрудники весь следующий час посвятили разбору того, как он мог справиться с такой задачей, и каждая новая догадка еще больше распаляла Джима.

Его выручил один из помощников Джеффа, который распахнул дверь и сказал:

— Боевая тревога! Кажется, началось.

Мы живо выбрались из будки и заняли свои места. Памела металась по загону, и было видно, что ей не по себе. Наконец она вырыла неглубокую ямку и села в нее, прислонившись спиной к ограде, причем хвост лежал на земле у нее между ног. Некоторое время она пребывала в такой позе, потом ей, очевидно, опять стало не по себе, потому что она легла на бок и полежала так несколько секунд, после чего встала. Попрыгав, она вернулась к ямке и уселась в прежней позе. Тот факт, что на нее были направлены дуговые лампы, две кинокамеры и глаза десятка зрителей, ее нисколько не смущал.

— Пожалуй, пора пускать камеры, — сказал Джефф.

Обе камеры застрекотали, и в ту же секунду, как по сигналу, появился на свет детеныш. Он упал на хвост Памелы и остался лежать там — розовато-белый поблескивающий шарик не больше первого сустава моего мизинца. Я примерно знал, что увижу, и все-таки за все годы, что мне приходится наблюдать животных, редко доводилось видеть такое удивительное и поистине невероятное зрелище. По существу, перед нами был зародыш — ведь со времени зачатия прошло всего тридцать три дня. Абсолютно слепой, аккуратно сложенные вместе задние ножки совсем не действуют — в таком состоянии кенгуренок был исторгнут на свет Божий, а тут ему еще предстояло взбираться вверх по обросшему шерстью животу матери и отыскивать вход в сумку. Напрашивалось сравнение с безногим слепцом, карабкающимся сквозь густой лес к вершине Эвереста, тем более что малыш не получал никакой помощи от Памелы. Мы установили (и наш фильм может это подтвердить), что мать (вопреки распространенным утверждениям) не облизывает шерсть, чтобы проложить дорожку для детеныша. Как только кенгуренок родился, он, причудливо, почти по-рыбьи, извиваясь, покинул хвост и начал пробираться вверх сквозь шерсть. Памела не уделяла ему никакого внимания. Нагнувшись, она вылизала низ живота и хвост, потом принялась наводить чистоту позади ползущего малыша, который, очевидно, оставлял на шерсти влажный след. Несколько раз ее язык задел детеныша, но я уверен, что это было чисто случайно, а не намеренно.

Медленно и упорно пульсирующий розовый шарик прокладывал себе путь сквозь густой мех. От рождения малыша до того момента, когда он достиг края сумки, прошло около десяти минут. Существо весом всего в какой-нибудь грамм (вес пяти-шести булавок!) сумело одолеть такой подъем — это само по себе было чудом, но ведь ему надо было решить еще одну задачу. Выводковая сумка не уступает по размерам большой дамской сумке, и такую огромную площадь, да еще обросшую мехом, лилипутик должен был обследовать, чтобы найти сосок. Этот поиск длится до двадцати минут. Стоит детенышу захватить ртом сосок, как последний сразу разбухает так, что кенгуренок прочно пристает к нему — настолько прочно, что если вы попробуете оторвать его от соска, нежные ткани рта кенгуренка будут изранены в кровь. Кстати, видимо, поэтому возникло совершенно ошибочное представление, будто детеныши кенгуру рождаются «из соска», иначе говоря, отпочковываются от него.

Но вот наконец малыш перевалил через край выводковой сумки и скрылся внутри; можно было останавливать камеры и выключать свет с сознанием, что нами сняты замечательные, уникальные кадры. Крис и Джим были в восторге. Это и в самом деле было незабываемое зрелище. и я уверен, что даже самый закоренелый враг кенгуру из числа овцеводов был бы восхищен непреклонной решимостью, с какой детеныш выполнил геркулесов труд. Его произвели на свет недоразвитым и вынудили совершить столь тяжкое восхождение — так неужели он не заслужил права спокойно жить в своей выстланной мехом колыбели с центральным отоплением и встроенным молочным баром? Я от души надеюсь, что исследования Гарри Фрита, Джеффа Шермена и их товарищей позволят спасти самое крупное среди сумчатых от полного истребления.

Я сидел под деревом, усыпанным огромными алыми цветами, и задумчиво потягивал пиво, когда послышался рокот моторной лодки. С высокой кручи открывался вид на широкие лесные просторы — словно персидский ковер с зелеными, красными, золотыми и кирпичными нитями, — а внизу, между крутыми берегами, глянцевой бурой веретеницей извивалась река Тембелинг. И сидел я около рестхауза на границе самого большого в Малайе Национального парка, раскинувшегося во все стороны громадного лесного массива.

Я сделал еще глоток; татаканье подвесного мотора звучало все громче. Интересно, кого везет эта лодка? Наконец она вышла из-за поворота и направилась к пристани подо мной. Насколько я мог разглядеть, она была битком набита компанией чрезвычайно веселых сикхов, которые, чтобы скрасить однообразное путешествие вверх по реке, не очень благоразумно, зато от души воздали должное какой-то опьяняющей жидкости. Любопытно было наблюдать, как они не совсем уверенно сходили на берег и, смеясь и обмениваясь шутками, брели вверх по косогору. Проходя мимо дерева, под которым я восседал в одиночестве, они подчеркнуто вежливо приветствовали меня жестами и поклонами. Я поклонился и помахал им в ответ, и они проследовали к небольшой постройке — второму рестхаузу, приютившемуся среди деревьев за несколько сот метров от первого. Один из сикхов задержался на пристани — заплетающимся языком он отдавал какие-то распоряжения лодочнику; вскоре и он, тяжело дыша, поднялся вверх по склону. Это был человек лет шестидесяти, с благородным лицом и великолепной, как у деда-мороза, бородой, в слегка сдвинутом набекрень тюрбане.

—Добрый вечер, добрый вечер! — приветствовал он меня, как только подошел поближе, махая рукой и благодушно улыбаясь. — Какой чудесный день, не правда ли?

Я лично провел этот жаркий, душный день без толку в неимоверно колючих зарослях, пиявки высосали из меня все соки, но не хотелось огорчать моего нового знакомца.

— Чудесный! — крикнул я в ответ.

Улыбающийся сикх остановился рядом со мной, с трудом переводя дух.

— Видите ли, мы сюда на рыбалку приехали, — объяснил он.

— В самом деле? — сказал я. — А что, здесь хорошая рыбалка?

— Чудесная, чудесная! — ответил он. — Лучшая рыбалка во всей Малайе.

Он поглядел на пивную кружку с видом человека, который в жизни не видал ничего подобного, но готов пойти на любой риск.

— Не хотите кружечку? — спросил я.

— Дорогой сэр, вы слишком добры, — сказал он и поспешно опустился на стул.

По моей просьбе официант принес здоровенную кружку пива, и мой новый приятель с такой силой сжал ее в руках, словно боялся, что она убежит.